– Нет! – крикнула Висенна.

– Да, – сказал Кехль. – Так надо. Пора.

– Висенна, – изумленно выдохнул Корин. – Надеюсь, ты не собираешься…

– Отойдите! – крикнула друидка, сдерживая рыдания. – Отойдите оба!

Микула, глядя в сторону, потянул Корина за руку. Корин не сопротивлялся. Он еще увидел, как Висенна опускается перед оборотцем на колени, нежно гладит его по мохнатому лбу, касается висков. По телу Кехля прошла волна судороги, он дернулся и замер.

Висенна плакала.

Пестрокрылая птица, сидевшая на плече у Висенны, наклонила плоскую головку, уставилась на чародейку круглым неподвижным глазом. Конь шлепал по выбоистому тракту, небо было кобальтово-синим и чистым.

– Тюююик тююит, – проговорила пестрокрылая птица.

– Возможно, – согласилась Висенна. – Но не в этом дело. Ты меня не поняла. Впрочем, я не в претензии. Обидно, что обо всем я узнала сначала от Фрегеналя, а не от тебя, это верно. Но я ведь знаю тебя не первый день, знаю, что ты не болтлива. Думаю, если б я спросила напрямик, ты бы ответила.

– Трк, тююик?

– Конечно. Уже давно. Но сама знаешь, как у нас: сплошные тайны, все тайное, секретное. Впрочем, дело лишь в размере. Я тоже не отказываюсь принять плату за лечение, если кто-то мне ее сует, а я знаю, что дать он может. Знаю, что за определенные услуги Круг требует высокой платы. И правильно делает. Все дорожает, а жить надо. Не в этом дело.

– Тююииит… – Птица переступила с лапки на лапку. – Коррииин.

– А ты догадлива, – горько усмехнулась Висенна, наклонив голову к птице и позволив ей легко коснуться клювом своей щеки. – Именно это меня и огорчает. Я видела, как он посматривал на меня. Мало того, что она ведьма, вероятно, думал он, так еще и лицемерная комбинаторша, алчная и расчетливая.

– Тювиит трк трк трк тююиит?

Висенна повернула голову.

– Ну, не так-то уж и плохо, – буркнула она, прищуриваясь. – Ты ж понимаешь, я не девочка, мне не так просто вскружить голову. Хотя, честно говоря… Долговато я мотаюсь в одиночку по… Но это уже не твоя забота. Береги свой клюв.

Птица молчала, топорща перышки. Лес был все ближе, виднелась дорога, уходящая в гущу. Под покров крон.

– Слушай, – спустя минуту проговорила Висенна. – Как, по-твоему, все может выглядеть в будущем? Действительно ли возможно, что люди перестанут в нас нуждаться? Ну хотя бы в самом простом, в исцелении. Некоторый прогресс намечается. Возьмем, к примеру, траволечение, но разве можно себе представить, что кто-то справится с крупозным воспалением легких? С послеродовой лихорадкой? Со столбняком?

– Твиик твииит.

– Тоже мне ответ. Теоретически возможно и то, что наш конь через минуту включится в разговор. И скажет что-нибудь умное. А что скажешь о раке? Думаешь, они оправятся и победят рак без магии?

– Тррк!

– Я тоже так думаю.

Они въехали в лес, пахнувший прохладой и влагой. Пересекли неглубокий ручей. Висенна поднялась на холм, потом спустилась вниз в вереск, доходящий до стремян, тут снова отыскала дорогу, песчанистую, заросшую. Она знала ее, ехала по ней всего три дня назад. Только в противоположную сторону.

– Что-то мне кажется, – заговорила она снова, – следовало бы все же кое-что у нас изменить. Костенеем мы, слишком крепко и некритично уцепились за традиции. Как только вернусь…

– Твиит, – прервала пестрокрылая птица.

– Что?

– Твиит.

– Что ты хочешь этим сказать? Почему нет?

– Тррррк.

– Какая надпись? На каком еще столбе?

Птица, взмахнув крылышками, сорвалась с ее плеча, отлетела, скрылась в листве.

На развилке дорог, опершись спиной о столб, сидел Корин и с наглой улыбочкой смотрел на нее. Висенна соскочила с коня, подошла ближе. Она чувствовала, что тоже улыбается, против воли, больше того, она подозревала, что улыбка эта выглядит не очень-то умно.

– Висенна! – воскликнул Корин. – Ну, признайся, ты, случаем, не одурманиваешь меня своими чарами? Понимаешь, я страшно рад нашей встрече, прямо-таки противоестественно рад! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Не иначе как чары.

– Ты меня ждал.

– Ты чертовски проницательна. Видишь ли, я проснулся ранехонько, гляжу, ты уехала. Как мило с ее стороны, подумал я, что она не стала меня будить ради такой ерунды, как краткое прощание, без которого, естественно, можно запросто обойтись. В конце концов, кто в теперешние времена прощается либо здоровается? Все это не более чем предрассудки и чудачества. Верно ведь? Ну, повернулся я на другой бок и снова уснул. Только после завтрака вспомнил, что мне ведь надо было сказать тебе кое-что важное. Поэтому сел я на отвоеванного коня и поехал напрямую.

– И что же ты намерен был мне сказать? Важное? – спросила Висенна, подходя ближе и задирая голову, чтобы глянуть в голубые глаза, которые прошлой ночью видела во сне.

Корин широко улыбнулся, показав ровные белые зубы.

– Дело деликатного свойства, – сказал он. – Так, в двух словах не изложишь. Потребуются детальные пояснения. Не знаю, успею ли до вечера.

– Ну, хотя бы начни.

– Это-то, собственно, самое сложное. Не знаю как.

– У господина Корина не хватает слов, – все еще улыбаясь, покрутила головой Висенна. – Неслыханное дело! Ну, тогда давай сначала.

– Недурная мысль. – Корин сделал вид, что решил быть серьезным. – Видишь ли, Висенна, прошло уже довольно много времени с тех пор, как я мотаюсь в одиночестве…

– По лесам и дорогам, – докончила чародейка, закидывая ему руки на шею.

Пестрокрылая птица, сидевшая высоко на ветке дерева, раскрыла крылышки, взмахнула ими, подняла головку и сказала:

– Трррк твиит твииит.

Висенна оторвала губы от губ Корина, взглянула на птицу, подмигнула:

– Ты была права. Это действительно дорога, с которой нет возврата. Лети, скажи им…

Она замолчала, потом махнула рукой:

– Впрочем, нет, ничего им не говори…

Что-то кончается, что-то начинается[2]

Солнце протиснуло свои огненные щупальца сквозь щели в ставнях, пронизало комнату косыми, клубящимися от кружащейся пыли лучами, разлило яркие пятна по полу и покрывающим его медвежьим шкурам, слепящими розблесками заиграло на застежках пояса Йеннифэр. Пояс Йеннифэр лежал на высоком башмаке со шнуровкой. Высокий башмак со шнуровкой покоился на белой кофточке с кружевами, а белая кофточка с кружевами лежала на черной юбке. Один черный чулок свисал с поручня кресла, вырезанного в виде головы химеры. Второго чулка и второго башмака – со шнуровкой – нигде не было видно. Геральт вздохнул. Йеннифэр обожала раздеваться быстро и размашисто. Приходила пора привыкать к этому. Другого выхода не было.

Он встал, отворил ставни, выглянул в окно. Гладкую, как зеркальное стекло, поверхность озера затягивал туман, листва прибрежных берез и ольх искрилась росой, далекие луга покрывала низкая, плотная мгла, висящая словно вуаль над самыми верхушками трав.

Йеннифэр пошевелилась под периной, что-то пробормотала. Геральт вздохнул.

– Роскошный день, Йен.

– Э-э-э? Что?

– Роскошный день. Невероятно роскошный день.

Он был удивлен: вместо того чтобы ругнуться и накрыть голову подушкой, чародейка уселась, свесив ноги, прошлась по волосам пятерней и принялась искать на постели ночнушку. Геральт знал, что ночнушка находится за спинкой кровати, там, куда Йеннифэр закинула ее вчера ночью. Но не проронил ни слова. Йеннифэр не терпела подобных замечаний.