– А как твое мнение, – спросил я его, – куда он мог деваться, не мог же он заблудиться?
– Заблудиться? Нет. Но я думаю, что с ним стряслась беда. Ведь продуктов он взял только на один день, – ответил мне с тревогой Пашков и прибавил:
– Не пойдешь ли со мной искать его. Сердце мое чует недоброе. На перевале я видел свежие следы тигра. Не вышло ли какой ошибки у Арсеньева. Зверь строгий и хитрый. Неровен час. Не долго и до греха. Пойдем завтра с утра – следы печатные.
– Ну, что же пойдем. Только надо взять с собой собаку, это облегчит наши поиски-согласился я на просьбу промышленника, в надежде поохотиться на интересного хищного зверя.
Я был почему-то уверен, что Арсеньев далеко зашел и должен скоро вернуться, т. к. не мог допустить, что он погиб в неравной борьбе со зверем.
На следующее утро, едва только засерело небо, мы с Пашковым шагали по мягкой пороше, поднимаясь на крутые предгорья Бейшилазы, придерживаясь следов пропавшего охотника. Собака наша Волчок бежала впереди, обнюхивая следы и часто останавливаясь, по-видимому, что-то соображая. Несколько раз следы охотника пересекали следы тигра. Чем выше поднимались на вершину, тем чаще встречались следы хищника. Очевидно, зверь находился где-то в гольцах, на самой вершине. Собака наша, хотя и опытная в охоте на крупного зверя, стала нервничать и беспокоиться и в конце концов отходила от наших ног, вздрагивая при малейшем шорохе и шуме в лесу. Тигровые следы были старые. Арсеньев шел все время в гору, очевидно, намереваясь добыть тигра. Несколько раз он останавливался и топтался на месте, затем опять шел вверх, взбираясь по гребню на вершину горы.
Мы находились уже у подножья гольцов, которые обрисовывались своими острыми силуэтами на синеве неба. Вдруг Волчок сразу присел на задние лапы, задрожал всем телом и завыл, сначала тихо и глухо, а затем протяжно и жалобно. Мы остановились и, пораженные, смотрели то на собаку, то на лежащий перед нами колоссальный кедр, упавший поперек гребня хребта, по которому мы шли.
– А, ведь, Волчок чует недоброе. Быть беде, – произнес с уверенностью мой приятель. В тоне голоса его я заметил дрожащие нотки смятения и тревоги. Я молча смотрел на эту сцену и машинально поставил свою трехлинейку на боевой взвод. Никакие понукания на собаку не действовали, она упорно не двигалась с места и как бы окаменела.
Перед нами возвышался гигантский ствол кедра. Подойдя к нему, я увидел почти под ним какой-то темный предмет. Это оказалась шапка Арсеньева. Тут же на снегу была вытоптана большая площадка и множество следов тигра. Сверху на коре кедра виднелся белый пучок пушистого меха тигра с брюха. За кедром следов человека больше не было, но зато ясно выделялись следы хищника, который, очевидно, сделал засаду и бросился на охотника неожиданно из-за кедра и сгреб его в мгновение. Здесь же, в трех шагах, нашли мы винтовку злосчастного промышленника; она лежала, уткнувшись дулом в заросли, ремень ее был оборван, курок стоял на боевом взводе. Суммируя все виденное и сопоставляя факты, мы пришли к определенному решению, что Арсеньев погиб в когтях тигра, который бросился на него из засады. Быстрота нападения и стремительность были таковы, что охотник не успел даже вскинуть винтовку к плечу и выстрелить.
Постояв на этом месте и разобрав дальнейшие следы зверя, мы по ним начали спускаться в глубокую падь, в роде узкого ущелья, заросшего густым орешником.
Волчок перестал выть и робко, дрожа всем телом, следовал за нами, постоянно останавливаясь и озираясь по сторонам. Видно было, что он одержим паническим страхом и ужас светился в его глазах.
Спуск был очень труден, вследствие крутизны и густых зарослей. Следы показывали, что тигр нес свою жертву в пасти, взяв тело за поясницу, т. к. ноги человека часто бороздили снег и цеплялись за кусты и деревья.
В глубине пади, под старым могучим кедром нашли мы остатки съеденного тигром промышленника. Снег на этом месте протаял до земли и был окрашен по своим окраинам в желтовато красный цвет от крови.
Здесь нашли мы только лицевую часть черепа, обглоданную до кости, одну кисть руки, которая была туго затянута рукавицей, обе ступни ног, обернутые в портянки и бродни, и часть костей таза, все остальное отсутствовало, очевидно, было съедено хищником. Здесь же валялись обрывки одежды охотника, изодранные в клочья. Тут же, на земле, пропитанной кровью, лежал красный кисет с табаком и коробка спичек, – все было раздавлено, и спички рассыпались.
Вот все, что осталось от охотника Арсеньева, с которым мы не раз промышляли зверя в тайге Лао-лина и делили радость и горе охотничьей жизни.
Волчок, несмотря на наш зов, держался в стороне и не подходил к страшному для него месту. Он сидел в отдалении, пока мы возились с укладыванием остатков в принесенный с собой мешок, и завывал тонко и жалобно, поднимая свою острую мордочку кверху.
Наевшись до отвала, хищник тут же лег отдыхать, и место, где он лежал, также протаяло до земли, резко обрисовывая его колоссальную фигуру.
Судя по следам, тигр был очень крупный и вес его мог достигать 320 килограмм.
Встреча охотника с тигром произошла в первый же день охоты, таким образом, до того дня, как мы сюда пришли, прошло уже трое суток, и свежих следов зверя не было. Для нас стало очевидным, что преследовать его бесполезно, а потому, пройдя по следам еще до двух километров, мы повернули назад, к тому месту, где оставили мешок с печальными остатками человека.
Солнце уже перевалило за полдень и ярко светило с вышины безоблачного синего неба. В лесу было тихо и безмятежно-спокойно. Величественная природа, прекрасная в своем суровом покое, была безмолвна и равнодушна. Над вершинами деревьев, каркая, летали вороны. Они чуяли добычу и беспокоились.
Пашков, вначале разговорчивый, теперь стал угрюм и молчалив по сосредоточенному его виду можно было судить, что он многое переживает в своей бесхитростной, несложной душе; катастрофа с товарищем произвела на него потрясающее впечатление.
– Я чувствовал, что Арсеньеву несдобровать, – говорил он сам с собой, усиленно раскуривая коротенькую трубку носогрейку, – так оно и вышло. Да, от судьбы не уйдешь. Что кому положено, то и будет. Видно, его уж такая планида.
Философские реплики Пашкова изредка прерывались завываниями Волчка, чуявшего что-то грозное и неотвратимое.
Собрав все остатки погибшего и клочки его одежды в мешок, мы возвращались обратно к линии железной дороги. Солнце склонялось уже к западу, и вечерние тени в тайге удлинились и потемнели. Мы быстро спускались с крутого гребня Бейшилазы. Пашков нес наши винтовки; у меня за плечами был мешок со страшной находкой. Мы шли без остановок, углубившись в свои думы. В лесу было тихо; слышались только постукивание дятлов и протяжный свист самцов-рябчиков.
До линии железной дороги оставалось уже немного. Мы вышли на последний перевал, откуда открылся чудный вид на широкую долину Май-Хэ, по которой извилистой лентой обозначалось полотно дороги, с его сооружениями, выемками, насыпями, постройками, станциями, полями и огородами. На востоке темнела своими дремучими кедровниками громада Лао-лина.
Ночь приближалась. Надо было торопиться. Немного отдохнув, мы начали спускаться с перевала. Волчок, шедший все время за нами с понурой головой, вдруг выбежал вперед и потянул носом в сторону. Всматриваясь в лесные прогалины, мы увидели группу косуль в шесть штук. Четыре лежали, а два козла бродили около, срывая с кустов засохшие листья. До них было не больше двухсот шагов.
Пашков, шедший впереди, вскинул винтовку. Щелкнул сухой выстрел и ближайший козел, сделав скачок вперед, упал на колени, а затем на бок. Лежащие козы вскочили на ноги и одно мгновение стояли неподвижно, как изваяния, а затем сорвались с места и огромными прыжками пошли от нас вверх по косогору. Прозвучал еще один выстрел, но безрезультатно. Мелькнув последний раз в зарослях белыми «платочками», козы скрылись из глаз.
– Вот досада, кажется, промазал, – произнес охотник, опуская винтовку и провожая жадными глазами убегавших зверей. Козел лежал на боку. Пуля поразила его в сердце, судя по ране, в области передней лопатки.
