Татьяна вернулась в зал. Убивая время, пошла вдоль зала, разглядывая фотографии экспонатов, вывешенные на расставленных залу стен стендах. Особого впечатления снимки не производили, куда интереснее оказалось читать достаточно подробные пояснительные надписи, размещенные под ними.

Время от времени она посматривала наверх – не появился ли Вяземский.

В очередной раз, выглянув из-за стенда, она увидела его, беседующим с латиноамериканцем. Продолжая держать собеседника за локоть, Вяземский неторопливо шел по круговому балкону второго этажа. Наконец они остановились за колонной и теперь стояли так, что заметить их можно было только снизу, да и то лишь с определенной точки, в которой случайно оказалась Татьяна.

В зале стоял негромкий гул и голоса со второго этажа слышно, конечно же, не было. И все же Татьяне показалось, что вокруг Вяземского и дона Мануэля тишина сгустилась, приобрела вес и форму, уплотнилась. Даже свет вокруг фигур казался приглушенным, силуэты собеседников размывались, погружались в тени.

Не раздумывая, Таня достала из сумочки фотоаппарат, отключила, чтобы не привлекать к себе внимания, вспышку, и направила объектив на стенд с фотографиями. Чуть сместила – на дисплее видоискателя показались фигуры на балконе. Максимально приблизила фигуры и сделала несколько снимков, после чего убрала фотоаппарат обратно и вернулась к чтению подписей под фотографиями. Видя этот фотоаппарат, Анька морщила носик – ну кто пользуется таким в наш век смартфонов, с суперкамерами, купи уже айфон, как все приличные люди! Таня молча улыбалась и не спешила рассказывать, сколько она в свое время выложила за эту малютку, послушав совета профессионального фотографа.

Допив бокал, поставила его на ближайший стол, и глянула на часы. Однако, уже заполночь! Посмотрев наверх, она не увидела Вяземского. Можно было, конечно, поискать его, но Татьяна терпеть не могла навязываться. Не хотелось зависеть от малознакомого человека, который, теперь это стало совершенно ясно, пригласил ее только для того, чтобы отдать долг вежливости, да еще и бросил при первой возможности.

Решив, что ждет еще десять минут, после чего уходит и добирается до дома сама, Татьяна вернулась к столам. Положив на тарелку несколько ломтиков ананаса и гроздь винограда, пристроилась около большого окна, выходившего во внутренний двор особняка.

Бездумно глядя в окно, она отщипывала виноградины и одну за другой отправляла их в рот. Неожиданно Таня увидела, как во дворе появился латиноамериканец, с которым беседовал Вяземский. Видимо, вышел из служебной двери, невидимой из окна. Дон Мануэль казался возбужденным, даже встревоженным. Нервно закурив, он заходил по дворику, сунув левую руку в карман, а правой резко поднося сигарету ко рту. В несколько глубоких затяжек докурив сигарету, бросил окурок под ноги, растоптал его каблуком, и достал из кармана мобильник. Таню удивило, что это оказалась дешёвая «звонилка», которая никак не вязалась с образом элегантного дона.

Таня обратила внимание что Лесто, судя по движению пальцев, полностью набирал все цифры номера. Замер, дожидаясь ответа. Заговорил горячо, размахивая свободной рукой.

Так, с телефоном возле уха, он и исчез из поля зрения Татьяны.

А у нее за спиной раздался негромкий виноватый голос:

– Татьяна, я могу рассчитывать на ваше прощение?

Таня обернулась. Вяземский стоял, всем видом выражая искреннее раскаяние. Она прищурилась:

– Ян Александрович, вот, если честно, то мне кажется, вы играете. И нисколечко вам не стыдно.

Вяземский посерьезнел, подобрался:

– Знаете, если уж честно, то мне действительно, очень неудобно, но не стыдно. Состоявшийся разговор был крайне важен, и я нисколько не стыжусь того, что поступился нормами этикета. Это совершенно не значит, что я не испытываю неудобства и того, что мне действительно неприятно. Поверьте, ваше общество куда приятнее, чем общество дона Мануэля.

Татьяна прыснула и чуть не подавилась виноградиной. Поставив тарелку на подоконник, она сделала глоток воды и снова рассмеялась:

– Ну, это, конечно, комплимент! Просто неотразимый! После такого заявления вы прощены. Окончательно и бесповоротно! А потому, если это вам удобно, отвезите меня домой. Завтра мне рано вставать и до упора сидеть, выискивая подробности о деятельности Якова Брюса.

– Брюса? – удивился Вяземский. – А с чем связан такой интерес к этому авантюристу?

Удивляясь собственной наглости, Таня взяла его под руку и повела к выходу:

– Пойдемте. По дороге расскажу. Так вот. Есть такая газета…

Она болтала всю дорогу. Вяземский оказался прекрасным слушателем. Он не перебивал, очень к месту вставлял точные и краткие замечания, и, как оказалось, историю родины своих предков знал отлично.

Татьяну поразило еще и то, что в беседе участвовал водитель Владимир. Сохраняя уважительное отношение к своему шефу, он задавал интересные вопросы, заставлявшие Татьяну продолжать рассказ и, похоже, искренне интересовался прошлым Москвы.

Время пролетело совершенно незаметно, и когда автомобиль остановился, Татьяна не сразу сообразила, что они стоят во дворе ее дома.

– Спасибо вам. Очень интересная выставка. И за беседу спасибо. И вам, Владимир, тоже – обернулась Таня к водителю.

– Подождите немного, Татьяна Владимировна, – Вяземский достал из кармана небольшой замшевый мешочек – Пожалуйста, не поймите меня превратно и не расценивайте этот жест приязни и уважения в неверном свете. Я хотел бы подарить вам небольшой сувенир.

Развязав тесемки, достал кулон в виде листа на серебряной цепочке, протянул его Татьяне, и очень серьезно сказал:

– Считайте, что это талисман. Или, как говорят в России, оберег. Он будет помогать вам в…, – тут Вяземский чуть помедлил, – серьезных и неприятных переговорах и поможет при неожиданных встречах.

Таня положила кулон на ладонь. От этой скромной маленькой вещицы исходили уверенность и доброжелательность, ощущение теплого металла успокаивало. Она сжала кулак:

– Знаете, а ведь я не обычно не принимаю подарков от малознакомых мужчин… Но вот эту вещь… Спасибо вам.

И она сама открыла дверь автомобиля.

Вяземский вышел следом.

– Татьяна Владимировна, я могу вам позвонить и пригласить, скажем, отобедать.

Чуть приподняв голову, Татьяна смотрела в его очень серьезные и спокойные глаза.

Ужасно хотелось ответить – да, конечно, это будет так славно. Но, прикусив губу, она помолчала, и ответила:

– Знаете, может мне лучше вернуть подарок? Поскольку я не могу вам сейчас ответить «Да».

И она протянула ему кулон.

Вяземский мягко накрыл ее ладонь своей, снова сжимая ее в кулак.

– Нет-нет. Оставьте, пожалуйста. И очень прошу, не расценивайте этот подарок как способ давления. Но я оставляю за собой право позвонить.

Таня молча кивнула.

– Да, и еще, – добавил Вяземский. – Дайте мне слово, что будете носить кулон, не снимая. Хотя бы несколько дней.

– Почему именно несколько дней? – удивилась Таня.

– Считайте, что я немножко провидец. В ближайшие дни он вам понадобится! – Вяземский уже садился в машину.

Почти беззвучно заработал двигатель, и мощное авто, плавно развернувшись, покинуло двор.

– Это, значит, площадь Европы? – скептически огляделся вокруг Олаф.

Вяземский стоял чуть позади, задумчиво глядя на мост, по которому несколько дней назад бежал его предшественник.

За спиной гудел суматошный Киевский вокзал, вокруг которого мельтешили людские толпы, груженые пластиковыми сумками «мечта мародера», потрепанными рюкзаками, деловито прогладывали путь бизнесмены, приехавшие Аэроэкспрессом, торопились попасть в аэропорт туристы.

Олаф покосился на шефа и, видя, что тот не отвечает, продолжил:

– Назвать именем Европы одно из самых азиатских мест Москвы, в этом есть какой-то исконно русский черный юмор. Я вот, давно уже общаюсь с вами, Ян Александрович, но не устаю поражаться вашим соплеменникам.