Составитель выражает благодарность Антону Дубину за всестороннюю помощь в работе над книгой

Издательство благодарит интервьюеров и издания, в которых были опубликованы интервью, за разрешение на их републикацию

© Б. В. Дубин (наследники), 2021

© Т. В. Вайзер, составление, статьи, 2021

© Е. В. Петровская, статья, 2021

© О. В. Аронсон, статья, 2021

© А. Н. Дмитриев, статья, 2017

© И. В. Кукулин, статья, 2015

© Б. Е. Степанов, статья, 2015

© И. М. Каспэ, статья, 2015

© М. Б. Ямпольский, статья, 2014

© С. В. Козлов, статья, 2014

© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2021

© Издательство Ивана Лимбаха, 2021

В этом году исполнилось бы 75 лет известному российскому социологу и переводчику Борису Дубину – тонкому знатоку европейской культуры, литературы и поэзии, публичному интеллектуалу, автору нескольких сотен работ, лауреату многочисленных премий в России и за рубежом. В кругу российских гуманитариев он известен прежде всего как социолог «Левада-центра», работавший в исследовательской парадигме Юрия Левады. Для широкого круга читателей он прежде всего первоклассный переводчик поэзии и прозы – испанской, французской, английской, венгерской, польской… Кальдерон, Борхес, Кортасар и Ортега-и-Гассет, Фернандо Пессоа и Пабло Неруда, Гарсиа Лорка и Янош Пилински, Джеймс Джойс и Эмиль Чоран, Морис Бланшо, Аполлинер и Анри Мишо и многие другие авторы, составившие цвет европейской культуры XX века, стали доступны российскому читателю благодаря Борису Дубину.

За несколько десятков невероятно продуктивной научной и переводческой работы этот человек-универсум, или – как сформулировано в одном из эссе этой книги – человек-институт, практически создавал советский и позже – российский литературный ландшафт, обогащал отечественные библиотеки переводами иностранной поэзии и прозы, наводил мосты между российским читателем и европейской интеллектуальной культурой и художественной литературой, приобщал российского читателя к медленному и вдумчивому интеллектуальному чтению, развивал вкус к изысканному и экзистенциально весомому поэтическому слову. Как социолог, он раскрыл многие механизмы российской социальной и политической действительности, реконструировал антропологию советского и – через нее – постсоветского человека. Как переводчик – обозначил новые горизонты возможного мыслимого в слове и через слово («перевод – это расширение возможностей языка»), придал русскому поэтическому слову вес, бархатную нежность, невесомость и сокровенность.

Книга включает в себя интервью Бориса Дубина разных лет[1]. Эта книга – документ эпохи, ценный ресурс – источник понимания и интерпретации российской действительности, российского общественного сознания 1990–2000-х годов для русских и иностранных читателей – панорамный и въедливый взгляд в позднесоветскую и постсоветскую историю. В интервью (помимо прочих практикуемых им форматов публичных высказываний: статей, книг, многочисленных выступлений) формировался аналитический язык описания Бориса Дубина, этос и философия его переводов. Точные и острые диагнозы времени и отдельные мысли-инсайты развивались в его социологических исследованиях, а переводческие интуиции оформлялись в теорию и практику перевода. Или – в обратной перспективе – через интервью он мог донести широкому кругу читателей те более сложные социологические построения и ювелирные опыты художественного письма, до которых читателю еще предстояло расти. Эта книга – источник знания и понимания российского общества: его умонастроений, норм, ценностей, установок и мифов. Тематически сгруппированные и хронологически выстроенные интервью позволят внимательному читателю предпринять реконструкцию целой эпохи 1990–2000-х. Совершить мысленное путешествие в прошлое с тем, чтобы увидеть глазами социолога то будущее, которое сегодня – увы или неизбежно – стало нашим настоящим. Читатель уловит в этом погружении общую интонацию пессимизма, обреченности и переживание бесперспективности (Россия – страна, которая в отличие от Германии после всех репрессивных политик не проделала и не пережила Trauerarbeit[2]; в отличие от Европы – не выработала этику повседневной коммуникации и культуру уважения и признания Другого и т. д.). Однако в глубине этого пессимизма – надежда на изменения через трудоемкую боль освобождения от иллюзий; мотивация к каждодневному усилию по преобразованию человеческой природы, системы отношений и ключевых ценностей российского общества.

Структура книги включает тематические блоки, по которым видно, какие темы волновали как самого Бориса Дубина, так и в целом российскую медийную сферу, испытывающую потребность в аналитических комментариях происходящего. В некоторых случаях сохранялись оригинальные названия интервью, иногда названия давались составителем, иногда для заголовков заимствовались формулировки самого Дубина. Среди интервью будут встречаться разные форматы: беседа в формате вопрос-ответ, беседа в сообществе коллег или диалог с собеседником с равным вкладом обоих. Открывают и завершают книгу эссе российских исследователей, учеников Бориса Дубина, а также его коллег, социологов, культурологов, философов. В заключение приводятся библиографические списки его работ и переводов.

«Смысловая вертикаль жизни» – формула одного из интервью Дубина, которая, впрочем, проходит рефреном через все его рассуждения и жизненные установки: нелюбовь к жестким иерархиям власти, доминированию, эгоцентризму и герметизму, которым он неизменно противопоставлял коммуникативную открытость, доверие, чуткость, понимание, взаимодействие, солидарность. Поэтому не властная довлеющая вертикаль самодостаточности, но устремленное вверх становление самосознания, моральное обязательство достоинства, кропотливый повседневный труд: «Паскаль, да и мудрецы до него говорили, что только зло растет само собой, а добро нужно строить каждый день, потому что оно разрушается на глазах. Нужны коллективные усилия общества по созданию этого добра: чтобы прекратились перебежки, чтобы появилась не властная, а смысловая вертикаль жизни»[3].

После внезапной и опустошающей в своей непредсказуемости смерти Бориса Дубина в 2014 году должно было пройти время, чтобы эта книга появилась. За семь лет в стране произошли столь радикальные изменения, что анализируемые им позднесоветские и раннепостсоветские реалии стали видеться на рефлексивной дистанции; многие, если не все, диагнозы подтвердились; а ухваченные им тенденции общественной жизни обострились настолько, что некоторые фрагменты интервью стало страшно читать – так реалистичны оказались заложенные в них контуры будущего.

В последние годы Дубин говорил, что остается «все меньше сообществ, к которым [он] хотел бы быть причастным». Это понятное одиночество или сосредоточение в себе человека, опыт миропонимания которого становится с годами все глубже и уводит его от поверхностных и быстротечных соединений. Одиночество человека-универсума, культурного и интеллектуального, который тем не менее всегда сожалел об отсутствии в России гражданских сообществ и коммунитарного импульса солидарности, был открыт для общения, уважал оппонентов, помогал другим советом и делом, соучаствовал в их личном и профессиональном росте… В этом – его жизненное кредо, а после него – не только сотни работ, которые нам еще предстоит открывать для себя, но и тысячи вовлеченных в рефлексию и дискуссию читателей, десятки учеников и коллег – соучастников его мысли. Для широкой публики он был авторитетным социологом и тончайшего слуха переводчиком; для коллег – бесценным другом и незаменимым сотрудником; для учеников – горизонтом, определяющим смысловые и ценностные координаты жизни. По словам одного из интервьюеров этой книги, «он был одинаково нужен всем. Его нравственное чувство принималось за безошибочное, его научный труд был интересен до последнего дня, его стихи и переводные работы принимались как мерило вдумчивости любви к жизни, политическая позиция ни разу не увязывалась с выгодой, его дружба оставалась нерушимой, его обязательность и сегодня обсуждается как пример профессиональности и безжалостности к себе»[4]. В этой книге – попытка реконструировать мыслительный универсум через интервью, в которых – средоточие жизненного опыта и аналитического зрения Бориса Дубина, фактура его диалогического языка и глубиномер проницательных интуиций.