В то время как Венеция сконцентрировала в своих руках военно-морскую мощь, которой завидовали короли, удаленный от моря Милан явил убедительную демонстрацию, насколько могучее сухопутное войско под силу собрать городу. Во главе так называемой Ломбардской лиги миланцы дерзко выступили против своего сеньора – императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы, знатно потрепав его германскую армию в битве при Леньяно и утвердив свободный статус города. К тому времени (1176 год) Венеция, прежде подчиненная греческому Константинополю, была столь же суверенна, как любой император или папа римский. Тем же статусом, во всех смыслах, могли похвастать и многие другие итальянские города, включая Геную, Пизу, Флоренцию, Пьяченцу, Сиену. Предводительствуемые богатыми купцами, итальянские города хоть и страдали от регулярных междоусобиц, масштаб которых варьировался от передела власти представителями знатнейших фамилий до обострения конфликтов между социальными классами, но все же именно здесь зародилось явление, которое жаждали пересадить на свою почву жители городов северо-запада.
Явление это называлось «коммуна» и подразумевало скрепленный клятвенным обещанием сотрудничать союз городских предпринимателей. Итальянская знать жила в городах, и многие из ее представителей вели торговые и финансовые сделки, принадлежа к коммунам. Но даже в Италии коммуны были прежде всего организацией городского сословия; в северо-западной же Европе запрет на вступление в коммуны представителей аристократии и священнослужителей даже был особо оговорен. Торговцы тканями и сеном, изготовители шлемов, продавцы вина – всякого рода городские торговцы и ремесленники объединялись в союзы, позволявшие им отстаивать свои права перед лицом светского или церковного правителя. Просвещенные князья, вроде Тибо Великого и Людовика VII, поощряли коммуны, сознавая их благотворное влияние на развитие города, а следовательно, и на личный доход его правителя. Налог с преуспевающего купца превосходил стоимость всего имущества голодающего подневольного бедняка. Тем не менее были и яростные противники коммун, преимущественно среди представителей церкви, которые видели в них – и вполне справедливо – угрозу существующему общественному порядку. Один кардинал2 обвинял их в подстрекательстве к ереси и войне против духовенства и называл рассадником скептицизма. Один аббат3 писал с горечью: «Коммуна! Новое, гнусное слово! Она освобождает людей от любых уз и оков в обмен на простой ежегодный налог; они больше не несут наказания за нарушение закона серьезнее предписанной пени, они больше не платят иных податей, которые взимаются с сервов».
Лишь принадлежность к этому независимому образованию внутри города автоматически позволяла избежать таких традиционных повинностей, как труд в пользу феодала, ремонт его замка, а также снабжение его полей овечьим пометом для удобрения. Благодаря упомянутому аббатом «простому ежегодному налогу» горожане обретали свободу от уплаты множества других податей.
У епископов, живущих бок о бок с горожанами и наблюдающих растущую дерзость коммунаров, прежде покорных и угодливых наравне с прочими «сервами», часто было немало резонов испытывать недовольство – как духовного, так и вполне практического свойства. Король Франции утвердил право на существование коммуны, образованной горожанами Реймса, живущими в пределах стен старого cite. К ним присоединились и обитатели епископских земель за пределами cite. Епископ, не намеренный отказываться от своих феодальных прав, выразил энергичный протест. Но в конце концов ему пришлось уступить и согласиться на компенсацию в виде ежегодной денежной выплаты от неверных горожан. Епископы и аббаты не более светских господ стеснялись задействовать темницы и пыточные устройства, решая споры с подвластными людьми, да к тому же всегда могли рассчитывать на покровительство папы римского. В весьма крепких выражениях Иннокентий II призвал короля Франции разрушить «преступный союз, образованный гражданами Реймса, который они зовут „коммуной“». Иннокентий III отлучил от церкви жителей Сен-Омера, посмевших вступить в конфликт с местным аббатством.
В Труа обошлось без конфликта между горожанами и церковью, возможно, потому, что к XII веку графы Шампани полностью искоренили авторитет епископа, о чем можно сделать вывод, изучив историю местных денег. В каролингские времена епископ Труа чеканил собственную монету. В начале XII века на аверсе местной монеты появилась монограмма графа Тибо (ТЕВО), на реверсе же – епископская надпись с именем святого Петра (BEATUS PETRUS). На монетах конца XII века красовалось лишь одно имя – преемника Тибо Генриха Щедрого.
Несмотря на противодействие папы и епископов, коммуны появлялись повсеместно по всей Западной Европе. Это поветрие не обошло даже деревни, также желавшие купить себе коллективную свободу от старинных феодальных повинностей. Часто новообретенные свободы закреплялись в хартиях, которые коммуна в дальнейшем бережно хранила. Людовик VII, а с ним и другие просвещенные правители основывали новые города, которые так и назывались – «новый город»: Вильнев, Вилланова, Нойштадт[6], сразу же даруя им хартию – все эти названия переводятся как «новый город». для привлечения поселенцев. Хартия, дарованная городку Лоррис, расположенному в долине Луары, послужила образцом для сотни других французских городов, а хартия Бретёя в Нормандии – для многих английских. Фламандские города уже в XI веке копировали хартию Сен-Омера. Для реакционеров слово «хартия» стало столь же ненавистным, как и слово «коммуна»…
Занятно, что Труа, равно как и его собратья по Шампанским ярмаркам, обрел хартию позже других. Произошло это не вопреки, а скорее благодаря прогрессивным взглядам шампанских графов. Горячее стремление последних покровительствовать ярмаркам и всячески способствовать их процветанию привело к тому, что местные жители и так наслаждались привилегиями, значительно превосходящими те, что другие города приобретали благодаря коммуне. Тем не менее в 1230 году Труа получил хартию, которая затем была распространена на некоторые другие города Шампани, к тому моменту еще не имевшие собственных.
Сувереном, одарившим Труа хартией, был Тибо IV, за свой талант стихотворца заслуживший щегольское прозвание Тибо Трубадур. Прежде чем он унаследовал Королевство Наварра (после чего стал подписываться как «Тибо, король Наварры и Шампани), Тибо уже владел обширными территориями, хотя и подчиненными семи сеньорам: королю Франции, императору Германии, архиепископу Сансскому и Реймсскому, епископам Парижа и Лангра, а также герцогу Бургундскому. Для административных нужд вся территория Шампани была поделена на двадцать семь кастелянств, к каждому из которых принадлежали несколько баронов и некоторое количество рыцарей, обязанных нести военную службу, – в общей сложности более двух тысяч человек. (Не считая нескольких сотен рыцарей Шампани, состоящих на военной службе у кого-то другого.)
С пеней, штрафов и неустоек, присужденных к уплате на всех его территориях, Тибо получал прибыль (лишь священнослужители были освобождены от материальных взысканий за тяжкие преступления); также его казна пополнялась благодаря многочисленным налогам и пошлинам, неодинаковым в разных местах, – таких как монополия на мукомольные мельницы и пекарные печи или плата, взимаемая с вдов благородного сословия взамен на разрешение вступить в повторный брак. Но куда значительнее был доход, который приносили города, особенно Труа и Провен. Через несколько лет после смерти Тибо в 1253 году комиссия, состоящая из граждан местных городов, составила перечень графской собственности и привилегий под названием Extenta terre comitatus Campanie et Brie[7]. Несколько выдержек из раздела, посвященного Труа, проливают свет на природу графских доходов:
