Он будто решился и отступать уже был не намерен. Да и некуда ему было отступать, честно говоря.

– Едем! – сказал он.

– Куда? – спросил я.

– Туда, где деньги!

– Я с вами! – быстро сказала Светлана.

То ли она думала, что я где-нибудь по дороге Дёмина прибью, то ли подозревала, что он со мной где-то в безлюдном переулке расправится, но наедине она не оставила бы нас ни за какие коврижки.

– Хорошо, – кивнул я. – Поедешь с нами.

Мы втроём спустились вниз. В лифте люди без стеснения таращились на потрёпанного и окровавленного Дёмина.

– Это грим, – сообщил я. – Готовимся к съёмке очередного сюжета.

– Ну, надо же, как похоже! От настоящей крови не отличишь!

Дёмин слушал всю эту ахинею и зло сопел.

Ехать решили на его машине. Дёмин сел за руль.

– Это далеко? – осведомился я.

– За кудыкиной горой, – огрызнулся Дёмин.

Я почему-то думал, что это всё в городе. Но на подъезде к Кольцевой автодороге засомневался.

– За городом, что ли? – спросил я.

– Ага. На даче.

Мы выехали из Москвы. Светлана бросала на меня красноречивые вопросительные взгляды. Я их демонстративно не замечал, поскольку и сам не знал, куда мы направляемся. Километров через пятьдесят Светлана наконец дозрела.

– Хватит! – сказала она. – Возвращаемся!

– Впереди дороги осталось меньше, чем позади, – невозмутимо отозвался Дёмин. – Потерпи еще немного.

Вскоре мы свернули с шоссе на неширокую асфальтированную дорогу. Указатель извещал о том, что где-то близко находится деревня. Очень скоро она и обнаружилась. Сосновый бор, через который мы ехали, вдруг закончился, и перед нами предстала небольшая, в одну-единственную улицу, деревушка. Получалось, что мы приехали. В этих краях я никогда прежде не был. И от Дёмина упоминаний об этой деревне не слышал.

Наша машина проехала по улице через всю деревню и остановилась на самой окраине, у новенького, с иголочки, брусового дома – двухэтажного и довольно большого.

– Приехали, – сказал Дёмин и первым вышел из машины.

Дом был огорожен добротным деревянным забором – досочка к досочке, ни единой щели, запах свежей краски ещё витал в воздухе. Дёмин по-хозяйски, уверенным жестом, распахнул калитку, и мы увидели, наконец, обширный двор с пёстрыми вкраплениями детских аттракционов, всех этих качелей-горок-каруселей, что придуманы на радость детворе.

– Вот! – объявил Дёмин. – Тридцать тысяч, копеечка к копеечке. Ну, и своих я ещё денег добавил, естественно.

Вы Ильфа и Петрова помните?

«Так вот оно где, сокровище мадам Петуховой! Вот оно! Всё тут! Все сто пятьдесят тысяч рублей ноль-ноль копеек, как любил говорить Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер … Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям».

Эти самые «другие люди» появились очень скоро. Какая-то малышня, в количестве пяти-шести-семи душ, сразу и не сосчитаешь, писклявой стайкой выпорхнула из дверей дома, ссыпалась горохом по деревянному крыльцу и устремилась нам навстречу с истошными воплями:

– Дядя Илья приехал! Дядя Илья приехал!

Так радуются прибытию людей родных по крови либо очень близких.

Следом за ребятней из дома вышла женщина. В домашнем халате, в старомодных очках и с руками, перепачканными мукой. У неё было округлое доброе лицо, такие обычно бывают у нянечек в детских садах и у многодетных матерей, легко и без сомнений рожающих одного ребенка за другим.

– Знакомьтесь, – неуверенно произнёс Дёмин. – Это Мария.

Это и была его пассия, оказывается! Женщина его мечты! Та, из-за которой всё последнее время он отфутболивал всех прочих прелестниц! Его просто Мария!

Женщина увидела несколько подпорченную физиономию нашего Ильи, ахнула, прижала руки к груди:

– Илья!

– Ничего страшного, – буркнул Дёмин. – Это я с одним идиотом сцепился.

Он даже не глянул в мою сторону. А я его слова про идиота попросту пропустил мимо ушей. Потому что из дома один за другим продолжали выскакивать разновозрастные мальчишки и девчонки, и я уже не понимал, все ли они приходятся просто Марии родными детьми или это местные жители сдали своих чад под присмотр Марии на время.

– Добро пожаловать к нашему шалашу, – сказал нам Дёмин. – Чувствуйте себя как дома.

* * *

– А вы, наверное, тоже на телевидении работаете, как и Илья? – осведомилась Мария.

Она замешивала тесто, вся была в заботах-хлопотах, и ей даже некогда было отвлечься на разговор. Без особого любопытства спросила, как бы между прочим. Я даже не сразу нашёлся, как ответить. Потому что встречи с людьми, которым незнакома моя физиономия, крайне редки. Попадаются, конечно, люди, которым ничего не говорит имя диктора Игоря Кириллова или которые слыхом не слыхивали о Леониде Якубовиче – вот эта история из того же ряда.

– Да, – ответил я односложно. – На телевидении.

– Вы его друг?

– В общем, да, – согласился я не без внутренней борьбы.

За окном, во дворе, ребятня играла с Дёминым в прятки. Вы видели когда-нибудь совершенно трезвого великовозрастного дядю, которого малышня как равного с удовольствием принимает в свою компанию, а сам дядя этой компании нисколько не чурается?

– Здесь так много детей, – сказал я. – Кто они?

– Это все мои, – засмеялась Мария.

У неё был добрый смех. Как песня ручейка в жаркую пору.

– Ваши? – не посмел поверить я.

– Когда-то были не мои, конечно. Но их бросили. И если я о них теперь забочусь, то чьи они?

Только теперь ситуация понемногу прояснялась.

– Это у вас что-то вроде семейного детского дома, – подсказал я.

– По сути – да. Но мы так не говорим. Детский дом – это всегда нечто казённое. А у нас не детский дом, а семья. Просто очень большая.

– И сколько же у вас этих детишек?

– Шестнадцать.

– О-о-о! – оценил я героизм собеседницы.

– Ну, что вы! – засмеялась она своим добрым смехом. – Это только начало.

– Неужели ещё возьмёте?

– Раньше мы жили в стеснённых условиях, – сказала Мария. – Не развернёшься. И принимать под своё крыло новеньких было бы неправильно. Теперь вот этот дом у нас появился. Я уже всё подсчитала. Теперь мы можем вдвое расшириться. Здесь запросто могут разместиться тридцать ребятишек.

– И вы одна будете с ними управляться? – почти ужаснулся я.

– Почему же одна? Во-первых, старшие будут помогать воспитывать младших. А те работы, которые детям не под силу, могут выполнять женщины из местных. Я уже договорилась. Приходят, помогают. За небольшие совсем деньги. Тут другой-то работы не сыщешь. Так что и им выгодно, и нам облегчение.

Прежде я слышал о подобных подвижниках. А лично встретиться довелось впервые. И мне нестерпимо захотелось узнать – чего ради это всё? Вот подвернулась возможность, и теперь можно спросить. Непосредственно, так сказать, поинтересоваться.

– Они были вроде бы как ничейные, – сказал я. – И вы взяли их к себе. А почему не в детский дом? Ведь там уход, питание и налаженная система …

На самом деле я хотел спросить, зачем ей лично все эти проблемы? Не знаю, поняла ли она меня.

– Именно что система, – произнесла Мария. – Ребёнок не в системе должен расти, а в семье.

– Но детский дом …

– Вы статистику знаете?

– Какую статистику?

– По которой более половины выпускников детских домов рано или поздно попадают в тюрьму. Из моих, – она показала белой от рассыпчатой муки рукой за окно, где резвилась ребятня, – ни один в тюрьму не попадёт. Это я вам обещаю!

И я поверил, что так и будет, как она сказала. Даже не поверил, а уже твёрдо знал. Потому что у таких матерей, как Мария, дети всегда вырастают славные. И если половина из них, из тех, что за окном, как минимум восемь человек из шестнадцати должны бы были в конце концов попасть в тюрьму, или спиться, или умереть согласно бездушной и оттого ещё более ужасной и неотвратимой статистике, но не попадут в тюрьму и не пропадут, а будут жить, как все нормальные люди, потому что им повезло, их спасла, именно спасла, и никак иначе, Мария – вот в этом и был смысл того, что она делала.