– Да кто ее знает, – тем временем ответил Конрад.

– Говорит, что ей не интересно, – поправила жена, – просто нам это сложно понять.

– Мне тоже, – улыбнулась я, обернувшись на супругов, а когда вновь взглянула на картину, то в правом нижнем углу увидела и подпись: Элисон Пейдж. Я немного удивилась, ведь родители девушки представились мне как Конрад Бергер и Марта Бергер. – Ваша дочь замужем? – о тактичности я вспомнила уже после того, как задала этот вопрос.

– Простите? – переспросила Марта, словно не поняла вопроса.

– Элисон Пейдж, – я вновь повернулась к своим новым знакомым, с самым наивным выражением лица указывая на подпись.

– Ах, – неловко улыбнулась женщина, поняв, о чем речь. – Нет, они уже почти год в разводе. Эли просто решила сохранить фамилию бывшего мужа.

В общем, личность Элисон заинтересовала меня с момента знакомства, вполне возможно, в первую очередь тем, что сама Элисон, казалось, не была заинтересована ни в чем. Кроме того, можно сказать, что я сразу стала поклонницей ее таланта. Однако очень скоро я поняла, что завязать с Элисон дружбу задание трудновыполнимое, ввиду абсолютной замкнутости этой девушки. Нужно было видеть, сколь сконфуженными выглядели ее родители, когда пришли к нам с мужем на приятельский ужин, приглашение на который и было моей целью во время визита в их дом, и приглашение на который было проигнорировано их дочерью, сославшейся на недомогание. Надо сказать, что Конрад и Марта всеми силами старались дать мне понять, что поведение их дочери в моем отношении – не частный случай, что они и сами очень заинтересованы в более тесном общении Элисон с окружающим миром. Я же, в свою очередь, проявила настойчивое, и, надо сказать, совершенно искреннее желание, познакомиться с остальными картинами Элисон Пейдж. Когда же я сказала о том, что нам с мужем, как профессиональным журналистам, ничего не стоит обратить внимание некоторого круга общественности на их дочь, в глазах родителей девушки я увидела неподдельный восторг, вслед за которым последовало ответное приглашение о совместном ужине в следующие выходные.

В этот раз Элисон хоть и присутствовала, но продолжала всем своим видом выражать внутреннее напряжение. Не неприязнь, а словно крайнюю степень недоверия, через которое она не в силах переступить. Тем не менее, она (скорее по принуждению совести, чем по желанию) показала нам свою мастерскую и остальные одиннадцать картин – оконченных или в стадии доработки. Все они были на тему литературы, и все производили немалое впечатление. Меня особо поразила «Смерть Рокамадура» по роману «Игра в классики», а Джону пришелся по вкусу «Ужин со свиньями» на тему «Скотного двора». В то время как родители девушки светились от гордости, предвкушая будущую славу своей дочери, сама Элисон продолжала сохранять совершенное равнодушие в отношении положительных оценок своего таланта. Становилось ясно, что девушка принадлежит к той когорте творцов, которых, по сути, интересует только сам процесс работы, для которых этот процесс стоит в одном ряду с едой, водой и кислородом. Наше предложение об интервью и небольшой статье о ней, как о начинающей художнице, с приложением фотографий картин, казалось, ее вовсе не заинтересовало, хоть она и обещала подумать. В принципе, этого хватило, чтобы мне стало понятно о нежелании Элисон заводить тесные контакты. И хоть, я человек настойчивый, и очень люблю располагать к себе других людей, все же, приходилось признать, что в данном случае от этой мысли придется отказаться.

Два моих последующих приглашения в гости она проигнорировала, да и ее родители, по всей видимости, стесненные подобным поведением дочери, также не стали развивать приятельские отношения. Если мы с Элисон пересекались вблизи наших участков, она старалась поскорее покончить с приветствиями, вопросами вежливости и прощаниями, и вновь остаться наедине со своими мыслями. Меня это поражало. Молодая, красивая и талантливая девушка, живущая подобным образом жизни, вдали от города, и практически в одиночестве. Я такого просто не встречала. И сколько я не пыталась найти ответ на вопрос, почему же Элисон Пейдж уходит от жизненных страстей, почему сторонится людей, я находила этому только одно объяснение. Брак. Что-то подсказывало, что-то в самом ее взгляде говорило мне, что нынешнее состояние не является для нее привычным с детства, а уходит корнями в некий жизненный перелом. Как мне казалось, причины ее образа жизни, источник этой затяжной депрессии (а, как ни крути, это не что иное, как депрессия) кроются в ее бывшем замужестве. Знаю, что я не ошиблась. Но об истинных причинах, разумеется, я не могла даже догадываться.

Над моим предложением Элисон думала полгода, и напомнила мне о нем в начале апреля, когда я уже и сама забыла о нем. Все это время я больше не навязывалась, хоть мое сердце продолжало быть открытым для этой девушки. Было в ней что-то… нежное, еще словно детское, и в то же время, успевшее испытать на себе силу молота судьбы. Думаю, каждый хоть раз в жизни встречал подобного человека, всеми силами отстраняющегося, и тем самым еще более притягивающего к себе. О таких людях создается впечатление, что они несут в себе нечто неведомое нам, но просто не могут поделиться с нами этим опытом. Чаще всего, конечно, это впечатление несколько преувеличено, но в случае с Элисон Пейдж оно было преуменьшено в десятки раз. Эта девушка действительно была осведомлена.

Я удивилась, когда третьего апреля, в пятницу вечером, она встретила меня у моего дома и спросила, не слишком ли я буду завтра занята.

– Я хотела бы поговорить о твоем предложении насчет статьи обо мне, – пояснила Элисон, непривычно робко глядя мне в глаза. – Конечно, если оно еще в силе.

– Не вижу никаких преград, – ответила я с улыбкой на лице, при этом ясно ощущая, что эта затея приносит больше удовлетворения именно мне. – Пойдем, я угощу тебя кофе.

– Нет-нет, – запротестовала Элисон и попятилась. – Не стоит. Приходи завтра сама в любое время, ладно?

Я согласилась и с нетерпением принялась ждать следующего дня. Прямо чувствовала, что наша частная беседа окажется весьма интересной, и даст мне некоторую пищу для размышлений. Сейчас мне довольно лестно осознавать, что я оказалась тем самым человеком, которому Элисон хоть в некоторой степени смогла приоткрыть завесу своих страхов, пусть даже в самой мизерной степени. А на самом деле, даже страшно подумать, о чем этой юной и нежной девушке приходилось ежедневно разговаривать с самой собой, пока ее одиночество, – от которого она особо и не стремилась уйти, – не достигло в ней точки кипения. И кажется мне, что и сама Элисон не вполне понимала, почему же ей, в конце концов, захотелось поговорить.

Когда же, вскоре после полудня, я явилась, Элисон встретила меня одна. Родители, по ее словам, уехали в Санторин, где собирались пробыть до вечера. Ничто во внешности или поведении Элисон не говорило о каком-либо волнении, наоборот, она была абсолютно спокойной и по-прежнему, словно не заинтересованной в происходящем. Уверена, она к этому не стремилась, но все же, я почувствовала неприятное ощущение, что именно мне делают одолжение.

– Как все это будет выглядеть? – помню, спрашивала Элисон, когда я делала снимки ее полотен.

– Что именно?

– Какие ты будешь задавать вопросы?

Я с некоторым удивлением коротко посмотрела на нее и пожала плечами.

– Ты можешь просто рассказать о себе немного. Рассказать то, что считаешь нужным. Я же не собираюсь писать твою биографию, Элисон. Это будет лишь небольшая статья, что-то вроде презентации.

– И где она будет опубликована?

– На официальном сайте телеканала, чьи интересы я представляю, в разделе «культура и искусство». Люди интересующиеся обратят внимание. Кстати, у тебя есть какая-нибудь личная фотография, которая тебе особо нравится?

– Найду что-нибудь. И что будет дальше?

Я посмотрела ей в лицо и увидела в глазах девушки легкий оттенок тревоги.