Заголовок «Их собственная империя» взят из неоконченного романа Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Последний магнат»78. В герое романа, киномагнате Монро Старе, который «создал свою собственную империю», можно узнать Ирвинга Тальберга, «вундеркинда», ставшего главным продюсером студии MGM в 26 лет79. Это тот самый Тальберг, который, как мы помним, уволил Эриха фон Штрогейма со студии Universal.
Гейблер начинает книгу с цитаты из Уильяма Харрисона Хейса, известного как создателя «кода Хейса», запретившего показывать в кино кружевное белье и многое другое. Американская киноиндустрия, сказал Хейс, это «квинтэссенция того, что мы называем Америкой». Парадокс состоит в том, пишет Гейблер, что эту индустрию создали восточноевропейские евреи, не имевшие ни малейшего отношения к «квинтэссенции Америки».
Членов этой группы объединяло многое. Почти все они выросли в относительной бедности, в атмосфере антисемитизма и погромов, в семьях с отцом-неудачником и любящей, но бесправной матерью.
Для молодых еврейских иммигрантов нет ничего необычного в желании полностью ассимилироваться, – пишет Гейблер, – но эту группу отличало фанатическое, даже можно сказать патологическое желание упасть в объятья Америки и полностью забыть свое прошлое80.
Пожалуй, самым ярким представителем этой группы был Луис Б. Майер, вторая буква M в названии студии MGM – Metro-Goldwyn-Mayer. Его в равной степени любили и ненавидели. Он мог быть добрым, сентиментальным и заботливым папашей для своих любимых актеров и режиссеров. «Для меня, – вспоминала Джоан Кроуфорд, – он был и отцом, и лучшим другом. Джуди Гарленд и Лана Тёрнер всегда бежали к нему, когда у них возникали проблемы»81.
Гейблер рассказывает историю, как режиссер Пандро Берман принес ему сценарий антифашистского фильма «Седьмой крест»82. Голливудские евреи избегали антифашистских тем, чтобы никто не мог сказать: «Своими разборками с Гитлером они втягивают Америку в войну». «Ты совершаешь большую ошибку, – сказал Майер, – идея ужасная. Но ты мой мальчик. Если очень хочешь – делай»83.
Но Майер мог быть холодным и жестоким. «Дьявол во плоти, – говорила о нем актриса Хелен Хейс, – самый большой злодей, которого я встречала в жизни». С ней соглашался актер Ральф Беллами: «Еврейский Гитлер, фашист»84. Согласно легенде, самую убийственную фразу на похоронах Майера произнес его партнер Сэмюэл Голдвин (буква G в названии студии): «Почему так много людей пришли на его похороны? Они хотели убедиться, что он умер». Самые сложные отношения у Майера сложились с его партнером Ирвингом Тальбергом. Они нуждались друг в друге, что не мешало каждому стараться избавиться от другого85.
Майер упорно настаивал, что не помнил ни места, ни дня своего рождения (он родился в городе Дымер на Украине). В конце концов стал утверждать, что родился 4 июля, в День независимости США. Он был страстным антикоммунистом и активным членом республиканской партии. Как ни странно, одно качество советского искусства его привлекало – стремление переделать общество86. То же самое он хотел бы проделать с Америкой – сдвинув ее, разумеется, в противоположном, патриархальном направлении.
Одну из глав своей книги Гейблер начинает с эпиграфа из неизвестного романа неизвестного автора под названием «Раввин Бёрнс»:
Страстное желание американизироваться, чтобы гои приняли его за своего, заставляет его отказаться от всего еврейского. Он избавляется от акцента, сбривает бороду, меняет одежду, англизирует свое имя и фамилию, играет в гольф и теннис, принимает протестантство. И тут до него доходит, что от его личности не осталось ничего87.
Полностью ассимилировавшись, восточноевропейские евреи в конце концов вспомнили про религию своих отцов-неудачников, но ни один раввин в Лос-Анджелесе не хотел иметь дела с «заблудшими детьми», которые не соблюдали еврейских обрядов, ели некошерную еду и ко всему прочему женились на шиксах. Исключением оказался «высокий, тяжелый, как бы высеченный из ствола секвойи»88, амбициозный раввин Эдгар Магнин. «Что хорошо для евреев, – сказал им Магнин, – хорошо для иудаизма». В 1929 году его синагога «Бней-Брит» переехала на бульвар Уилшир в монументальное здание в византийском стиле и стала называться Wilshire Boulevard Temple, а сам Магнин стал «раввином для звезд».
У меня в архиве сохранилась фотография, где Эдгар Магнин в свои 92 года проводит бар-мицву мальчика из знакомой мне семьи еврейских иммигрантов из СССР в той самой синагоге.
Эдгар Магнин проводит бар-мицву в синагоге Wilshire Boulevard Temple, Лос-Анджелес, 1982
Магнин стал раввином, другом и даже в каком-то смысле сообщником этой группы.
Это был нужный раввин в нужной синагоге в нужный момент, – писал сценарист Бадд Шульберг, посещавший эту синагогу в детстве. – Если бы его не оказалось рядом, Бог и Луис Б. Майер (чьи сферы влияния в данном случае совпадали) должны были его выдумать. Возможно, именно это они и сделали89.
Голливудские сценаристы, как видим, умели находить хлесткие формулировки.
Воспитание подростков: «Город мальчиков», 1938 – «Путевка в жизнь», 1931 90
Лучшим фильмом своей студии MGM Луис Б. Майер считал «Город мальчиков», главным героем которого был католический священник. Майер любил католицизм, более того, попав в больницу после падения с лошади, он всерьез подумывал об обращении в католичество, правда, не решился. Для члена конгрегации, «звездного раввина» Эдгара Магнина все это может показаться неожиданным. В любви Майера к католицизму соединились эстетика и бизнес. С одной стороны, его привлекала драма и роскошь католической службы. С другой, дружба с кардиналом Нью-Йорка Фрэнсисом Спеллманом давала ему возможность обращаться к нему за помощью, когда католическая церковь запрещала его фильмы. И, конечно, быть личным другом знаменитого и влиятельного кардинала было престижом. Когда Спеллман однажды зашел к нему в гости, Майер тут же позвонил спящей дочери и потребовал, чтобы та немедленно приехала, – ему был нужен свидетель его социального успеха.
И «Город мальчиков», и «Путевка в жизнь» посвящены перевоспитанию беспризорных подростков. Оба основаны на реальных событиях. «Путевка в жизнь» исходит из убеждения, что «человека создает среда». В «Городе мальчиков» эту же идею, хотя и другими словами, выражает отец Фланаган: «Не существует плохих мальчиков».
Интересно, что идея среды, формирующей личность, вызывавшая такое раздражение у Достоевского, стала основой и для католического, и для большевистского сюжета. В 1873 году Достоевский рассуждал в «Дневнике писателя»:
Делая человека ответственным, Христианство тем самым признает свободу его. Делая же человека зависящим от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения его от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить91.