Через минуту Ефим спускался по лестнице в подъезде, впопыхах надевая пальто. В его руках каким-то образом оказался коробок спичек и фляжка с керосином. Не имея ни малейшего понятия, как эти предметы оказались у него, он прекрасно знал, что с ними делать. Пробежав обычный путь сквозь пустые улицы ночного Ленинграда, завернул за угол, где направился к похоронному бюро. Выломав дверь, юноша устремился в комнату с телом Никифора. Залив его керосином, отошел на пару метров, задержав в руках горящую спичку.

– Я лечу. – прозвучало из его уст, после чего спичка отскочила прямо в назначенное место, воспламеняя Никифора, на лице которого, была явная улыбка. Ефим быстро выбежал из похоронного бюро, наблюдая за разгорающимися языками пламени на улице. Он быстро скрылся. Бежав в ту волнительную минуту, Ефим принял в свои объятия смерть, принял горе, принял жизнь и вспорхнул над городом благодаря выросшим из лопаток крыльям.

* Альянс – На Заре *

Ефим родился 1 марта 1961 года, в год, когда Гагарин полетел в космос.

Его мать – Лидия Онуфриевна, работала медсестрой, её хобби – было воровство йода и валокордина из больницы, кстати, её так и не поймали за этим сомнительным дельцем. Её выжженные перекисью грязно-блондинистые локоны едва касались конопатых плеч, ярко-изумрудные глаза подчеркивали длинные от природы ресницы, тонкие губы всегда были слегка поджаты, отчего у неё появились ранние морщинки. Она была обладательницей красивой улыбки, длинной шеи и тонкой талии, но и носительницей толстых щиколоток, страшной родинки внизу щеки, похожей на изюм и кривых пальцев с маленькими пластинами ногтей как на ногах. Своего отца Ефим не знал, ибо тот ушел «за хлебом» когда сыну было три года, так и не вернувшись. Его образ размылся в голове мальчика, но все же хотелось представлять, что тот был героем, каким-нибудь гениальным ученым, ум которого стал опасен для властей, из-за чего они захотели избавиться от него, а он пустился в бега.

Ефим был обделен любовью со стороны родственников, только если иногда, её могла проявить бабушка Антонина, испекая ватрушки с домашним творогом, но большего ему не было дано. У неё в крохотном городке «Лахденпохья», вид которого выходил на Ладожское озеро, мальчик чувствовал себя свободным. Там летом у него был единственный друг Пафнутий Трубецкой, живший на соседней улице. Тёмные, слегка вьющиеся волосы он всегда убирал за аккуратные уши. Несмотря на детскую миниатюрность, в нем прослеживались крайне мужественные черты – массивный квадратный подбородок, весьма выпирающее «Адамово яблоко» и крупный длинный нос. Но главной особенностью – были красиво нависшее веки. Не как у его мамы – дряблые и желтые, а гладкие и выразительные, отдаленно похожие на азиатские. Кожа молочная, а очи его были аквамариновые и в одном из них виднелся крохотный второй зрачок овальной формы. Это явление называется «Поликория» и встречается крайне редко, обычно люди с данным заболеванием видят хуже, но Пафнутий напортив – был зорок как ястреб, и даже когда-то хотел стать летчиком, но зрение всё же подвело, не по четкости, а по цвету. Дальтонизм. Пафнутий имел такую страсть к бытию, что наверное, в каждом измерении он был великим человеком. В этом ему предстоит стать выдающимся химиком-неоргаником, который будет учавствовать в устранении трагедии на Чернобыльской АЭС в 1986 году. Такого Трубецкого Ефиму не удастся узреть, но в детстве он знал его лучше себя. Почти каждый летний день, два пацаненка шли на озеро, ловили лещей и судаков, а затем плескались в прохладной воде. Пафнутий любил играть на гитаре, совладать с инструментом у него не особо получалось, а вот пел чудесно, в основном Высоцкого и Окуджаву. Но чаще всего, ребята ходили в лес по грибы или изучали растения. Как-то раз, они захоронили там железную оранжевую коробку от монпансье «Бабаева», в которой спрятали фигурки индейцев, солдатиков и викингов, перочинный нож «Горький» серо-зеленого цвета, которым когда-то Пафнутий случайно ранил Ефима в ногу во время игры в «Землю» («Ножички»), самострел-пугач, стреляющий горящими спичками или рябиной, монетка-медальон с изображением святого Христофора – покровителем путешественником, алая книга в ветхом переплете «Божественная комедия» Данте Алигьери, и их любимая фотография сделанная на шкальный фотоаппарат «Смена», на которой изображены два обнявшихся друга, держащие в руках крупного Сома. Солнце ярко светит на их загорелые мордашки, заливающиеся детской, частично беззубой улыбке. Пафнутий был самым близким человеком для Ефима, с ним он никогда не чувствовал себя обманутым, в отличие от остальных, для которых являлся ходячим посмешищем. Пафнутий не меньше дорожил их дружбой, и когда Ефима не стало, он откопал не тронутую временем коробку, которая увидела свет впервые за 13 лет. Он сильно скорбел и хранил её как зеницу ока в память о друге.

Помимо игр с Пафнутием, летом Ефим собирал гербарий и клал его в нелюбимые им романы Ремарка, которого считал сущей бездарностью, ставшей известной, лишь за счет таких женщин как бабушка, втайне мечтающих о мужском внимании. Ефим просто не понимал, как человек, употребляющий на одной странице слово «шл*ха» около пяти раз, может вовсе любить женщин.

Увлечение гербарием привело его к бабочкам. Важно отметить, мальчик никогда их не убивал, а находил уже мертвыми. В основном крылатые создания залетали за сервант, и бившись о стенки – скоротечно умирали, задыхаясь в собственной опавшей пыльце. Безотрадная поза благолепия их вида застывала в паутине бремени, которую не убирали там уже какое поколение подряд. Мальчик часто разговаривал с ними, чувствуя, что те слушают его намного пристальнее, нежели бабушка и мама. Заметив, однажды, эти «беседы», Лидия закричала на весь дом и немедля повела сына в храм, где батюшка вымолил у Бога защиту над Ефимом от нечистой силы. С того момента, каждую ночь на протяжении всего детства и отрочества, он читал молитвы, но шептаться с бабочками – не переставал.

Когда Ефим решил поведать родным о своем желании быть лепидоптерологом, бабушка Антонина, попытавшись выговорить сие название, случайно плюнула в кувшин с медовухой и вместе с этим, пришло звонкое понимание того, что им ему не суждено быть.

Ефима отправили в мед. Все были уверенны, что со своей золотой медалью и красным дипломом он поступит в Москву, в престижный Сеченовский университет, но этого не случилось. Не было бюджетных мест. Ефим сделал вывод: все 10 лет его жизни в школе прошли в обмане превосходства оценок. В тот же день он вкусил первую сигарету, которую «стрельнул» у местного бомжа Виктора. Его красные опухшие руки достали из кармана порванной дубленки синенькую пачку «Полёт» за 30 копеек. Ефим не кашлял и не ощущал агонию в районе горла, как обычно бывает, лишь только вязкая смола смешалась со слюной, отчего он почувствовал себя проткнутым дубом. В дальнейшем его фаворитом была «Вега», на упаковку которой он мог смотреть по несколько минут: сапфировая звезда сияла на фоне черного необъятного космоса, порой являясь самой яркой вещью в буднях Ефима.

Когда бабушка умерла в ночь Нового 1979 года, на следующий день, её внук гонялся по всем похоронным бюро в Ленинграде, что были закрыты в период праздников. Кроме одного, в котором, по стечению обстоятельств, Ефим проработал всю свою оставшуюся недолгую жизнь. Смерть всегда манила его, посему он жаждал быть с ней чуть ближе, но никак не умирать по-настоящему. Но вот только мертвые люди отличались от бабочек, ибо в них не было красоты, зачастую только страх или убогость, они одновременно нищие, и одновременно у Бога. Но бабушка Антонина, казалось, немного усмехалась.

* USSR Ministry of Culture Chamber Choir – 
Hymn of the Cherubim (Excerpt) *

Зима Ефима пугала всегда. В бесконечной темноте далей он находил пугающие силуэты, в хрусте снега слышал треск костей, а в голосах замерзших жителей – бесовщину. Пространство мысленно сужалось, и весь твой мир ограничивался знакомыми стенами и тропами. В Лахденпохье в эту пору было особенно жутко. Голоса шептались с ним, и иногда, некое прикосновение ледяной руки с длинными когтями, царапавшими его нежную спину, усыпанную родинками, заставляло оглядеться. Там никогда никого не оказывалось, и только собственное дыхание, пар которого согревал микро волосики на коже лица,  казался живым. Но однажды, когда парнишке было 12 лет, и он, как и каждый год, остался тут на зимние каникулы, бабушка послала его в круглосуточный магазин за чесноком. Она добавляла его в любую пищу: обычный салат, суп, плов, тушеные кабачки с морковью, а больше всего – в курицу, в несчастную плоть которой, тщательно заталкивала сие горькое растение семейства Амариллисовых, что оставлял после себя смрадный аромат во рту. И вот, бабушка Антонина решила снова порадовать всех этим прекрасным блюдом, но каково было великое удивление, когда её мелкие истеричные зеньки не увидали головку чеснока на положенном месте. Её звонкое «Ефим» пронзило ветхие владения дома, комаром укусив внука, что был занят внимательным просмотром «Ивана Грозного» Сергея Эйзенштейна по телевизору «Рубин». Черно-белые жестокие средневековые реалии отвлекли его от морозных ужасов Лахденпохья. Выходя из дома, он оставил счастье и спокойствие на пороге, а сам, устремил взгляд на пустые темные улицы. Соседская кошка перебегала дорогу, следы от машин на которой, замело недавно выпавшим снегом, хлопья которого танцевали вальс вокруг своей оси, пока их освещал теплый свет ржавых фонарей. Ефим заглядывал в окна домов, отчаянно представляя себя там – внутри и в безопасности, а не на леденящей душу ночной улице лесного городка. Вдалеке слышалась молодежь, пьяные несуразные голоса которой, впервые не раздражали его, а даже усыпляли. Красный меланжевый свитер, связанный старческими нежными руками бабушки, изнуряюще колол грудь. Ефим глядел только на свои валенки, быстро шагающие по хрусткому снегу. Вдруг почувствовалась подозрительная тишина, выдававшая чье-то внезапное появление. Мальчик осторожно поднял голову и увидел впереди непонятный ему облик. Всё тело его и спина его, и руки и крылья, и колеса кругом были полны очей. Вид колес и устроение их – как вид топаза, и подобие у всех четырех одно; и по виду их, и по устроению их казалось, будто кольцо находилось в кольце. Чья-то душа словно сгнила в этом создании подобно огрызку в компостной яме, став вселенской жутью во плоти. Обычно люди задаются вопросом «что это такое?», «откуда оно?» и «что хочет от меня?», но Ефим всё и так прекрасно знал. Он был уверен, что некоторые вещи станут для нас превосходными, если мы не будем знать причины их возникновения, посему люди интересуются величием космоса, изучают океан и верят в Деда Мороза. Кстати, Ефим всегда был в курсе, что Деда Мороза не существует. Быть может, это из-за того, что отчим плохо играл его, портив всё пьяным красным лицом, которое, «оказывается», было таким от мороза. Или же, из-за того, что Ефим всегда был ко всему чересчур серьезен. Так и сейчас, он лишь посмотрел минуты полторы на сей тихий ужас и непринужденно развернулся в сторону дома.