– Не могу.
Зажгли свет, поговорили, почитали, потушили свет.
– ЧЭТ, ты спишь?
– Нет.
– ЧЭГ, ты спишь?
– Конечно нет.
Почитали, обсудили внешнеполитические и корабельные проблемы, погасили лампы. Луна светила в иллюминатор, за стеной каюты скреблись волны. Думалось обо всем: о доме, о приобретенных шкурах, о туманном Колгуеве, куда нас могут не причалить, о завтраке, что будет через три часа.
ЧЭО размышляла о старости, ей в эти минуты переваливало за тридцать три года. В ее возрасте Илья Муромец слезал с печи для совершения подвигов, а Иисус уже их совершил и шел за то на Голгофу. А она плывет себе по Арктике… и никаких подвигов.
Хитрые ЧЭТ и ЧЭГ радовались, как ловко они отстукали деньрожденнице поздравительную телеграмму от имени «СП-68». Наконец ЧЭО, которой хотелось встретить день рождения необычно, предложила:
– Девочки, пошли гулять!
– С ума сошла! – ЧЭГ.
– А что? Я готова! – ЧЭТ.
Набив при прыжке с верхней койки здоровенькую шишку, ЧЭТ тем не менее легко спрыгнула вниз. Девчата быстро нацепили брюки и куртки и вышли на открытую палубу. Теплоход, за исключением двух вахтенных матросов и лоцмана, спал. Надраенные палубы мокро сверкали, скамейки отдыхали от туристов, ветер легко поигрывал красно-белым флагом (знак того, что корабль ведет лоцман). ЧЭО-ЧЭТ в восторге взирали на лунную дорожку и благолепие в природе. Душа требовала творчества. Но таланта хватило только на переделку чужих стишков.
Чуть охрипший гудок теплохода уплывает в кромешную тьму,
Две девчонки страдают, страдают бессонницей, замерзая,
встречают зарю.
А река плывет, течет куда-то.
Не спят несчастные девчата,
Стоя во всей своей красе
На Енисе, на Енисе…
Очень довольные опусом, ЧЭО-ЧЭТ вернулись в каюту. Наступало утро 7 сентября 1968 года.
Но спать пришлось недолго. В 4:30 был завтрак, а все потому, что в 7 часов одетые по форме № 1 туристы уже стояли в ожидании спецпоезда Дудинка – Норильск (длина ветки 89 км).
В 8 часов поезд из трех вагонов пришел по одноколейке.
В 9:10 отъехали.
В 10:30 проехали 21 км (ст. Тундра).
Побродив 20 минут около путей по холодной болотистой тундре, влезли обратно.
В 11 часов тронулись дальше.
К 12 проехали еще 20 км.
В 12:30 пересели в другой состав.
Наконец в 14:00 приехали в Норильск. 69–70 градусов с. ш.
Норильск.
Город начинается не с парков,
А с тяжелых земляных работ
И с людей особенной закалки,
Ржавчина которых не берет.
Норильск – удивительный город на семидесятой параллели. Его закладывали осужденные, строили реабилитированные, а сейчас в нем живут свободные молодые люди. Норильск – заполярный Ленинград, так же строг и строен. Расположен в центре впадины и окружен вечно снежными вершинами сопок необыкновенной красоты. Город компактен, пятиэтажные здания украшены колоннами, лепкой и прочим декором. Они создавались в пятидесятые годы. Строгие коробки на окраинах – принадлежность шестидесятых годов. Из ста сорока тысяч жителей пятьдесят тысяч детей, остальные – их родители. Средний возраст горожан – тридцать лет. Все взрослое население трудится на Медно-никелевом комбинате. Первый директор комбината Завенягин был заместителем наркома внутренних дел. Норильчане гордятся своим городом и комбинатом. Трубы его дымят днем и ночью. Воздух, пропитанный вонючим дымом, висит над городом. Даже олени не выдержали и ушли от греха подальше, за сотни километров от жилья. Грязным воздухом норильчане не гордятся, в выходные дни они предпочитают уезжать в тундровые леса, где на берегу полноводной реки строят маленькие домики или раскидывают палатки. А счастливчики получают путевки в местный профилакторий.
При виде профилактория мы охнули. На двух этажах удивительного здания выращен сад, не простой, а тропический, с птицами на пальмовых листьях и белками, прыгающими по веткам и стволам. Под пальмами накрываются столы, в комнатах удобная мебель, озонированный воздух, ванные и душевые помещения, спортзал…
У норильчан все самое: самая богатая химическими элементами руда (пятьдесят шесть элементов таблицы Менделеева), самый красивый и благоустроенный заполярный город, самая северная в мире железная дорога, самая высокая рождаемость, самые сильные ветры (двадцать пять метров в секунду), самая низкая температура, при которой на работу добираются почти ползком, самые заснеженные сопки вокруг города… и другое «самое». Последняя пурга здесь бывает в середине июня, первый снег – в середине августа.
По улицам города шли хорошо одетые симпатичные люди. Они выходили из гастронома с полными сетками крупных помидоров и виноградом «дамские пальчики». «Пальчики» были из Средней Азии, помидоры – с Поволжья, астры, что продавались на улице, – из Грузии, одежда в универмаге – из Риги, картофель привозили из Вологодской области.
Насыщенный информацией и впечатлениями день мы заканчивали в модерновом кафе, где пышно отпраздновали (бутыль вина, триста граммов мороженого и три чашечки кофе с молоком) славную дату славного начальника экспедиции «СП-68».
1976 год
Узбекистан. Чарвак
Милый друг Олечка!
Сегодня исполняется 23 дня, как я уехала из Ленинграда, и можешь себе представить: за все эти 23 дня я получила только одно письмо от дочки Ирки. А уж от тебя я и вовсе не ожидала, что ты так скоро похоронишь в памяти мой светлый образ и не выдавишь из себя ни строчки. Это при твоей любви к эпистолярному искусству.
Зато я, в отличие от тебя (и от себя тоже), почувствовала вдруг неодолимое влечение к перу и бумаге и по приезде в Братск почти залпом выпустила семь писем в разные адреса. Письмо к тебе, восьмое по счету, было задумано в стихах, но сразу все написать не успела, а потом почему-то ничего не получилось и письмо осталось неоконченным, как симфония Шуберта.
А начиналось оно так:
Мысли вьются, строчки льются
У меня из-под пера.
И стоит стакан на блюдце,
Не допитый со вчера…
Дальше следовали вопросы чисто риторического характера:
Или я себя не холю? Или хлеба ем не вволю?
Отчего же до утра глаз сомкнуть я не могла?
Вопросы должны были подготовить тебя к тем глубоким переменам, которые произошли во мне за последнее время. На эти якобы интересующие вопросы я давала исчерпывающий ответ:
Дело в том, дружок мой, Оля, что я погуляла вволю,
И младая кровь во мне забурлила, как в котле.
Полюбилось мне, как прежде, жить легко и безмятежно,
Без забот и без хлопот – делать, что на ум взбредет.
Но чтобы ты, не приведи Господи, не подумала, что меня нисколько не волнуют производственные вопросы, я сочла нужным пояснить:
(Я тебе, моя подруга, говорю лишь о досуге,
О работе речь пойдет не сейчас, а в свой черед.)
