Самопроизвольное разрушение металлических материалов, происходящее под химическим воздействием окружающей среды, называется коррозией.

Н. Л. Глинка «Общая химия».

Ранним зимним утром на городской окраине, у дороги одиноко замер человек. Он ожидал первого в наступавшем дне автобуса. Январский мороз уже успел пробраться сквозь драповое пальто до его тела, но человек не делал ни одного движения, ни единой попытки согреться, получая какое-то наслаждение от холода. Медленно текли минуты. Наконец, вдалеке показались две мутные фары, и под натужный рокот мотора из застылой пелены тумана вынырнула квадратная физиономия Икаруса. Человек на остановке встрепенулся и вскочил в остановившийся автобус. Там он уселся на ближайшее к дверям сиденье и снова замер.

В этот первый утренний рейс автобус был почти пуст. Виднелось всего пять или шесть пассажиров, да еще нелепая фигура кондукторши в косматой шубе маячила рядом с кабиной водителя. В салоне автобуса ничуть не теплее, чем на улице. Хорошо хоть, что нет едкого ветра, напитанного колючими снежинками. Не пройдет и часа, как здесь изрядно прибавится народу. Плотно прижатые друг к другу люди будут недовольно хвататься за холодные поручни и вглядываться в замороженные окна, боясь пропустить свою остановку. Они будут запускать в глухое к их словам пространство безнадежные просьбы продвинуться вперед хотя бы на одного человека, иногда и переругиваться между собой за потревоженный локтем бок или зажатую меж чьих-то задов сумку. Кондукторша начнет яростно и одержимо прорываться сквозь плотную человеческую массу, требуя оплачивать проезд и предъявлять проездные документы. От горячего дыхания и терпких словечек температура начнет повышаться, и промерзший автобус наполнится теплом и какой-то скрытой энергией, которая позволит его старому сердцу-мотору прожить еще один долгий рабочий день.

Но пока еще здесь покой. Неторопливо текли мимо городские пейзажи. Сквозь матовую наледь на оконных стеклах тусклыми пятнами пробивался свет редких фонарей, дремала кондукторша. В такую несусветную рань пассажиру, еще не сумевшему полностью оправиться от уз пленительного сна, могло показаться, что это и есть все еще сон и что сейчас произойдет что-то необычное и выходящее вон из ряда обыденной жизни. Например: появится какой-нибудь гном, или чертовское рыло высунется из-за спинки сиденья. Впрочем, на излете двадцатого столетия простому человеку на явление черта приходилось рассчитывать разве что во сне. Ведь только в стародавние времена черта можно было встретить в гиблом болоте, или, на худой конец, в общественном транспорте. Сегодняшний, современный черт сторонится подобных темных и сорных мест. Он живет чисто и просторно. Он подпилил свои рога, подточил зубы, подбрил и напомадил физиономию и теперь вполне сходит за уважаемого господина. Лишь по блудливому блеску хитрых глаз можно догадаться, что никакой это не господин, а самый настоящий черт. Сильно изменились и методы чертовской работы, приобрели, так сказать, размах и масштабность. Но цель осталась прежней: растлить, закабалить и погубить слабую человеческую душу, сильную же обречь на страдания и невзгоды.

На одной из остановок человек в драповом пальто вышел из автобуса. Уже начинало светать, и ночная мгла посерела. Покопавшись в кармане, человек вытащил свернутую газету, заглянул в нее и отправился в сторону ближайшего пятиэтажного дома. Там, на первом этаже, на двери одной из квартир красовалась бронзовая табличка с надписью «Врач-психиатр Рудольф Рукоблудский». Человек тронул дверную ручку. Дверь оказалась не запертой и бесшумно отворилась. Человек вошел. За крошечной и совершенно пустой прихожей следовала маленькая и тоже почти пустая комната с запыленным окошком и запахом истлевшей ветоши. В центре комнаты стоял письменный стол. За столом, сложив перед собой руки и высоко подняв голову, чинно восседал хозяин квартиры. Глаза его были скрыты за плоскими очками, а появление гостя не вызвало в нем никакой реакции. Одет он был в поношенный костюм и разноцветную сорочку. На столе громко тикал большой будильник, рядом с ним стоял телефон. Гость сделал шаг вперед и, не ожидая приглашения, уселся на стул. С близкого расстояния он заметил, что спрятанные за очками глаза хозяина широко открыты и внимательно следят за ним. Чтобы прервать затянувшееся молчание, гость слегка кашлянул и произнес:

– Я по объявлению, – и пододвинул к молчаливому хозяину газету.

В убористом газетном тексте красным фломастером были выделены две строки: «Если Вы разуверились в жизни и хотите свести с ней счеты, опытный психиатр поможет Вам». Ниже следовал адрес.

– Ах да, да, да! – вдруг заголосил хозяин, сорвал с себя очки, кинул их на стол и, ухватив гостя за руку, радостно объявил, – Рудольф Рукоблудский, мозгоправ самой высокой квалификации!

– Денис Громов, – стянув с головы шапку, представился гость.

Нужно заметить, что лицо Рукоблудского молчащего и говорящего разительно отличались друг от друга. Лицо молчащего по необыкновенной оцепенелости черт напоминало восковую маску. Но стоило лишь слову сорваться с его губ, как целая армия мимических мускулов, о существовании которых нельзя было и заподозрить, просыпалась на лице, целый букет гримас и ужимок чрезвычайно живых и эмоциональных сопровождал его речь.

– Слушаю вас с вниманием, – очень вежливо произнес Рукоблудский и, видя некоторое замешательство своего гостя, тут же заверил его, – все тайны вашей души будут находиться под замком в моем сердце. Уверяю вас.

– Не знаю, сможете ли вы мне помочь, – с недоверием осматривая убогий интерьер помещения, пробормотал Громов, – а впрочем, мне ведь вас рекомендовали, я вроде, как и не сам к вам пришел.

– Кто рекомендовал? – тут же спросил Рукоблудский.

– Кедранюк Иван Иванович, начальник мой. Он же мне и объявление это в газете показал.

– Ах, Кедранюк! Как же, слыхал о таком. Человек очень уважаемый. Расскажите мне все. Я помогу вам.

Неимоверное страдание отразилось на лице гостя.

– Я потерял семью, доктор, – хрипло выдавил он, – жену и дочь. Они погибли. В их смерти виноват я. И теперь я не хочу жить.

Громов замолчал. Было видно, что ему тяжело говорить.

– Подождите, – запротестовал Рукоблудский, – расскажите все по порядку.

Рассказ Громова был краток и прост. Около двух недель назад, в один из последних дней старого года у Громова на работе состоялась предновогодняя вечеринка. Водка и шампанское лились рекой. Плясали и веселились до упада. А после вечеринки Громов поехал не домой, к жене и дочери шести лет, а к одной сотруднице. Он пробыл у нее недолго и вернулся домой, когда еще не было и полуночи. Но он опоздал, и в этот вечер опоздал на всю жизнь. Дверь его квартиры была приоткрыта. В прихожей в луже крови лежал труп жены, а в комнате на кровати еще теплое тельце дочери с подушкой на лице. Неизвестный подонок проник в квартиру Громовых, где из-за нескольких тысяч рублей и пары золотых побрякушек зверски расправился со всей семьей.

– Начинаю понимать, – задумчиво протянул Рукоблудский, – ваша больная совесть требует обрушить возмездие на вас же. А что, преступника нашли?

– Нет, и следователь сказал: шансов мало.

– Я так смыслю, уважаемый, что вы, образно говоря, уже учинили суд над собой. Вы сами себе и прокурором, и грозным судьей стали, а теперь и палачом хотите стать. Только вот адвокат из вас не получился. Ко мне за этим и пришли, за адвокатом, то есть. Так ведь? Ну, не молчите, вижу, что так. А что, уважаемый, уж не покончить ли вам, и в самом деле, с собой?

– Не понимаю вас, – испуганно произнес Громов, – ведь вы врач, и я надеялся…

– А чего тут понимать, гражданин Громов, надо признать, да, – вы подлец, и вы виноваты в гибели вашей жены и дочери.

– Я полагал, я надеялся…

В волнении Громов вскочил.

– Да успокойтесь вы, – примирительно сказал Рукоблудский, – и сядьте. Шучу я, конечно шучу. Вот странность человеческого характера: ведь я всего-навсего вслух повторил то, о чем вы сами две недели каждый день думали, ваши мысли озвучил, а вы уж и обиделись. Адвоката пришли искать, адвоката.