Благодаря этому пропитанное «ароматом степи» документальное жизнеописание Чингисхана ломает стереотипные представления о Чингисхане: наш Герой предстает перед нами как цельная личность с собственной жизненной философией, глубокой верой и озарением, с неподдельными человеческими чувствами.

Читатель узнает о том, как обычный человек по имени Тэмужин воспринимал и оценивал свое время, как формировалось его мировоззрение, как по воле Верховного божества монголов – Всевышнего Тэнгри, наделенный неиссякаемой энергией и харизмой, он не только уверовал в свою сверхъестественную судьбу, дарованную ему Небесным владыкой, но и смог убедить в этом других и повести их за собой как «посланец Всевышнего Тэнгри», исполнитель воли Верховного божества монголов.

Исходя из этого, ответы на вопросы, что вдохновляло монголов на столь обширные завоевания и каковы были глубинные причины их огромных успехов, для монгольского ученого Ш. Бира очевидны: «Помимо всего прочего, необыкновенным успехам Чингисхана при создании обширной кочевой империи во многом способствовала его незыблемая вера в Небесную силу (Всевышнего Тэнгри. – А. М.) и в свою харизму.

В этом плане он был основателем монгольского тэнгэризма как идеологии кочевой империи… о сверхъестественной Высшей силе, которая решает судьбы всего мира… и придавал ей не меньше значения, чем превосходству военных сил»[18].

Смею надеяться, что документальное жизнеописание Чингисхана поможет читателям, интересующимся историей его жизни и деяний, самим ответить на поставленные мною выше вопросы, а также понять роль в мировой истории ВЕЛИКОГО МОНГОЛА – ЧИНГИСХАНА, и, наконец, уразумев жизненные цели и «соединенные в стройную (идеологическую. – А. М.) систему высшие принципы и идеи» нашего Героя, избавиться «от совершенно неправильного представления о Чингисхане как о простом поработителе, завоевателе и разрушителе, которое создалось в исторических учебниках и руководствах главным образом под влиянием одностороннего и тенденциозного отношения к нему современных ему летописцев, представителей разных завоеванных им оседлых государств. Нет, Чингисхан был носителем большой и положительной идеи, и в деятельности его стремление к созиданию и организации преобладало над стремлением к разрушению»[19].

В заключение хочу поблагодарить мою семью, жену и дочерей, родных и близких, моих друзей, моих учителей, которые в той или иной мере, каждый по-своему помогали мне в работе над этой книгой!

На вопросы, которыми в свое время задавался не только автор Тверской летописи[22], но и многие современники Чингисхана, особенно после того, как в XIII веке «монгольское море разлилось по лику старого континента»[23], мы будем отвечать на протяжении всего нашего повествования. А начнем его, как и полагается, с прародителей Чингисхана.

Как отметил выдающийся русский востоковед Н. Я. Бичурин (о. Иоакинф) (1777–1853)[24], «монголы в древних временах оставались бы неизвестными для нас, если бы не имели в соседстве Китая. Сия держава кратко заметила в своей истории некоторые события их, имевшие связь с собственными ее происшествиями»[25].

Действительно, помимо легендарной генеалогии монголов, о которой речь пойдет ниже, многие сведения о происхождении монголов, их предках, об их государственно-правовых традициях сохранились и в китайских династийных хрониках[26].

Основываясь на китайских источниках, Н. Я. Бичурин в своем кратком историческом обозрении еще в 1828 году поведал о государственных образованиях кочевых монголоязычных и тюркских народов, существовавших на территории Монголии[27], и пришел к следующим выводам о «начале монгольского народа» и зарождении его государственности: «Более чем за двадцать пять веков до нашей эры скитался уже народ сей (монгольские племена. – А. М.) со своими стадами по пустыням, сопредельным Северному Китаю…

…При великих военных переворотах часто многочисленные поколения (монголов. – А. М.) переходили с юга на север или с севера на юг, с пределов восточных на край западный и там навсегда оставались… Вся история народа монгольского свидетельствует, что переходы его поколений из одного края в другой происходили от раздела земель при каждом важном перевороте в сей стране, но ни при одном происшествии (она) не говорит, чтобы вошел в Монголию другой народ, отличный от коренного и по происхождению, и по языку, – (и в этом) неоспоримое доказательство единства монгольского народа и в самой древности…

Монголам известен один только образ правления – удельный. Они разделяются на поколения или уделы, называемые аймаками. Целое государство или народ получает у них название от имени господствующего дома, а каждый аймак – от владетельного поколения. С падением владетельных домов народ их не теряет своего бытия, но с переменою оных получает только новое название.

Сим образом один и тот же монгольский народ существует от древнейших времен до ныне под разными только именами. До времен государя Яо китайцы называли его хуньюй, при династии Ся – сяньюн, при династии Инь – гуй-фан, при династии Чжеу – яньюн, при династиях Цинь и Хань – хунну и гунну. Потом он носил попеременно имена сяньби, жужу (жужан), кидань, татань, монгол…»[28]

Н. Я. Бичурин (о. Иоакинф) (1777–1853) – выдающийся русский востоковед, один из основоположников российской синологии и монголоведения.

Основываясь на тех же источниках, что и Н. Я. Бичурин, один из ведущих современных специалистов в области истории кочевых обществ, американский ученый Т. Барфилд отличительной особенностью империи Хунну и последующих государственных образований, существовавших на территории Монголии до эпохи Чингисхана, считал их конфедеративную форму государственного устройства.

«Предшественницами Монгольской империи (Чингисхана. – А. М.), – писал американский ученый, – были имперские конфедерации, использовавшие принципы племенной организации. Племенные вожди управляли на локальном уровне, в то же время имперская структура основывалась на монополии на внешнюю политику и военные дела… Особенностью имперских конфедераций было включение в их состав племен без разрушения их трайбалистской структуры (племенной обособленности. – А. М.)… На местном уровне составляющие конфедерацию племена (в том числе и монголоязычные. – А. М.) управлялись почти так, как до их включения в состав кочевой империи. Местные вожди и старейшины сохраняли значительную автономию из-за их тесных связей с соплеменниками. Поэтому, когда имперская структура разваливалась, вожди племен были готовы проявиться как автономные политические деятели»[29].