9. Жиль Делёз (1925–1995)
Жиля Делёза часто относят к плеяде французских постструктуралистов, однако в его философии нет свойственного постструктурализму интереса к языку. Делёз стремился переосмыслить мир таким образом, чтобы заново наполнить его жизнью, поэтому правильнее было бы назвать этого мыслителя материалистом и виталистом. Пожалуй, до настоящего момента никто не пытался применить его идеи к моде (во всяком случае, нам неизвестны такие примеры). Поэтому в определенном смысле Аннеке Смелик стала первопроходцем, утверждая, что сформулированные Делёзом концепции «становления», «тела без органов» и «складки» позволяют увидеть поле исследований современной моды в новом свете. Под «становлением» Жиль Делёз и его соавтор Феликс Гваттари (Deleuze & Guattari 1987) подразумевают непрерывный процесс преображения, созидательной трансформации; варианты становления неисчислимы: «становление-женщиной», «становление-животным», «становление-машиной» и так далее. Осознание и принятие идеи «становления» требует иного, непривычного образа мысли, особенно в том, что касается человеческой идентичности и, как следствие, подхода к выбору и оценке манеры одеваться. И идентичность, и индивидуальный гардероб не могут оставаться неизменными от колыбели до гробовой доски, и на протяжении всей жизни должны меняться то в одну, то в другую сторону. Концепция «становления» связана с идеей «тела без органов». За этой формулировкой – «тело без органов» – стоит мысль о том, что человеку следовало бы переосмыслить восприятие собственного тела и значение, которым он его наделяет. Такая реорганизация подхода к оценке «достоинств» и «недостатков» тела помогла бы противостоять диктату нормативных образов, навязывающих нам представления о том, как должно выглядеть тело; зачастую отголосок и даже воплощение этой мысли можно обнаружить на модном подиуме, поскольку порой высокая мода позволяет себе подниматься до уровня экстравагантности, выходящего далеко за пределы нормативных границ. Еще одна концепция Делёза – «складка» – разрушает бинарные оппозиции «внутреннее – внешнее», «сущность – видимость». С позиций нашей дисциплины в ней можно увидеть огромный потенциал – мощную предпосылку для критики и опровержения распространенных представлений, согласно которым мода не более чем игра внешних эффектов на поверхности, под которой скрывается некое «глубинное „Я“» и сложный лабиринт, образованный «складками» души. В свете идей Делёза можно увидеть, что идентичность состоит из множества складок, заворачивающихся внутрь и наружу, подобно складкам, образующимся на одежде, которую мы носим в повседневной жизни. И одновременно концепция «складок» может для нас стать своего рода оптическим инструментом, позволяющим с большей ясностью видеть, как модный дизайн выводит тело из состояния покоя, выпуская его за рамки доминирующих в потребительском мире фаст-фешен ограниченных моделей идентичности.
10. Мишель Фуко (1926–1984)
Джейн Тайнан рассматривает практики и дискурсы моды в свете идей Мишеля Фуко. В его теории телу отведена роль главного объекта социального контроля, мишени, на которую направлены дисциплинирующие усилия власти. Эта мысль становилась источником вдохновения для многих теоретиков, занимающихся исследованием социальных практик, связанных с модой, красотой, стилем и форменной одеждой. В академической среде интерес главным образом сосредоточен на сформулированной Фуко теории современного общества. Ее основные положения касаются способов контроля над телом в социальном пространстве, что, несомненно, имеет отношение также к одежде и моде как телесным практикам. Тайнан предлагает использовать теорию «правительности» (la gouvernementalité) и ее ключевые понятия «дискурс», «биополитика» и «послушные тела» для изучения того, как мода и одежда участвуют в поддержании коллективных идентичностей. В статье приводится целый ряд примеров применения такого подхода, в том числе при рассмотрении субверсивных модных практик, бросающих вызов силам, которые стремятся утвердить свою власть над телом. Описав тело как точку приложения современной власти, Фуко подготовил для исследований моды инструментарий, позволяющий изучить объединяющую и разобщающую роль одежды в различных сообществах.
11. Никлас Луман (1927–1998)
В 1990‐х годах идеи, высказанные в работах немецкого социолога Никласа Лумана, стали своего рода модным трендом в сфере социальных и гуманитарных наук. Социологи, философы, литературоведы высоко оценили его универсалистский проект – попытку выстроить всеобъемлющую социологическую теорию. Его супертеория социальных систем действительно стремится к высокому уровню обобщения. Луман внес свежую струю в социологическую традицию системных теорий; новым элементом стала идея аутопоэзиса, или само(вос)производства систем, которая понадобилась ему для того, чтобы свести воедино конструктивизм и универсализм. Однако исследования моды не были причастны к ажиотажу, возникшему вокруг работ Лумана; до сих пор его имя вообще достаточно редко упоминалось в рамках этой дисциплины. Но автор этой главы Орели ван де Пер взялась доказать, что мы могли бы заимствовать у теории социальных систем методологический подход, весьма перспективный с точки зрения исследований моды. Объем главы не позволяет пересказать, и тем более детально разобрать, все положения теории, которую Луман постепенно выстраивал в течение многих лет (достаточно сказать, что сам он написал более пятидесяти книг); вместо этого ван де Пер сосредоточила внимание на нескольких ключевых идеях, которые занимают в этой теории центральные позиции и, что не менее важно, могут быть применены при изучении моды. В их числе понимание современного общества как функционально дифференцированной социальной системы и представление о центральной роли коммуникации. Исходя из этого, ван де Пер задается вопросом: можно ли считать моду одной из автономных аутопоэтических, по-своему парадоксальных подсистем этой системы? И если теория Лумана поможет доказать, что подсистема моды действительно функционирует, подчиняясь собственной рациональной логике, это станет весомым аргументом в пользу правоты специалистов (в первую очередь теоретиков моды), уже давно утверждающих, что мода была несправедливо отнесена к числу объектов, не достойных академического исследования, и что она ни в коем случае не заслуживает презрительного отношения.
12. Жан Бодрийяр (1929–2007)
Один из крупнейших мыслителей эпохи постмодерна, Жан Бодрийяр соединил неомарксистские взгляды с идеями, берущими начало в психоанализе и постсемиотической лингвистике, чтобы выстроить новую теорию потребления. Согласно этой теории, основной стимул потребления – это не стремление удовлетворить насущные потребности и не жажда обладания вещами, а наше отношение к миру вещей как к дискурсивной системе. В такой системе предметы выполняют функцию знаков, которые призваны, но не могут утолить наше желание образа как символического объекта. Автор главы Эфрат Цеелон применяет для анализа значений моды в европейской истории предложенную Бодрийяром модель, в которой три порядка сигнификации (присвоения значений объектам) последовательно сменяют друг друга при переходе от референциальной к автореференциальной системе. Первый порядок соответствует досовременной эпохе; это порядок имитации. Он исходит из дуализма видимости и сущности, однако между ними существует прямая связь: внешность отражает реальное положение вещей, одежда служит индексом положения в социальной иерархии. Второй порядок вступает в силу в период модерности; это порядок производства. Урбанизация и механизация сделали возможным массовое производство одежды, а модные вещи, изготовленные из качественных материалов, стали доступными не только для благородной верхушки общества, но и для более низких его слоев. В результате появилась возможность выглядеть статусно, даже не имея сколько-нибудь значимого социального статуса. Таким образом, при втором порядке сигнификации внешность маскирует реальное положение вещей. Третий порядок возник с наступлением эпохи постмодерна. Это порядок симуляции. Внешность больше никак не связана с реальным положением вещей. Сигнификация исчерпала себя; коммуникация уступила место соблазнению. Реальность сделалась искусственной, превратилась в бесконечное зрелище, причудливую игру знаков, которые больше ничего не обозначают. Даже религиозные и государственные символы заимствуются и перерабатываются в декоративные элементы, при этом востребованными оказываются только их эстетические достоинства, но не их символическая ценность. Фактически на этой стадии внешность творит реальность.
