Джейми произвел ироническое, типично шотландское мычание, потом взял наполовину пустую чашу Кристи с вином и по-хозяйски осушил ее.

– Да он и не стал бы… Чертов sassenach[54]. – Он заметил мое удивленное лицо и криво улыбнулся. – Это я не про тебя, саксоночка.

Я знала, что его обращение не относилось ко мне: слово было произнесено с абсолютно иной – даже несколько шокирующей – интонацией, в ней была горечь, напомнившая мне, что sassenach вовсе не было дружелюбным понятием в обычной жизни.

– Почему ты так его назвал? – спросила я с любопытством. – И что он имел в виду, когда попытался поддеть тебя «достойным шрамом»?

Джейми пару секунд смотрел себе под ноги и молчал, только застывшие пальцы на левой руке барабанили по бедру.

– Том Кристи – человек сильный, – наконец сказал он. – Но, ей-богу, он мелкий упрямый сукин сын! – С этими словами он поднял на меня глаза и улыбнулся немного грустно.

– Он восемь лет жил в камере с четырьмя десятками мужчин, говорящих на гэльском, но, конечно, не стал опускаться до того, чтобы хоть одно слово этого варварского языка сорвалось с его губ! Нет, черт побери. Он говорил только на английском, нисколько не заботясь о том, с кем именно он говорит и знает ли его собеседник английский. И если он не знал, то Кристи так и стоял там, немой как камень, и ждал, пока кто-нибудь придет и переведет его слова.

– Кто-нибудь вроде тебя?

– Время от времени. – Он выглянул в окно, как будто увидал там Кристи, но темнота уже опустилась и в стеклах маячило только смутное отражение кабинета с нашими призрачными фигурами.

– Роджер говорил, что Кенни Линдси упоминал о каких-то… претензиях мистера Кристи, – сказала я деликатно.

Джейми бросил на меня недобрый взгляд.

– Вот как? Значит, надо полагать, Роджер Мак засомневался в правильности своего решения взять Тома Кристи в общину. Кенни ничего такого не сказал бы, если бы его не спросили.

Я почти привыкла к быстроте его выводов и точности предположений, поэтому не стала сомневаться и в этом.

– Ты никогда об этом не рассказывал, – сказала я, подходя ближе. Я положила руки Джейми на грудь и заглянула ему в глаза.

Он накрыл мои ладони своими и глубоко вздохнул, так что я почувствовала вибрацию под пальцами. Потом он обнял меня и притянул ближе, я уткнулась в теплую ткань его рубахи.

– Ну что ж. Это было не очень важно.

– И, может, ты не очень хотел думать об Ардсмуире?

– Не хотел, – мягко ответил он. – Довольно с меня прошлого.

Теперь мои руки были у него на спине, и я внезапно догадалась, о чем, скорее всего, говорил Кристи. Я чувствовала линии шрамов сквозь материю, они были так же ощутимы, как если бы кто-то положил ему на спину рыболовную сеть.

– Достойные шрамы! – сказала я, поднимая голову. – Ах ты, маленький ублюдок! Вот что он имел в виду?

Джейми улыбнулся моему негодованию.

– Да, так и есть, – сухо ответил он. – Поэтому он назвал меня Mac Dubh – чтобы напомнить об Ардсмуире. Так я наверняка бы понял, о чем идет речь. Он видел, как меня секли.

– Это… это… – Я была так зла, что едва могла говорить. – Надо было пришить его чертову руку прямо к яйцам!

– Ты? Врач, который поклялся не навредить? Я поражен до глубины души, саксоночка.

Он смеялся, но в этом смехе не было искреннего веселья.

– Мелкий трусливый ублюдок! Ты знал, что он боится крови?

– Да, знал. Нельзя прожить с человеком бок о бок и не узнать о нем вещи, которые ты и знать не хотел, не говоря уже от такой мелочи. – Он немного успокоился, но уголок его рта по-прежнему пренебрежительно кривился. – Когда они принесли меня после порки, он тут же стал белее полотна и ушел блевать в угол, потом лег и отвернулся к стене. Мне тогда было не до него, но я подумал, что это как-то странно: это у меня на спине кровавая каша, а ведет себя как припадочная девица почему-то Кристи.

Я фыркнула.

– Не превращай это в шутку! Как он смеет? И что он вообще имеет в виду? Я знаю, что случилось в Ардсмуире, и эти чертовы… Я хочу сказать, эти шрамы уж точно достойные, и все там об этом знали!

– Может, и так, – сказал он серьезно. – В тот раз. Но когда меня привязывали, все видели, что со мной это случалось и прежде. Но ни одна живая душа ни разу не сказала мне об этих шрамах. До сегодняшнего дня.

Тут до меня дошло. Порка была не просто жестоким наказанием, но и постыдным – оно должно было не только физически ранить, но и оставить явные следы, которые говорили бы всем о прошлом преступника так же, как отрезанное ухо или клеймо на щеке. А Джейми, конечно, охотнее позволил бы вырвать себе язык, чем открыл бы кому-нибудь истинные причины появления шрамов – даже если это значило, что окружающие будут полагать, будто его выпороли за какой-то недостойный поступок.

Я так привыкла, что Джейми никогда не снимает рубашку в присутствии других людей, что мне не приходило в голову, что мужчины из Ардсмуира, конечно, знают о шрамах у него на спине. И все же он прятал их, и все делали вид, будто их не существует, – все, кроме Тома Кристи.

– Хммм, – протянула я. – Что ж… Все равно он засранец! С чего бы ему такое говорить?

Джейми издал короткий смешок.

– Потому что ему не понравилось, что я наблюдаю, как он обливается потом. Ему захотелось мне отомстить, я полагаю.

– Хмм, – снова замычала я и сложила руки под грудью. – Раз уж ты об этом упомянул, то зачем тебе вообще нужно было так поступать? Если ты знал, что он не переносит вида крови и все такое, зачем ты остался и наблюдал за ним вот так?

– Потому что в моем присутствии он не стал бы скулить или падать в обморок, – ответил Джейми. – Он скорее позволил бы воткнуть ему в глаза раскаленные иглы, но ни за что не издал бы и звука при мне.

– О, так ты это заметил?

– Ну конечно, саксоночка. Иначе зачем, ты думаешь, я стоял тут? Не то чтобы я не отдавал должное твоему мастерству, но смотреть, как ты зашиваешь раны, не очень способствует пищеварению. – Он бросил быстрый взгляд на брошенную тряпку, пропитанную кровью, и поморщился. – Как думаешь, кофе совсем остыл?

– Я подогрею. – По-прежнему мысленно пытаясь разобраться в ситуации, я положила ножницы обратно в футляр, простерилизовала использованную иглу и продела в ушко свежую шелковую нитку, затем опустила этот комплект в баночку со спиртом.

Положив все на свои места в шкафу, я обернулась к Джейми.

– Ты ведь не боишься Тома Кристи, правда?

Он изумленно моргнул и засмеялся.

– Господи, конечно, нет. Почему это пришло тебе в голову, саксоночка?

– Ну… То, как вы двое иногда ведете себя друг с другом… Как два горных барана, которые бьются рогами, чтобы понять, кто сильнее.

– Ах, это. – Он махнул руками, отметая мои опасения. – У меня рога покрепче, чем у Тома, и он это хорошо знает. Но он не собирается сдаваться и бегает за мной, как годовалый ягненок.

– Вот как? Но тогда что ты делаешь? Ты же не мучил его просто для того, чтобы доказать, что можешь?

– Нет, – ответил он и мягко улыбнулся мне. – Мужчина, который настолько упрям, чтобы восемь лет разговаривать на английском с горцами в тюрьме, – это мужчина, у которого довольно упрямства, чтобы биться со мной бок о бок следующие восемь лет. Так я думаю. Хорошо бы, конечно, чтобы он и сам был в этом уверен.

Я сделала глубокий вдох и покачала головой.

– Я не понимаю мужчин.

Грудная клетка у него завибрировала от тихого смеха.

– Понимаешь, саксоночка. Хотела бы не понимать.

Мой медицинский кабинет снова сиял чистотой, готовый к любым неожиданностям, которые может принести завтрашний день. Джейми потянулся к лампе, но я остановила его, положив ладонь ему на руку.

– Ты обещал мне честность, – сказала я. – Но уверен ли ты, что честен сам с собой? Ты не терзал Тома Кристи только потому, что он тебя провоцирует?

Джейми остановился в паре дюймов от меня, взгляд у него был незамутненный и открытый. Он поднял руку и положил теплую ладонь на мою щеку.