Тяжелые удары сердца заставляли прислушаться к самому дорогому, его жизни. А снег кружился, облепляя голые ветви с последними листьями, закрывая год тяжелых тревог.

Наутро, как только он вошел к себе в кабинет, раздался звонок:

– Матвей Игоревич, мы сегодня опять к вам. Подготовьте нам такие – то документы на ваши сувениры в киоске и магазине.

Мужчина сел в кресло и замолчал. Первые утренние часы были окончательно испорчены. Он с силой забросил телефон в угол, разбив его на части и задумался: "Обложили? Черт меня дернул взять партию этих чертовых сувениров часов? Говорили же мне, что они мошенники. Дефицит, дефицит… Какой к черту дефицит? Ну, есть сайт. А кто сейчас их не стряпает в интернете? Ну, сейчас начнут рыться во всем".

И так, началось утро, его последнее утро, о котором он захотел бы забыть на многие годы. Как было здорово, когда он начинал свое любимое дело. Какая разница, чем торговать? Выбрал киоски, канцтовары. А тут начали издавать всякие законы. И так каждый раз. То не то оформил, то где все документы на импорт? Прекрасно ведь знают, что отечественный товар сейчас никому не продашь. Как вы проводите валютные операции? Почему нет лицензии на то то и то то? Как пропускаете у себя бытовую химию? Почему до сих пор не убрали свой магазин из многоквартирного дома? Ведь уже было предписание на вас из-за пожарной безопасности. Почему не выполняете распоряжения? А сейчас, где лицензия ФСБ на деятельность, отчетность не примем.

Пока полицейский оформлял протокол, мужчина сидел уже весь мокрый. Весь дефицитный товар пришлось убрать с полок. Киоски торчали голыми углами, и только журнал с известной актрисой повис за стеклом, зацепившись.

– Матвей Игоревич, мы вас больше предупреждать не можем. Собирайтесь. Весь товар мы арестовываем. На ответ хранение, он пока побудет у вас. Офис опечатываем.

Мужчина встал, протер лоб платком, благо их у него было много, что продавал в киоске.

Выходя из офиса, он заметил несколько человек зевак. "Вот кому весело…" – подумал, хмуро он, и пошел за полицейским.

29.10.2022 года

Рассказ

Годы войны, годы жизни

Гарью запахло, когда первые немецкие машины уже вступили в город.

Город спал. Яблони низко склонили, прикрытые снегом, свои ветки над землёй. Немецкие машины шли по улицам, пугая своим гулом мирно спящих жителей города.

Взрывы падающих бомб на соседние дома и осколки, летящие в окна, заставили вздрогнуть жильцов.

– Быстрее в хатку, – бежала Саша в белую мазанку.

– Сидите тихо, а то нас увидят немцы, – прислонив палец к губам, говорила Саша.

Распахнулась дверь и на пороге показался немец. Он был одет в чёрный плащ и снимал перчатки с руки.

– Матка, вон, – махнул он рукой, показывая на мазанку возле дома, который уже был весь испещрён осколками упавшей напротив дома бомбы.

Так начинался рассказ Тёти Шуры о оккупации Краматорска.

Она всё рассказывала и грустно вздыхала о пережитых минутах нападения немцев.

– Шли они гордо, ехали на мотоциклах, когда входили в город. Шум от моторов далеко было слышно. Боялись мы тогда все. Жили как мыши. Распоряжались по хозяйски нашими домами. Выгоняли всех. Мы жили в мазанке, где сейчас летом обедаем.

Тётя Шура, маленькая бабушка, родная тётя моего отца. Он ведь родом с Украины. Вернее родился в Кемерово, а мама его родилась в селе Ганновка, Новомосковского района Днепропетровской области.

– А что, Тётя Шура, страшно было под немцем-то? – спросил её Федор, так звали моего отца.

– Да уж. Пожили мы в страхе. Он, когда, немец-то вошёл, не спрашивал, кто мы. Вон и всё тут. Он врач. Ему положена квартира. А какая ему разница. Вот и жили мы под «сапогом» немцев. Страшно было. Захочешь выйти куда, окрик. Шарились по всем домам, искали то, чтобы им пожрать. Вон ту яблоню видишь? Что в соседнем доме. Так от дома ничего не осталось. Одна яма – воронка от бомбы. А на нашем доме до сих пор выбоины от сыпавшихся осколков, после разрывов бомбы. Вот так и жили.

Баба Шура старенькая, лицо в морщинах, сидела и вздыхала, а сама подливала украинский борщ в тарелки. Вкусный он, украинский, настоящий. С помидорами с куста, большими, сладкими, с перцем домашним. Запах настоящего борща разносился во все уголки той самой хатки.

– А потом, когда немца выгнали наши войска, мы снова в дом перебрались. Анька потом работала нормировщицей на Шинном заводе. Так всю жизнь и проработала. Оттуда и на пенсию ушла. Серёжка в Прилуки уехал с семьёй.

– А что, тётя Шура, груши-то сладкие? – спрашивает Федор.

– Да вон их сколько, ешь. Сладкие. Вон там абрикосы растут, вон там слива. А там, вишня. Ешьте на здоровье, – тётя Шура мягко улыбнулась, поглядывая, как я снимаю сачком груши с большого дерева.

– Вы в Днепропетровск съездите. Там панорама есть о войне. Когда немец-то шёл, страшно сильно было. Как туча, чёрная. Ругани. Кто кур таскает, кто что делает. Вы сегодня пораньше спать ложитесь. А то завтра на автобус бы не проспать.

Солнце уже клонилось к западу. Яркий закат окрасил небо над грушей и солнце, покачивая боками, ушло спать. Мы ещё посидели, по вспоминали о войне, житье в Краматорске и пошли отдыхать. Долго бабушка рассказывала нам о Леониде Быкове. Да, да, мои милые читатели, о том самом. Помнила его наша баба Шура очень хорошо.

– Да он такой озорник был. Хулиган да и только. Все яблоки его были. Заберётся в чужой сад и ну, яблоки таскать. Таким вот и был. Смешной хулиган, да и только. Все мальчишки задирались между собой. Жил он у нас здесь. Помним мы его.

– И эти яблоки, что напротив вашего дома, вон в том доме, где бомба упала, таскал?

– И там тоже. Он всех задирал. А так добрый был.

Тётя Аня про себя рассказывает. Как на Шинном заводе работала, как жила на своей улице матери Марии Терезы. Квартира маленькая после смерти мужа осталась ей. Газовая колонка для подогрева воды в ванной. Чистенькая квартирка, уютная.

– На заводе много работы было. Я ведь нормировщицей работала. Приходилось постоянно ругаться за качество продукции. Что тебе и говорить Федор. Сам знаешь, как сейчас за качество борются. Нормы времени на выпуск той или иной продукции отдавались маленькие, а делать надо всё правильно. Вот и ругались часто. Сергей приезжает сюда, когда свободен бывает. Дети его бывают. Саша вот приезжал. Да и Фросины дети бывают. Саша был, когда Вася с Ирой были. Помню, сидели в погребе, за наливками, что Шурка поставила. Она всегда ставит наливку. А куда девать, ягоду-то? Её много, всё не съедим. Вы хоть помаленьку возьмите себе. Вон ящики сколоти и положи яблоки.

– А если не довезём?– усомнился Федор.

– Довезёте. Все возят, и вы везите

– Ты, Феденька, помоги Шуре. У неё крыша прохудилась, и на летней кухне надо наладить кое-что.

Пришли вечером к тёте Шуре, она на стол ганашит.

– Как у Анны? Чем привечала?

– Повспоминали о её жизни, о Сергее. А что, тётя Шура, может, что сделать надо? Помочь?

– Да, крыша худая стала. Надо поладить немного.

– Конечно. Завтра и займусь. А что тётя Шура, вы так и прожили одна? Одна со всем хозяйством справлялась?

– Дак, а кто поможет. Вон, Анна, придёт и помогает мне, урожай свой собирать. У неё, у Серёжки, своё всё. Он только к матери приезжает, по проведает и назад. Он хорошо живёт с Лидой. А так мы вдвоём всё делаем. Иногда Вадим придёт с огорода. Если что надо помочь по-мужски. Мы ведь так и живём, не ставим изгородь позади огорода. Ты ешь, борщ-то. Он у нас не такой как у вас. Всё своё. Картошку, так два урожая снимаем. Летом и осенью. Ничего, ладная родится. Живём все помаленьку. Соседи не обижают. А так в городе как у всех. Вон мост, что вы видели, когда сюда шли, так он упал однажды. Шла как-то колона, шагали ведь один за одним, так и рухнул наш мост. Старый уже. Ты, Алла, может, спать пойдёшь. Завтра на рынок сходите, посмотрите, что себе. Анна с обеда придёт.