Ночью стало неестественно тихо. Никто не требовал тонометр, таблетку, шоколадку, чаю. Мама лежала без сил, опустошённая. Она не могла подняться и днём. Годы ухаживаний за бабушкой сказались на ней.
«Tu ramplies mon ame»13 – вспомнила я слова Джаспера. Его образ, такой яркий и осязаемый, возник снова. В горле защемило: я не увижу его. Он не напишет. Что-то другое сейчас наполняет его душу.
Круглая диаграмма на сайте с красной чёрточкой сверху сообщила: «вы отправили 170 резюме». Отклики есть: одна компания предлагает «реализовать амбициозные задачи». Что за задачи, обещают рассказать на третьем семинаре. Другая фирма ищет «организатора ярких событий». Её сотрудники – это ребята, которые ходят по городу с большой стеклянной коробкой и просят бросить туда деньги в фонд помощи больным, не помню, чем. Ходить со стеклянными коробками по улицам, заходить в автобусы и трамваи – это и есть «яркие события». Так пояснила девушка, проводившая собеседование.
Ещё одна фирма требует, чтобы я посмотрела их видео. Только там рассказывается, что надо делать. Без этого они не хотят общаться. На заставке видео – логотип косметики. Это та самая косметика, которую обычно просят купить с рук.
– Надо на всё соглашаться, быть скромным, и тебя везде возьмут, – любил говорить Джаспер. Его действительно брали везде: преподавать английский и французский; его статьи публиковали на сайте университета и за это, он так говорил, ему что-то платили. А ещё его звали в университет на его родине, где он должен был стать преподавателем сразу после аспирантуры.
«Вы не можете забыть человека, потому что просто не хотите. Вы упиваетесь своей несчастной любовью», – начиналась статья на психологическом сайте. Я не упивалась. «Займитесь делом, помойте пол», – гласили советы.
За окном светлело. Луч солнца – розоватый и обнадёживающий. Экран телефона услужливо высветил: шесть часов, тридцать минут. Утро – самое время … наконец уснуть.
Лето тянулось, как безрадостная голодная пустыня. Конец августа внёс в эту пустыню свежесть: меня взяли в редакцию местного новостного портала! Вместе с работой, началась учёба в магистратуре.
В университет стали приезжать студенты из разных стран. Их надо встретить, пройти с ними по всем инстанциям, помочь правильно заполнить документы, поселить в общежитие, показать место учёбы. Маме тоже предложили работу – в другом языковом центре. Именно сейчас всё должно встать на свои места.
Всё шло на лад, если бы не … те книги.
Что-то шевельнулось на полке. Или показалось? Край книги сполз и задел маленькую пастмассовую игрушку из «киндер-сюрприза». Снова этот домик из спичек.
Я вдруг ясно вспомнила: бабушка – на кухне. Я хочу рассмотреть предметы на этой самой полке. Игрушки, которые были в шоколадном яйце. Этот домик из спичек, каштаны, привезённые из Крыма в мамином детстве.
– Отойди! – бабушка хватает меня резко, грубо.
– Но я хочу посмотреть! – стул подо мной начинает качаться.
– Здесь нет ничего твоего! Квартира моя! – выкрикивает бабушка из кухни. Видимо, у неё что-то на плите, раз она не стаскивает меня со стула. Сейчас она прибежит и что-то сделает. Но я стою и не ухожу – теперь из принципа! Главное – не заплакать, чтобы она не поняла, как я напугана.
– Но я уйду от тебя! И у меня будет всё своё! И здесь есть моё! – моя тетрадка! – я стараюсь не выдать слёз в голосе.
Спор продолжается. Бабушка ещё долго доказывает мне, что у меня не может быть ничего своего, потому что она родила мою мама, а значит мы обе принадлежим ей. Наконец, она влетает в комнату:
– Давай, ломай, круши! Но имей в виду: если я умру, виновата в этом будешь ты!
Полочка – такая же, как тогда. На ней никогда не стояло ничего, что можно было бы разрушить: ни стеклянных статуэток, ни дорогих фарфоровых чашечек. Только какие-то незамысловатые сувениры из поездок, да маленькие пластиковые игрушки. Стоило ли всё это моих детских слёз, чувства вины, что бабушка умрёт из-за моего упрямства? Я вдруг отчётливо вспомнила другой эпизод.
Лестница в подъезде. Мы возвращаемся с прогулки по лесу: мама, бабушка, наш пудель Джанни, названный в честь Джанни Маранди. И я.
– Я первая! – радостно бегу по ступенькам к дверям нашей квартиры.
– Не лезь впереди бабушки! Ты ещё не родилась, чтобы быть первой! – она хватает меня и отталкивает вниз. Я отлетаю и повисаю на её руке. Она держит меня мёртвой хваткой. Другой человек на её месте мог бы пошутить, сказав что-то вроде: какая ты быстрая! Как быстро бегаешь. Но бабушка так сказать не могла. В этом детском порыве она усмотрела неуважение к старшим.
– Она всегда должна быть первой. У неё такой характер, – объясняет мне мама, сидя со мной в ванной комнате. Рука болит, на ней – синяк.
С тех пор наша квартира почти не изменилась. Мне вдруг захотелось, чтобы бабушки никогда не существовало: вычеркнуть её из жизни и забыть, как страшный сон!
Её словари – под столом. Прочь! Я положила их в мешок и уже через час выгрузила на полку с надписью «книгообмен» в фойе городской библиотеки.
Вернувшись, я застала маму в поисках этих книг: там, на корочке было написано что-то важное. Что, она не помнит. Но теперь это надо найти и принести обратно. Кажется, это единственное, откуда можно узнать о мамином отце. Бабушка никогда о нём не говорила. Но написала что-то на корочке одного из словарей. Может, это был его адрес, по которому теперь можно что-то узнать? Может, какая-то характеристика его как человека: бабушка в тот период изучала почерк и писала характеристики на людей по почерку. Мама хотела прочитать это, но не решалась. Так длилось несколько лет.
Следующий день оказался последним четвергом месяца – днём, когда библиотека закрыта. Потом я заболела и болела неделю. Потом я приехала в библиотеку, но книг уже не было. Их мог забрать, кто угодно. Так в порыве обиды я потеряла какую-то семейную тайну.
Слон среди зимы
Я вылила на него стаканчик кофе. Резко, размашисто, с наслаждением наблюдая, как он отпрянул в сторону. Хосе Луис Куно – полноватый невысокий парень из Перу. Сначала он не понял, что произошло. Кофе стекал с его лица. Перуанец растерянно смотрел на меня, даже не догадываясь достать салфетку.
Время – семь сорок пять. В девять мне надо в редакцию новостного портала, куда меня приняли на работу. Это три остановки от университета. Но на асфальте уже тонкий слой льда. Поэтому бежать отсюда до редакции – около 30-ти минут, а не 10, как было ещё неделю назад. Транспорт в это время долго стоит в пробках. Но трамвай едет быстрее. Правда и ждать его придется дольше, минут на десять точно. Если сейчас займём очередь в центр адаптации, я успею. Я тихонько зашла в кабинет и села на свободный стул у входа. День начался.
В кабинете – два стола, за одним – девушка со короткими светлыми волосами. За другим – девушка с «конским хвостом». По центру – стол с термокружкой и чёрным креслом (видимо, там сидит начальник).
Рядом со столом у светловолосой девушки – стул. Туда садится то один, то другой иностранец. Она принимает документы, задаёт вопросы и отправляет посетителей в коридор. Девушка с конским хвостом смотрит в телефон.
К светловолосой девушке решительно направляется китаянка. Она протягивает ей какие-то узкие прямоугольные бумажки. За ней неуверенно следует юноша, тоже китаец.
– Is it your brother14, – сотрудница центра адаптации сначала рассматривает эти прямоугольные бумажки. Только потом поднимает глаза на китайцев. Оказалось, у неё в руках два ордера на общежитие – по ним селят в комнату.
Эти два ордера ничем не отличаются между собой. Везде – одна и таже комната. Есть лишь одна загвоздка: девушку зовут Ли Дзинь, парня – Ли Дзень. При регистрации кто-то подумал, что это один человек пришёл дважды. Им дали одно место в женской комнате – на двоих. Китаянка набрала в телефоне фразу. Парень стоял, потупившись. На экране в «переводчике» высветилось: «Я не знаю, что есть парень, и его называть, как меня».
