К концу V века в Западной Римской империи воцарился хаос. Практически все города, старые и новые, большие и маленькие, с катастрофической неизбежностью приходили в упадок. Люди разбирали общественные постройки на камни и кирпичи, пуская их на ремонт собственных домов и укрепляя стены, осаждаемые ордами незваных чужаков. Торговля, уже давно стихшая по причине затяжного сельскохозяйственного кризиса, практически сошла на нет с бесконечным потоком мигрантов и захватчиков с севера и востока. Рост городков, подобных Труа, прекратился, и они остались в неопределенном положении наполовину военных, наполовину сельских поселений. Помимо суровых церковных построек – епископского дворца, базилики-собора, аббатства и пары небольших монастырей, – за стенами Труа укрывались от внешнего мира лишь несколько десятков невзрачных лачуг. Большая часть из занимаемых городом 16 гектаров была отдана под виноградники, огороды и пастбища.
И все же мародерствующие варвары оказались кое в чем полезны здешним городкам. Разграбив римские провинции, воинственные племена строили здесь собственные крепости для контроля земель, и их лагеря затем обычно вырастали в мини-столицы. Реймс, расположенный к северу от Труа, стал столицей франков, а Труа – вторым по значимости франкским городом Шампани. Предводитель франков Кловис (едва ли менее брутальный тип, чем Аттила) был побежден святым Реми, епископом Реймса, еще более эффектно, чем Аттила – святым Луном из Труа. Когда святой Реми, призвав все свое красноречие, поведал Кловису историю мученичества Христа, Кловис воскликнул: «Вот бы мне оказаться там во главе моих доблестных франков!» – и принял крещение. Доблестные франки все до единого последовали примеру своего вождя.
В VI и VII веках церковь предоставила новый градообразующий источник – бенедиктинские монастыри. Новая институция быстро распространяла свое влияние, и где бы ни возникали ее общины – в городах или в чистом поле, они немедленно притягивали ремесленников, крестьян, поставляющих сельскохозяйственную продукцию, и торговцев. Так в баварских лесах возник «монашеский город» – Мюнхен. Во Фландрии бенедиктинское аббатство, выросшее в том месте, где становится судоходной река Аа, стало ядром будущего промышленного города Сен-Омер.
Для многих древних римских городов на средиземноморском побережье раннее Средневековье оказалось периодом в коммерческом смысле не менее успешным, чем времена Империи. Марсель, Тулон, Арль, Авиньон и другие прованские порты продолжали активно торговать с Восточным Средиземноморьем. Оттуда поступали папирус и специи, для которых создавали рынок сбыта бенедиктинские монастыри. Обратным рейсом прованские корабли часто везли рабов.
Положение дел изменилось к концу VII века. Внушающие тревогу военные успехи последователей Мухаммеда на Ближнем Востоке и в Северной Африке сопровождались изрядным расстройством налаженного порядка средиземноморской торговли. Современные ученые внесли поправки в тезис Анри Пиренна о том, что деятельность Мухаммеда стала причиной наступления Средневековья, отметив значимость и иных влияний. Но факт остается фактом: когда корабли мусульман появились в Западном и Центральном Средиземноморье, набеги и разграбления стали частым явлением и всем старинным римско-христианским торговым городам пришлось позаботиться о своей защите. Генуя, некогда оживленный порт, пришла в упадок и превратилась в рыбацкую деревушку. По берегам Северной Африки процветали новые города, над которыми развевалось знамя пророка: Каир, Махдия, Тунис. В древних греческих и римских портах под властью завоевателей закипела новая жизнь. В гавани Александрии, чей знаменитый маяк уже тысячу лет числился среди чудес света, верфи строили суда для новых хозяев – мусульман, их торговых дел и пиратского промысла, плоды которых сделали рынки Александрии крупнейшими в Средиземноморье. Лишь один христианский, но не вполне европейский порт мог бы называться даже более процветающим: Константинополь, столица Восточной Римской империи, стратегически расположенный на пересечении главных торговых путей с Востока, Запада, Севера и Юга. Но, за исключением окрестностей греческого Константинополя, морские пути практически были под властью мусульманских торговцев и рейдеров. В VIII веке их победное шествие достигло Испании и Балеарских островов и даже одного из уголков Прованса, откуда было чрезвычайно удобно совершать набеги на все древние города долины Роны. Один из отрядов, углубившись на север, напал и на Труа.
Нападения захватчиков и мародеров были для жителей городов времен раннего Средневековья привычной бедой. Не только всевозможные иноверцы, но и сеньоры-христиане и даже епископы вносили свою лепту в эту печальную традицию: Труа, к примеру, был разграблен епископом Осерским. Но абсолютными чемпионами среди тех, кто угрожал спокойствию жителей, стали появившиеся здесь в конце IX века викинги. К тому времени, когда эти отчаянные рыжебородые головорезы дошли из дальних северных земель до Труа, большинство европейских городов, включая Париж, Лондон, Утрехт, Руан, Бордо, Севилью, Норк, Ноттингем, Орлеан, Тур, Пуатье, не избежали печальной участи испытать на себе их мощь; полный же список практически идентичен перечню географических пунктов Западной Европы того времени. Предводителем вторжения в Шампань был местный «джентльмен удачи» по имени Гастинг, прославившийся своей несравненной силой. В то время как некоторые викинги не упустили возможности осесть на юге Европы, Гастинг, напротив, отправился в Скандинавию, откуда, в духе подлинно норманнского образа жизни, стал водить своих «приемных» соплеменников в разорительные набеги на Нормандию, Пикардию, Шампань и в долину Луары.
Труа был разграблен дважды, а возможно, и трижды. Здесь, как и повсюду, непрекращающаяся агрессия породила сопротивление. Епископ Ансегиз, в духе короля Альфреда Великого и графа Одо[1], собрал войско из местных рыцарей и крестьян, объединил силы с другими епископами и сеньорами и отважно сражался в решающей битве, наголову разбив викингов. Ренегат Гастинг, как раз заполучивший себе во владение славное поместье, купил примирение, уступив Шартр одной из вражеских коалиций под предводительством графа Вермандуа1, основавшего впоследствии на камне сём могущественную династию.
Как ни парадоксально, нашествия викингов иногда, напротив, способствовали развитию городов. Нередко их добыча значительно превышала возможность доставить ее домой, и они распродавали излишки на месте. Таким образом, города, достаточно укрепленные, чтобы выстоять против их атаки, имели возможность нажиться на несчастной участи своих хуже укрепленных соседей. Викинги даже закладывали новые поселения, основывая торговые лагеря там, где выдалась особенно богатая добыча. Из такого лагеря вырос Дублин, а Иорк, выбранный викингами в качестве штаба, получил стимул для развития (хотя в то время его коренные обитатели вряд ли оценили оказанную честь и открывающиеся перспективы).
Впрочем, эти скромные выгоды не отменяют того факта, что в целом IX век стал подлинным периодом упадка в истории существования городов. Помимо викингов, по-прежнему не дремали и мусульмане, в 846 году дочиста разграбившие, например, сокровища базилики Святого Петра, находившейся за стенами Рима. Ближе к концу этого века бедствий еще и венгры – получившие свое имя за сходство наружности и манер с незабвенными гуннами[2] – яростным смерчем прокатились по территориям Германии, Северной Италии и Восточной Франции.
После того как попытки уберечь себя от жестокости завоевателей, прячась, торгуясь и сражаясь, привели к огромным человеческим и материальным потерям, Европа наконец нащупала действенный метод против внешней агрессии: строительство стен. Существующие на тот момент города выстроили стены и нашли источник дохода, предоставляя нуждающимся укрытие в своих границах. Сеньоры, владеющие поместьями в отдалении от городов, окружили каменной твердыней свои суровые замки, приумножив славу рода. Стены выросли вокруг монастырей. Иногда за крепкий оплот, выстроенный для защиты замка и монастыря, переселялись в надежде также получить защиту медники, кузнецы, охотники, бродячие торговцы, – таким образом, внутри стен почти стихийно формировалось ядро будущего города.
