– Но граней в тетраэдре двенадцать, а заповедей десять, – возразил я, припоминая одновременно и Библию, и геометрию.

– Тот, кого люди зовут Моисеем, сокрыл два завета, не по своенравию, но по воле Всевышнего, – ответил Ангел, остановив свое вращение. – Каждая Заповедь (грань) ограничивается (охраняется) шестью добродетелями (ребрами тетраэдра).

Ангел посветил мне в глаза и, верно определив, что мне не понятно, уточнил: – Ну, например, первая грань – Почитай Бога. Что может «растворить» ее? Антипод – Безразличие к Богу, которое имеет шесть антиребер: беснование, нервозность, тревога, суетливость, озабоченность и лукавство. Душа же, идущая за Светом Божьим, противопоставляет беснованию просветленность, нервозности – спокойствие, тревоге – доверие, суетливости – выдержку, озабоченности – терпимость, а лукавству – правду. Если будет желание, – «светлячок» задорно подмигнул мне, – таким же манером распишешь все грани и найдешь соседние (общие) добродетели/пороки для разных Заповедей, а сделав эту работу верно (истинно), получишь ребра, ограничивающие «пустые» для тебя две Заповеди.

Картина начинала проясняться, мысленно я проворачивал в руке тетраэдр Божественной Сути, любуясь блеском его граней, каждая из которых была заповедана нам для охранения… А чего? Того, что внутри?

Я очнулся:

– Ангел, а что внутри тетраэдра?

«Светлячок» взорвался снопами искр, словно праздничный фейерверк: – Наконец-то. Внутри находится Бог. Он видит все добродетели и пороки, всю суть человека, в отличие от души, находящейся снаружи. Ей сложно обозреть разом (единым взором) все свои грани.

– Почему так? – удивился (и, надо добавить, огорчился) я.

– Будь она рядом с Богом, в чем смысл?

– Для кого?

– Для обоих.

– Значит, Апокалипсис наступает, когда все грани «размыты» у большинства душ и Земля не видит их? – мне показалось, что очевидная истина сама сорвалась с губ.

– Когда произойдет «подмена» Заповедей на антиграни и по нити к ядру Земли поползет энергия антиматерии. Мать Земля (Суть сферы) вынуждена будет стряхнуть с себя, как стряхивает человек песчинки после бури со своего тела, все ненужное, лишнее, вредное, дабы не быть разрушенной самой.

– А при чем здесь мой Армагеддон?

Ангел прекратил усеивать искрами мою грудь, а заодно и «облако»:

– Когда из десяти известных человеку граней подменены девять и чистой остается всего одна, приходит время последней битвы, с самим собой.

– Но я не убивал, не воровал, не лжесвидетельствовал, да и с кумиром не могу вспомнить ничего серьезного, моих чистых граней больше одной, – я так возмутился, что даже привстал на своем нежнейшем ложе.

– Речь не идет об одном воплощении, – подсказал Ангел совершенно беспристрастно.

Я, конечно же, догадывался, что все происходящее в моей жизни не есть акт прямого управления Господом Богом моей несчастной души, чье благостное расположение можно выпросить долгой молитвой или искренним покаянием, а беды, сыплющиеся мне на голову, – просто результат Его отвлечения от моей персоны в сторону кого-то другого, кто, по всей видимости, более громко и истово читает свою просьбу, извините, молитву, а исключительно расплата, если речь о неудачной стороне бытия, и пожинание плодов в случае принятия подарков судьбы. Но возникший сейчас со мной Армагеддон стал полной неожиданностью. Знаете ли, у любого полезли бы глаза на лоб, когда после долгого подъема на незнакомый холм с целью обозрения местных красот и достопримечательностей, вы, сложив парусиновый зонтик от солнца, вдруг наблюдаете в долине выстроенное по всем правилам военного искусства войско, готовое к атаке на… вас. И, кстати, во главе неприятеля, на белом арабском скакуне, в золотом шлеме на челе, их предводитель, с двуручным мечом и вашей физиономией. Вот такой Армагеддон: то ли отмахиваться парусиновым зонтиком, то ли прикрываться им.

– Что будем делать? – спросил я с надеждой.

Огонек на груди одной фразой эту надежду уничтожил:

– Ты ведущий, я – ведомый.

– Вот тебе раз! – попытался возмутиться я.

– Но ведь это твой Армагеддон, – парировал Ангел, – тебе вырабатывать стратегию сражения, а мне – отклонять копья и стрелы, летящие в тебя.

С чего же начать? Карта местности отсутствует, а враг спрятал свои легионы за дымовой завесой. Я встал во весь рост на своем «облаке», копируя позу Наполеона, и обозрел окрест: кругом все было белое, этакий антарктический пейзаж, только не холодно.

– Определи сначала оставшуюся грань, от нее и двинешься, – снова дал подсказку Ангел.

– Куда? – чертыхнулся я в сердцах.

– К себе, – передразнил меня заумный Хранитель, – ты же там.

Я перестал пялиться в белизну пространства и сел на «облако», надо было собраться с мыслями.

– Я умер?

– В том виде, как сейчас, почти.

– Я живой?

– В том виде, как надо бы, нет.

– Здорово прояснил, – усмехнулся я, понимая, что запутываюсь окончательно.

Светящийся комочек весело скакал по костяшкам пальцев, исполняя то ли детскую считалку, то ли танец какого-то дикаря.

– Сколько у меня времени? – спросил я неожиданно сам себя.

Ангел перестал прыгать:

– Для себя Здесь – вечность, для себя Там – два воплощения. Кстати, в следующем ты – хорошенькая.

Огонек быстро замигал, и я догадался, что мой Хранитель хохочет.

– Ну, что выберешь?

– Ладно – согласился я сам с собой – если хорошенькая, давай назад…

Утром я проснулся в своей кровати, рассохшиеся, скрипящие ставни старого дома были распахнуты настежь, и внизу, под окнами слышались возбужденные голоса. Со странным чувством потерянного во сне чего-то особенного, я высунулся наружу. Роскошный дуб, знакомый и любимый с детства, развалился на две уродливые части, словно неведомый великан разломал его просто так, ради забавы, и ушел, довольный своей выходкой.

Садовник, задрав голову, увидел меня и прокричал:

– Сэр, ночью была гроза, молния разрезала старину Джорджа (так мы называли дерево), как пирожное.

Он с восторгом указал на обломки исполина и, помявшись, добавил:

– Вам повезло, сэр, что Джордж не выбрал дом.

Согнув руку в локте, садовник изобразил, как дуб мог рухнуть на мою спальню.

Я усмехнулся и ответил:

– Это не Джордж, это выбор молнии.

После чего взглянул на руку, и мне показалось, что костяшка указательного пальца слегка осветилась.

– Спасибо, – кивнул я «светлячку» и отправился на… свой Армагеддон.

P. S. Иногда безумство автора полностью излечивается талантом и наличием воображения у Читателя, на что я искренне надеялся, начиная эту историю.

Имеющий душу, найди в себе силы терпеливо дойти до конца повествования, ибо все, что узрят глаза твои ниже и осознает разум позже, – о той жемчужине, которую Всевышний с величайшей любовью поместил в раковину твоего тела и обладание коей есть не просто богатство чудесное, но сама жизнь вечная.

А сколько раз говорено многими, строк исписано тысячи и на камне, и на холстине, и на бумаге вощеной и беленой, какие только «спины» не подставлялись под буквы, таящие истины, ведающие о том, как Искра Божья, душа человеческая, входит во Храм телесный, дабы соединить Сына и Отца, живое с мертвым, Задуманное с Истоком.

Мы же, помолясь о чистоте помыслов, с сердцем, наполненным спокойной радостью и искренним расположением к читателю, поведем его через дебри подсознания туда, куда задумали, памятуя о том, что он, наш драгоценный ведомый, воплощен в теле, что наполняет его силой и душевным светом, о чем он, как минимум подозревает.

Ежели читатель оказался воинствующим приверженцем вызывающей удивление и дружный хохот на тонких планах теории господина Дарвина и всерьез рассматривает себя в качестве потомка далекого примата, определяя свою задачу в этом мире исключительно как удовлетворение физиологических потреб, он может преспокойно использовать данный текст на любые, пришедшие ему в голову, возможно, даже самые неординарные цели, не утруждаясь дальнейшим прочтением.