– Кларика, я принёс тебе булочку, – робко произнёс румын, постучавшись в комнату общежития. Так я представила себе сцену их общения.

Румын познакомился с моей бабушкой, когда она завтракала в кафе – напротив своей работы, в центре города. Он называл её Кларика, то ли специально, то ли нет, искажая её немецкое имя – Клара. Имя, которое дали на Отябринах – что-то вроде крещения, только по-революционному. Клара – в честь немецкой революционерки, чтобы бабушка всегда была такой же сильной. Так и случилось.

Румын шёл за ней: девушка забыла в кафе булочку. Улицы опустели, магазины закрылись. Как она теперь поест? Он принёс эту булочку в её общежитие и постучал в окошко.

– Мама, он же тебе нравился, – моя мама несёт ей тарелку с едой.

– Да никогда! – нарочито запрокидывая голову, объясняет бабушка: мол, случайно познакомилась с ним в кафе, куда ходила каждый день завтракать. Вдруг выяснилось: у парня, который сел за её столик, такая же фамилия! В те годы нельзя было даже думать о двойном гражданстве. А он спросил об этом в своём посольстве и, радостный, решил сообщить моей бабушке: можно! Ей можно уехать с ним. Наивный! Он решил за неё, куда она поедет.

– А помнишь, как он шёл по улице со своими друзьями, крича: «Кларика, разрешили, разрешили»? – мама помнит эту историю наизусть, каждый раз добавляя всё больше милых подробностей.

Бабушка нетерпеливо поворачивается на кровати:

– На работе сказали: прекратить общение с иностранцем. И я прекратила, потому что работа – важнее. Тем более, как я могла поехать в другую страну, чтобы больше не приехать к маме и папе? Нееет. Я не была влюблена, – снова нарочито смеётся бабушка.

Но ведь кто-то же в нашей семье приехал издалека? Когда у бабушки спрашивали, какое её любимое блюдо, она без колебаний отвечала: луковый суп!

– Il faut être française pour animer çà10, – предположила одна француженка, когда после семинара они сидели с моей мамой за столом. Француженка посчитала, что любительница лукового супа точно была в прошлой жизни её соотечественницей.

А пробовала ли бабушка этот самый луковый суп? И когда: во время голодовки – первой или второй? Или, приехав работать на Урал, в город, где не было родственников? Этот город она выбрала по одному единственному принципу: а там есть Оперный театр? Есть. Точно? Тогда – поеду.

Ничто не предвещало новых событий. Я готовилась к выпускным экзаменам. И – вступительным в магистратуру. Как вдруг…

***

«Настоящая Женщина никогда не пытается узнать, почему мужчина её бросил. Ей это неважно, ведь она всегда наполнена…», – так говорилось в книге с названием, обещающем изобилие «в любви и в жизни». Но я не была настоящий Женщиной. И не была наполнена, более того – опустошена.

– Tu ramplis mon cœur et mon âme. Je t'aime11, – я вспомнила, как он положил шляпу на диванчик в ресторане, посмотрел на меня и аккуратно, словно боясь навредить, принялся целовать мою руку.

«Настоящая Женщина никогда не влюбится сразу. Она долго смотрит, оценивает поступки мужчины. Ей важно, как он к ней относится и, в первую очередь, что он для неё делает».

Что он для меня сделал? Я встретила его и … захотела учиться в магистратуре, как он. Стала готовиться. Поступила. "Ma princesse", "mon trésor" – после этих слов («принцесса» и «сокровище») уже не пойдешь в университет или на работу в мятом свитере. И как-то вдруг найдёшь время, чтобы вымыть и расчесать волосы… И даже сделаешь стрижку. Мои волосы завились и заблестели после того, как парикмахер укоротила их до плеч. Что ещё он для меня сделал? Я стала чаще писать стихи, потому что стала больше чувствовать.

А главное – мне захотелось снова говорить на французском языке! Это язык, который я слышу с детства от мамы. В нём для меня, может быть, – больше родного, чем в своём, таком понятном, русском. Что ещё мог для меня сделать Джаспер?!

«On ne peut jamais être ensemble. Tu dois t'éloigner de moi, si tu me vois»12. Он бросал трубку. В пятый раз.

Книга для «настоящих Женщин» обещала помочь раскрыть мужскую душу. Но вот уже половина прочитана, а мой случай, наш случай – до сих пор не описан.

«Настоящая Женщина способна сразу забыть мужчину, если он не отвечает на звонки. Потому что она не привязывается»! Нет она не человек – ваша «настоящая Женщина», а меркантильное, расчётливое существо!

Джаспер – что его беспокоит?

Однажды я спросила: что это значит – быть человеком его страны.

Он заговорил, играя французскими гласными. Его страна много страдала. Франция до сих пор пользуется всеми ресурсами, «ничего не давая взамен». Его преподаватель из Либервиля написал диссертацию: «Повторная колонизация Африки Европой».

– Но главная задача, – он вздохнул, – приручить технологии.

– Приручить? Технологии – это животное?

Он стал доказывать, почему-то настаивая именно на термине приручения: всё, что мы видим – технология. Только не надо думать, что в его стране – сплошные бедность и голод! Там есть крупные магазины и высотные здания. Но всё равно – не все технологии.

Я представила антилопу. Только вся она состояла из каких-то винтиков, её тело – из ноутбуков и шестеренок. Она мчалась по саванне. А за ней – не поспевая, неуклюже падая, гнались африканцы в длинных национальных одеждах. Африканцы пытались набросить на её шею верёвку, и кто-то из них вот уже почти поймал её. Но верёвка проходила сквозь шею антилопы, лишь слегка задев какие-то винтики. И зверь снова далеко впереди своих неуклюжих преследователей.

Что беспокоит Джаспера, кроме бедствий его маленькой страны? Кроме поступления в аспирантуру и кандидатской диссертации? Что заставило его признаваться мне в любви, а затем исчезнуть?

– Мы, иностранцы здесь – одна семья. Я есть, потому что мы есть – вот наша африканская философия, – сказал он однажды почти что без акцента. Семья, то есть другие иностранные студенты. Вот, кто поможет мне узнать его душу!

Я подружусь хоть со всеми африканцами в городе, но узнаю его! Благо, в университете как раз набирают волонтёров, чтобы те помогали иностранным студентам адаптироваться. Завтра надо записаться! Не забыть бы эту книжку про то, как стать настоящей Женщиной. Чтобы сдать её в макулатуру.

***

Чувство боли – почти физическое: как будто в груди и в горле что-то есть, но неосязаемое. Подушка то кажется слишком маленькой, то давит на правое плечо. Экран телефона послушно высвечивает в темноте почту. «Работодатель не готов предложить вам вакансию». Зачем это писать? Если бы он был готов, вот это и надо написать! Чтобы человек, который думает, что будет есть завтра, прочитал это среди ночи и смог, наконец, уснуть.

Деньги кончились ещё вчера. Проводы бабушки, транспортировка её праха в Сибирь израсходовала всё, что у нас оставалось. Услышав об этом, родственники возразили:

– Зачем везти урну так далеко? Оставьте её у себя… у вас же наверняка есть место на балконе, – если бы они читали «Сто лет одиночества», то могли бы сослаться на этот роман, ведь там есть подобная практика.

– Вы что не копили деньги на её… кончину? А сама бабушка думала, что будет жить вечно? – возражали они, отказав помочь.

– Вот я не хочу быть обузой для своих близких! – с гордостью сообщила моей маме одна родственница, когда та решила встретиться с ней. И добавила: – Сколько лет жила ваша мама? Кто-то из классиков сказал: аморально жить слишком долго!

Бесполезно оказалось просить денег и на маминой работе. Работой был языковой центр. Директор решила закрыть его, чтобы вложить деньги в собственную ферму и делать сыр.

Мои подработки как-то сами собой свелись к нулю. Я искала работу, рассылая резюме во все редакции города. Пробовала устроиться в турфирмы. Но… любые действия лишь усугубляли положение. Я тратила деньги, чтобы доехать до собеседования – напрасно! Я проводила экскурсии, выполняла тестовые задания, участвовала в очередном проекте – напрасно! Все, с кем я работала, словно чувствовали что-то и … не платили.