Долохов равнодушно наблюдал за жалкими попытками грязнокровки справиться с путами, но неожиданно эта картина всколыхнула очередное неприятное воспоминание.

– Джагсон, что ты делаешь? Мы узнали все, что нужно Повелителю. Просто убей ее.

С отвращением Антонин посмотрел на связанную и перекинутую животом вниз через спинку дивана голую молодую грязнокровку, которая захлебывалась в рыданиях, пока Джагсон с каким-то сумасшедшим удовольствием насиловал девушку рукояткой черной кожаной плети, одного из его любимых орудий пыток. Долохов не понял, то ли девушка была девственницей, то ли рукоятка была слишком объемной, но там все было в крови и это выглядело… мерзко.

– Отвали, Долохов! – пролаял Джагсон. – Не нравится – не смотри.

Антонин уже хотел осадить его, но тут из соседней комнаты раздался пронзительный девичий крик…

Да они все разом охренели что ли?

Снова посмотрев на Джагсона, он поморщился, и, резко отвернувшись, направился в соседнюю комнату. Предсказуемо там его ждала не менее омерзительная картина. Без особых усилий Нотт удерживал своими мощными руками брыкающуюся изо всех сил женщину, распластанную на полу под Селвином, который остервенело вколачивался в тело несчастной. В тот момент, когда она особо сильно дернулась, сумев немного отстраниться и слезть с того «кола», на который ее посадили, Селвин влепил ей такую смачную пощечину, что женщина моментально притихла, вероятно, от шока. Получив то, чего ожидал, Селвин снова ворвался внутрь, теперь участив ритм толчков, чем вызвал еще более пронзительные крики боли.

Антонин на пару секунд прикрыл глаза. Зачем они это делают? Допустим, он может оправдать желание указать врагам Темного лорда, где их место. И возможно даже он не стал бы выступать против небольшого развлечения, хоть сам никогда не испытывал физической потребности, да и желания брать кого-то силой.

Но ведь в том, что они сейчас делают, нет никакого смысла. Святая Моргана! Иногда ему казалось, что он единственный среди Пожирателей, кому истязания врагов не доставляют совсем никакого удовольствия. Было ли это особенностью его характера или отголоском принципов, которые заложил в него отец? Но пытал он просто потому, что так надо. Это было частью его работы. На этом все. Но эти психи наслаждались муками своих жертв. Этого ему никогда не принять.

– Сам ее удержишь? – спросил Нотт, обращаясь к кряхтящему над женщиной Селвину.

– Ага, – сбивчиво отозвался тот.

Нотт встал на ноги и двинулся в темный угол, куда едва доставал свет небольшой керосиновой лампы, стоящей на тумбочке ближе к центру комнаты. Испытывая дурное предчувствие, Антонин медленно повернул голову в ту сторону, куда пошел Нотт, и, увидев, что, а точнее кто был в том углу, он ощутил, как сердце болезненно ударилось в груди.

Ведь он не собирается…? Ну, нет. Это уже переходит всякие границы. Он не будет просто стоять и смотреть на это. И в ту секунду, когда Нотт, похотливо оскалившись, склонился над забившейся в угол девочкой лет десяти, Антонин яростно выкрикнул:

– Хватит!

– Че сказал?

Словно щелчок пальцев перед носом, голос егеря с растрепанными волосами мгновенно вытянул его из мысленного омута.

Он что, произнес это вслух? Дерьмо. Как теперь выкручиваться? Но отступить, начав оправдываться – значило встать в оборонительную позицию, поставив противника в позицию силы, а это было не в характере Долохова. Как там говорят: лучшая защита – это нападение? Вот это в его стиле.

Тень упала на его лицо, а глаза блеснули недобрым огоньком. Взглянув из-под тяжелых век на поднявшихся на ноги егерей, Антонин прикинул свои шансы остаться в живых. Вот этот, с буйной грязной шевелюрой, ему не соперник: комплекции у них были схожие, но он давно наблюдал за этим недоноском, видел, как он двигается: у него сильные ноги, а вот в руках он явно слабоват. С этим «Скретчем» он справится. Тот, со шрамом, был чуть крупнее, но очень неуклюж, Антонин заметил это, когда егерь удерживал грязнокровку: он постоянно перехватывал ее в объятиях, с трудом держась на ногах, пока девчонка дико вырывалась. А вот с тем крупным точно придется повозиться. Особенно после того, как он попотеет, выводя из строя первых двух… Останутся ли у него силы вырубить третьего?

Да, это будет нелегко, но назад дороги нет.

– Я, конечно, всегда знал, что в егеря набирают тех, кто не обременен интеллектом. Что, в общем-то, логично: какого адекватного человека с мозгами заставишь сутками скакать по лесам, словно хренову охотничью собачонку? – лицо Долохова не выражало совершенно никаких эмоций, и, похоже, это поспособствовало более стремительному подъему волны гнева в стоящих напротив него мужчинах. – Но кто ж мог подумать, что на деле и органы чувств у вас срабатывают через раз.

Какое-то время три пары глаз непонимающе буравили темные глаза Пожирателя, которые были настолько глубокие, что напоминали бездонные колодцы. А потом егерь со шрамом гаркнул:

– Че?

Все произошло почти мгновенно. Наверное, этот недоумок просто сумел одним вопросом переплюнуть предел тупости, которую Антонин мог стерпеть. Глаза Долохова непроизвольно закатились, а когда вернулись в исходное положение, он, готовый к любой реакции, пренебрежительно бросил:

– Тупые вы, говорю. А еще глухие походу.

Наконец, на лицах егерей появилось осмысление, и, наверное, они бы бросились на Долохова сейчас, если бы в эту самую минуту далеко в лесной глуши не раздался надрывный, полный боли мужской крик. А за ним еще один. Потом последовала череда жутких хрустов. А затем снова крики.

– Это че, наши? – спросил егерь со шрамом, испуганно озираясь по сторонам, видимо, пытаясь разобраться, откуда именно исходит звук, потому что казалось, что отовсюду.

– Хрен их знает. Похоже на наших, – ответил Скрэтч.

– Че делать будем? Эй, Рэдж, ты куда? – брови егеря со шрамом резко поползи вверх, когда он увидел, что крупный егерь, вооружившись огромной корягой, двинулся вглубь леса. – Мы ж не знаем, че там.

– Мне похрену, че там, – пробасил Рэдж, взглянув на Митча через плечо. – Я лучше сам туда приду и наваляю тем, кто вздумал пугать нас, чем останусь сидеть тут, ожидая пока они сами за мной явятся.

Двое других егерей помедлили лишь пару секунд, смотря вслед удаляющемуся в лесную чащу Рэджу, после чего, переглянувшись, направились следом за ним. Антонин смотрел, как мужчины углублялись во мрак, а когда они совсем скрылись из виду, его взгляд упал на замершую в ужасе грязнокровку.

***

– Нет! Не надо! – в тот момент, когда он стал подходить к ней, Гермиона начала вырываться из все еще удерживающих ее пут.

Долохов… Ее личный демон. Ночной кошмар. Этот человек до чертиков пугал ее одним своим присутствием рядом. Да что там! Даже мысли и воспоминания о нем пробуждали в ней особого рода ужас. Гермиона не была уверена в причине, но хорошо помнила момент, когда страх перед этим человеком, зародившийся в ней еще после схватки в Отделе тайн, перерос в нечто иное: более объемное, основательное, пустившее корни, казалось, в каждую клеточку ее тела. Да, именно после битвы в кафе «Лучино» эта жуткая связь между ними усилилась, и возникшая в тот день странная энергетика сковала их будто невидимой нитью, на долгие месяцы поселив в ее голове образ этого Пожирателя с пронизывающим до глубины души ледяным взглядом.

И сейчас здесь только он и она. Вдвоем. Наедине. Без магии. Без возможности для нее убежать и спрятаться. С витающей в воздухе угрозой, исходящей из всех уголков этого мрачного леса.

Когда Долохов подошел к ней впритык, Гермионе не оставалось ничего другого, кроме как вжаться в дерево, к которому ее привязали. Мужчина присел перед ней на корточки и медленно окинул внимательным взором хрупкую фигурку, находящуюся в полном его распоряжении. Он хмыкнул. А ведь он и правда может сейчас сделать с ней все, что ему угодно.

Свитер был задран вверх, оголяя небольшую грудь, обтянутую белым кружевным лифчиком. Следом на глаза бросилась выпуклая дорожка шрама, оставленная его Режущим после битвы в Отделе тайн. Сначала он хотел прикоснуться к этой своеобразной метке, но едва потянулся к девушке рукой, она одними губами прошептала: