Натали кивнула, прикидывая, во сколько ей нужно будет встать, чтобы успеть подготовить тот объём документации, на который месье Агрест рассчитывал. Выходило, что выгоднее вообще не ложиться спать, а отдых перенести на завтрашний вечер. Даже если учитывать, что Натали работала всё то время, пока Габриэля не было в Париже, она всё равно не поспевала за взятым маэстро темпом.

Габриэль Агрест был недостижимой величиной. Человеком искренним, страстным, вдумчивым; он полностью отдавал себя выбранному делу, растворялся в нём, наполнял свои работы всем, что было в нём самом.

К сожалению, на ведение документации, заключение договоров и деловые встречи его практически не хватало. За итальянские недели моды Габриэль, вынужденный справляться с увеличением дозы общения, изрядно похудел; под глазами у месье Агреста залегли тени, только усугубляющиеся из-за толстых линз очков. Да и характер, и без того не сахарный, совсем испортился.

Конечно, дело было не только в вынужденном контакте с людьми или плохом настроении Адриана; Натали хотелось думать, что комфорт сына для Габриэля не менее важен, чем продвижение бренда.

Огромное влияние на самочувствие месье Агреста оказали бессмысленные поиски и очередной потерянный шанс на исполнение желания.

Ещё четыре месяца назад Натали обнаружила упоминание про заговорённую бутыль с джинном{?}[В одной из серий Плагг упоминал, что во вселенной существуют джинны, так что канон.], которая должна была храниться у одного из итальянских коллекционеров в поместье. Естественно, месье Агрест сразу сделал стойку: по всей имеющейся у него информации, именно джинны могли исполнить любое желание.

К сожалению, информация оказалась ложной. А ведь… Будь бутыль на самом деле у коллекционера, можно было бы прекратить активность Бражника и террор города… и попытки отобрать Талисманы. Это дело становилось уже не просто вредным, а опасным: Натали долгое время не могла забыть пустых глаз и беспрекословной послушности Габриэля, попавшего под атаку собственной акумы.

Он вообще часто попадал так. Натали каждый раз переживала, словно в первый; каждый раз молилась, чтобы у парижских героев всё вышло, и изменения, привнесённые в мир акумой, исчезли. Растворились. Откатились назад.

Натали понимала одержимость Габриэля. Понимала, но принять, пожалуй, не могла. Она никогда не была влюблена в кого-либо столь же страстно и сильно, как месье Агрест в память о своей жене. В мире Натали вообще всё мало подчинялось эмоциям; логика и разум — вот то, чем она обычно руководствовалась.

В происходящем она тоже искала рациональное зерно. И оттого не понимала Габриэля: пускай твоя жена ушла от тебя, но разве у тебя нет ребёнка? Разве Адриану не тяжело так же, как тебе?

Когда-то Натали прочитала в каком-то романе, что чувство любви к партнёру и к родителю совершенно разные. Пусть так; но разве от этого любовь другого человека становится менее значимой?

Габриэль потерял жену. Любовь всей своей жизни. Смысл жить.

Адриан потерял мать. Затем отца. Нормальное детство. Душевное спокойствие. Уверенность и ещё кучу всего.

Натали старалась, как могла, восполнить эти пробелы, но у неё никогда не хватало часов в сутках. Сначала Адриан, как маленький брошенный зверёныш, присматривался к ней, принюхивался, оценивал, можно ли пускать очередного непонятного взрослого в свой круг. Затем — притирался, подстраивался под нового человека, принимал привычку Натали вести ежедневники, систематизировать любую информацию и раскладывать мир на логически понятные модели. И только потом начал улыбаться, видя женщину по утрам, или позволять себе короткие объятия, словно вырванные у жизни украдкой.

Пусть Адриан этого не понимал, зато Натали осознавала: мальчик не хотел расстраивать отца своей привязанностью к другой женщине. Не к Эмили.

Хотя Натали этого и не говорила, но она была рада тому, что Адриан оттаивает. Смерть матери сильно по нему ударила, отдаление отца — окончательно растоптало маленькое сердце.

Натали никогда не забудет, когда в первый раз мальчишка довёл её до слёз. Это было через год после смерти Эмили. Адриан подошёл к Санкёр, спросил, сможет ли он сегодня увидеться с отцом… но у Габриэля был слишком загруженный график, буквально ни единой свободной минуты.

— Ясно, — сказал Адриан.

Потом он, не меняясь в лице, спросил:

— Как думаешь, если я умру, похороны будут откладывать до его выходного или проведут вместо обеденного перерыва?

Натали не смогла на это ответить. Просто притянула к себе Адриана и обняла его. А потом долгое время пыталась успокоиться в личных комнатах, предупредив Габриэля о своём «женском» недомогании.

Универсальная отмазка, если не пользоваться ей слишком часто.

— Мой самолёт в Америку вылетает через три с половиной часа, — продолжал Габриэль, — так что мы должны за это время разобраться с документами. К тому же, я хотел обсудить с тобой наши особые дела.

Натали кивнула.

У Габриэля был план, как обезопасить свою личность и отвлечь внимание Чудесных от происходящего в Нью-Йорке: месье Агрест собирался оставить заражённую акуму в Париже на момент, пока сам мужчина будет в Америке. Натали стоило всего лишь выпустить бабочку из-под стеклянного купола… а дальше уже не её работа.

— Всё в силе, — подтвердила она. — Дополнительных инструкций не требуется.

Она всё ещё надеялась, что поиски орлиного когтя пройдут без проблем. Натали начинала выматываться с тем ритмом жизни, на который вынуждал её Габриэль. Документы, показы, договоры, встречи, Адриан и его расписание, теперь ещё и акумы… это было немного слишком.

Но как же она хотела, чтобы в семье Агрест всё снова было хорошо.

— Отлично, — кивнул Габриэль. — В таком случае, до завтра.

— До свидания, месье.

Натали отключила планшет, проверила, точно ли прервался звонок, убрала гаджет в сумку. Тяжело вздохнула и помяла себе трапециевидную мышцу. Учитывая, сколько Санкёр сидела за компьютером — неудивительно, что шея болела.

— Добрый вечер, мада-ам.

Натали вздрогнула. Медленно подняла голову. Сглотнула.

Примерно на высоте трёх этажей на качели из лески сидела Ледибаг. Из-за темноты переулка её костюм казался бордовым, а не алым; невольно Натали вспомнила последние акты задержания преступников и мелкой шпаны, — просмотр таких документов теперь также входил в её обязанности, — где регулярно мелькали перечисления травм.

Сломанные руки. Вывернутые запястья. Сотрясение мозга. Трещины в рёбрах.

Без Кота Нуара Ледибаг была совсем не такой нежной в бою… хотя можно ли подобную «чистку» города называть боем?

Голубые глаза, кажется, светились. Взгляд у героини был гипнотическим, притягивающим, как у змеи.

Вспомнилось, что божьи коровки на самом деле хищники. И часто ядовитые.

Ледибаг соскользнула с лески и приземлилась за пару метров от Натали. Санкёр сжала сумочку в пальцах, не зная, что будет дальше.

Что Ледибаг слышала?

Не так.

Что Ледибаг поняла из того, что она услышала?

Вблизи она оказалась старше, чем Натали думала. Может, обманчивое впечатление о возрасте родилось из-за лёгкого поведения? Сейчас Санкёр поняла точно, что перед ней не ребёнок и не подросток.

Те так спокойно не держатся.

Хотя, о чём это она… эта женщина в крапчатом костюме выходила против акум, тут должен быть минимум ПТСР, как у военных или полицейских.

— Я надеюсь, — медленно проговорила героиня, — что ваши особые дела не затронут город… в августе.

— Я не совсем понимаю…

— Как он это провернёт? Оставит вам бабочку? — Ледибаг мрачно улыбнулась, увидев, как дёрнулась Натали. — Никакой фантазии… зачарованный контейнер или типа того, я угадала? Только, знаете… вам бы лучше не выпускать акуму в этот период.

— Почему?

Натали только после того, как спросила, поняла, что ей стоило бы всё отрицать.

— Меня не будет в городе, — легко призналась Ледибаг. — Кота Нуара тоже. Кто же будет останавливать акуму, скажите мне, Натали?