– Ну? – поинтересовался отец Хакетт, когда я встал с колен.
– Произошло чудо. Я почувствовал в этих пальцах благодать Божью. Я словно прикоснулся к Небесам.
– Скажи это своему другу-доктору, который твердит о разлагающейся плоти и гниющих костях. А теперь пошли, тебе пора ехать.
Во дворе нас уже ждал автомобиль, маленький, но вполне надежный, а возле него рядом с вещами – моим чемоданом и его матерчатой дорожной сумкой – стоял отец Петитт. Мы уже сидели в машине – вещи сложены в багажнике – и вот-вот должны были тронуться с места, когда я увидел, что отец Хакетт, глядя нам вслед, размашистым движением руки осенил нас крестным знаменем. Поначалу я ненавидел этого истово преданного своему делу человека. Теперь же, несмотря на то что он не допускал ни малейших проявлений нежной привязанности, искренне преклонялся перед ним.
Примерно через час мы оказались в Мадриде, а оттуда сразу же направились в Рим. Всю дорогу отец Петитт демонстрировал почти материнскую заботу обо мне: требовал тишины и не давал открывать окно, чтобы, Боже упаси, меня не продуло на сквозняке, словно я был только что вылупившимся цыпленком. Однако на вокзале в Риме его уверенность мгновенно улетучилась, и он с облегчением позволил мне нанять носильщика, который дотащил наш багаж до такси, доставившего нас до отеля «Релиджьозо», в котором отец настоятель забронировал нам номер.
Увы, «Релиджьозо» меня сильно разочаровал. Возможно, благочестие здесь и приветствовалось, но на этом все достоинства отеля заканчивались. У меня внутри все оборвалось, когда я увидел пустой холл с покрытым линолеумом полом, а вместо лифта – крутую лестницу без ковров и, наконец, две убогие каморки с видом на железнодорожные пути с маневренными поездами, скрипящими, пыхтящими и выпускающими прямо нам в окна клубы вонючего дыма и пара. Если учесть, что до конкурса оставалось полных четыре дня, готовиться к предстоящим свершениям в подобных условиях было просто-напросто невозможно! А я так надеялся на расслабленную, приятную атмосферу единения с любимым городом!
Я посмотрел на крошечного отца Петитта. Казалось, окружающая обстановка его абсолютно не волновала, я же был повергнут в уныние, а когда на второй завтрак нам подали поленту, поставив тарелки прямо на засиженный мухами стол без скатерти, моя меланхолия только усилилась и продолжалась до тех пор, пока на город не опустилась ночная тень.
А потом, Алек, Господь услышал мою невысказанную мольбу. И пока мы с отцом Петиттом сидели, уставившись друг на друга, в помещении, которое я назвал бы комнатой для переговоров, к нам рысцой прискакал до смерти перепуганный юнец в плохо сидящей на нем униформе портье.
– Сэр, там какая-то дама, в машине на улице, спрашивает вас.
Я тут же кинулся к дверям, а оттуда тоже рысцой побежал на улицу и там – да-да, Алек, – увидел большую новенькую «испано-сюизу», где сидела моя подруга маркиза. О нашем приезде она узнала из вечерней газеты «Паэзе сера ди Рома» и приступила к немедленным действиям.
– Быстро собирайся, поехали, Десмонд! Ты больше ни минуты не должен оставаться в этом клоповнике. Сюда даже заходить страшно. Мы поедем ко мне.
– Мадам, со мной мой друг. Священник. Он вам не будет мешать.
– Конечно, давай возьмем и твоего друга. Я приглашаю вас обоих.
Нет нужды говорить, что мы не стали отказываться и, в мгновение ока собрав пожитки, уже были в машине, причем я сел вместе с мадам на заднее сиденье. Отец Петитт, так и не оправившийся от изумления, сидел впереди, рядом с шофером, который вез нас навстречу красивой жизни, а бедный молодой портье, ошеломленный чаевыми, которые я опрометчиво сунул ему в руку, с открытым ртом смотрел нам вслед.
Мы прибыли на виллу Пенсероза уже в начале одиннадцатого – время обеда давно закончилось, и, хотя нам настойчиво предлагали перекусить, я решительно отказался.
– Мадам, с тех пор как мы стали постояльцами «Релиджьозо», нас так закормили полентой, что сейчас единственное, в чем мы действительно нуждаемся, – это возможность хорошенько выспаться.
– И вы ее получите. – Маркиза что-то сказала ожидающей приказаний горничной. – А так как вы явно очень устали, то хочу попрощаться с вами до утра. Buona notte.
Наши смежные комнаты, с роскошной ванной между ними, были само совершенство. У меня на кровати даже лежала шелковая пижама. Поскольку отец Петитт не привык принимать на ночь ванну, я позволил себе полчаса понежиться в горячей мыльной воде, потом насухо вытерся турецким полотенцем, натянул подаренную мне пижаму, после чего ощущение нереальности происходящего еще больше усилилось, лег в постель и заснул как убитый.
На следующее утро нас разбудили, причем довольно поздно, подав нам завтрак в постель: большой кофейник дымящегося свежезаваренного кофе и прикрытую салфеткой корзиночку с подогретыми римскими булочками, которые представляли собой улучшенную разновидность французских круассанов. Одевшись, я спустился вниз и нашел нашу хозяйку в будуаре, служившем ей мастерской, где она занималась шитьем для благотворительных целей.
– Доброе утро, мой дорогой преподобный Десмонд. Судя по твоим блестящим волосам, выспался ты на славу. Твой друг уже уютно устроился в библиотеке с книжкой в руках. Так что сейчас ты принадлежишь только мне.
Она стояла, улыбаясь, в безжалостных лучах утреннего света и явно не испытывала ни малейшего неудобства. Конечно, за прошедшее время она постарела, ее волосы словно покрылись серебром, но ясные глаза по-прежнему светились живым умом. Должно быть, в молодости маркиза была просто неотразима. Даже сейчас она выглядела прелестно.
– Однако, – продолжила маркиза, – как бы хорошо ты ни выглядел… Скажи, где, ну где ты откопал такие брюки?
– Мадам, эти брюки, которым всего три года, – шедевр портновского искусства лучшего мастера из Торрихоса.
– Они поистине уникальны. А пиджак?
– Этот пиджак, мадам, хотя и весьма почтенного возраста, на самом деле предмет религиозного культа, поелику был перешит вышеупомянутым портным из старого пиджака его высокопреподобия отца Хакетта.
– Да уж, действительно реликвия. Пойдем, посмотришь на себя в зеркало. – Она открыла дверь в гардеробную с большой зеркальной пилястрой.
Я давным-давно не смотрелся в зеркало, и если лицо было еще ничего, то все, что ниже, больше подходило старому дряхлому бродяге.
– Да, мадам… – задумчиво произнес я. – Если меня немного почистить и погладить, я буду совсем как новенький.
– Десмонд, ты неисправим! – весело рассмеялась она. – Послушай, до субботы тебе надо отдыхать и ни о чем не думать, но сейчас мы пойдем с тобой к моему приятелю Караччини.
– К священнику?
– Нет, к лучшему портному во всей Италии. Не волнуйся за своего друга. Ему очень хорошо в библиотеке.
Мы сели в красивый большой автомобиль с откидным верхом, но не в «испано-сюизу», как я ожидал, а в новенький «изотта-фраскини», и покатили по Виа Венето в сторону отеля «Эксельсиор», повернули налево и остановились перед абсолютно пустой витриной, где значилось только одно слово: «Караччини».
Когда мы вошли, маркизу почтительно приветствовал проворный маленький человечек в безукоризненном темно-сером костюме. Они стали подробно обсуждать, что мне лучше подойдет в моем положении, затем были проинспектированы, ощупаны и отобраны кипы тканей. Меня провели в просторную примерочную, где подмастерье в нарукавниках обмерил меня с головы до ног.
– Надеюсь, вы поняли, Караччини, что все должно быть готово и доставлено ко мне домой не позднее вечера пятницы.
– Мадам маркиза, вы ставите нереальные задачи, но для вас, – низко поклонился Караччини, – все будет сделано в срок.
Но на этом дело не закончилось, поскольку мадам хотелось развлечься – именно так она охарактеризовала свою благотворительную акцию. Меня отвели к расположившемуся по соседству галантерейщику, естественно, самому лучшему. Здесь моя любезная маркиза совсем разошлась, и в результате нам подобрали полный набор элегантных и дорогих аксессуаров, отложив их для немедленной доставки. И наконец, на той же улице мы заглянули к сапожнику, шьющему обувь на заказ. Здесь мои конечности тщательно измерили, после чего была отобрана кожа двух видов – светлая и чуть потемнее, – причем доставка обеих пар назначена все на ту же пятницу. Вероятно, кто-нибудь спросит: как такую сложную работу можно сделать за столь короткий срок? Ответ очень прост: Рим – это город мастеров и, конечно, мастериц, причем все они сидят в маленьких комнатушках в разных концах города и выполняют срочный заказ, трудясь иногда ночь напролет, чтобы успеть закончить его к утру. Кто-нибудь может подумать, что такая тонкая работа щедро вознаграждается. Увы, это далеко не так.
