Слёзы жгут уголки моих глаз.

— Я не хочу выглядеть… Я не хотела, чтобы они думали, что победили, — шепчу я и отворачиваю голову, полностью вымотанная, физически и эмоционально.

Я не хочу, чтобы меня отчитывали, я просто хочу остаться одна.

Повисает пауза.

— Ты позволишь мне это сделать?

— Нет, — говорю я, устав от этого спора.

— Не будет осмотра доктором. Ты не хочешь позволить мне сделать это. Может быть, мне стоит просто оставить тебя здесь умирать? — спрашивает он.

Я уже достаточно привыкла к речи Брум, чтобы уловить сарказм в его словах.

— Вы можете принести мне вещи, которые понадобятся для ухода, и я сделаю всё сама, — говорю я, моё терпение лопнуло.

Он останавливается и смотрит на меня, его огромные руки скрещены на широкой груди.

— Я уже видел тебя голой, не понимаю, почему это проблема. Ты принадлежала моему брату. Если не как ребёнка, то я видел бы тебя в свете… младшей сестры.

Мои щёки яростно пылают от смущения и гнева. Хотелось бы, чтобы вуаль была опущена.

— Вы имеете в виду ту ночь, когда вы выломали мою дверь и напали на меня. Я не вижу, чем вы отличаетесь от вчерашних бандитов.

Я знаю, что это замечание несправедливо, но он ни за что не увидит меня голой второй раз.

Он, кажется, ошеломлен моими словами.

— Я не такой, как эти мужчины. Та ночь была… редчайшей потерей контроля. Теперь я здесь, чтобы помочь тебе. Ты не могла самостоятельно подняться по лестнице и потеряла сознание всего несколько минут назад. Ты, правда, думаешь, что можешь позаботиться о себе?

— Возможно, нет, но мне не придётся слушать ваши лекции.

Я в нескольких секундах от того, чтобы заставить своё избитое тело попытаться напасть на него. Он выводит из себя. На его губах дрожит улыбка. Я хочу кричать.

Он удаляется, а я радуюсь, думая, что он уходит.

— Я вижу, ты уже пыталась о себе позаботиться, — он возвращается назад. — Где ещё у тебя повреждения, кроме рёбер и лица?

— Нижняя часть спины. Больно везде, но лицо и рёбра, самое худшее.

Усталость подкрадывается ко мне. Я закрываю левый глаз.

— Я вернусь через минуту.

— Не могу дождаться, — выдыхаю я.

ГЛАВА 23

— Не спать, — громыхает голос, пробуждая меня.

Я стону и бормочу в ответ, затем вскрикиваю, когда что-то холодное касается моего лица. Я приоткрываю левый глаз и смотрю на Короля. Выражение его лица беспристрастное. Так подозрительно. Холод проникает в правую часть моего лица, и на этот раз мой стон — стон облегчения.

— Что это? — спрашиваю я, медленно перекатываясь в его сторону.

— Пакет снега — говорит он.

Прежде чем я успеваю возразить, он запускает руку под лицевую часть моей туники и кладет ещё один пакет снега на мои рёбра, а затем ещё один под меня, затем поворачивает меня на спину. Снег приглушает боль в теле. Я вздыхаю, когда пульсирующий жар на время рассеивается.

Джован закатывает рукав моей туники и начинает промывать раны, не издавая ни звука. Моё тело потеряло столько энергии, что я сомневаюсь, что смогла бы двинуться, даже если бандиты снова ворвались бы внутрь. Он втирает сильно пахнущую мазь в поврежденную кожу и забинтовывает каждую рану. Он переходит к другой руке, а затем, к моему смущению, высоко закатывает мои штанины и повторяет тот же процесс. К тому времени, как он заканчивает с первой ногой, я забываю о смущении. Его прикосновения безличны и эффективны. Это напоминает мне о том, как я мыла детей в приюте. Эта мысль смутно оскорбительна. Он выглядит расслабленным, когда работает.

— Мне нужно добраться до твоих плеч, живота и спины, — говорит он.

Мои клятвы давно позабыты. Я поднимаю низ своей туники, обнажая нижнюю часть рёбер. Король снова втягивает воздух. Я слишком устала, чтобы говорить, но издаю вопросительный звук. Он смотрит на меня, его лицо лишено каких-либо эмоций.

Он снова убирает пакет со снегом и предупреждает меня, прежде чем легонько ткнуть в мои рёбра. Я зажимаю рот, сдерживая крики внутри.

— Наш отец умер от того, что ребро пробило его лёгкое.

Спустя целую вечность он останавливается.

— У меня нет никаких познаний в этом. Я знаю только о травмах, которые сам когда-либо получал, и… о травмах моего отца. Думаю, что большинство из них просто синяки, хотя эти два в середине выглядят хуже, чем другие, в них могут быть трещины. Ты жива спустя много часов, полагаю, будешь жить, — говорит он.

— Ох, здорово, — отвечаю я, мой голос сухой и скрипучий.

В его глазах мелькает веселье.

Он втирает другую мазь в мои рёбра.

— Мне надо обработать твою спину.

— Пожалуйста, отвернись, — говорю я, стараясь держать глаз открытым.

Мгновение он колеблется, но потом делает то, о чём я прошу. Похоже, кое-кому не нравится, когда ему указывают, что делать.

Я сажусь, будто мне уже тридцать перемен, и стягиваю с себя тунику. В несколько приёмов я перекладываюсь на живот и бормочу, когда готова. Он работает над моей спиной, и даже боль, когда он двигается по ушибам, не может омрачить облегчение от мазей, которые он наносит.

— Ты лучше, чем Рон, — говорю я в полудреме.

Рон давал мне только лёд. Мне следует сказать ему об этой мази.

Руки Джована останавливаются, хотя всё ещё остаются на моей спине. Я ворчу, когда он останавливается надолго, и он снова натирает меня мазью.

— Было очень подло, бить тебя сюда, — говорит он, прочищая горло.

Я согласно бормочу.

— Как твой отец сломал ребро? — спрашиваю я.

Король натягивает мех на мою спину. Он садится на край, и матрас прогибается. Я гадаю, услышал ли он мой вопрос.

— Упряжка перевернулась, — бормочет он.

Раздается стук и хлюпанье, он собирает различные предметы, которые только что использовал.

— Я больше не могу держать глаза открытыми.

Я вздыхаю в знак извинения.

— Теперь спи. Я вернусь и проверю тебя, как только смогу.

— Спасибо, Кедрик, — говорю я и сразу же погружаюсь в блаженный сон.

Верный своему слову, Король приходит и будит меня несколько раз в течение дня. Каждый раз он приносит снежные пакеты и натирает мазью мои рёбра и поясницу. Я отбрасываю в сторону мысли о том, насколько странной является эта ситуация, чтобы подумать о ней позже. На следующий день моей голове гораздо лучше, хотя рёбра и поясница всё так же плохи. Каждый раз, когда я думаю о своих вчерашних действиях, стыд пронзает меня насквозь. О чём я думала, отправляясь в обеденный зал в таком состоянии. Я поморщилась от некоторых фраз, которые я сказала Королю Джовану, и решила винить в этом свою травму головы.

Я до сих пор немного в шоке от его терпения и заботы, проявленной накануне. Я никогда раньше не видела эту черту его характера. В один момент он угрожает убить меня, а в другой — ухаживает, восстанавливая моё здоровье. Ярость за гранью разумного, а потом улыбка, когда я злюсь. У меня снова начинает болеть голова. Я быстро прекращаю попытки разгадать загадку брата Кедрика.

Я встаю, умываюсь, а затем одеваюсь в свой последний комплект чистой одежды. Я добавляю в огонь бусины Пиопа, и затем вспоминаю про Кауру. Быстро оглядев комнату, я осознаю, что её коробка исчезла. Я нахожусь в шаге от панической атаки, когда понимаю, что Король, должно быть, забрал её.

Я озадаченно качаю головой.

— Кто вселился в Короля Джована?

Дверь с грохотом открывается, и мужчина, вызвавший моё недоумение, входит и захлопывает её за собой.

Гнев нарастает.

— Что если бы я одевалась или мылась? — спрашиваю я, пристально глядя на него.

Есть ширма, отгораживающая горшок и таз, но это всё равно ужасно грубо.

— Но ты ведь этого не делала, — заявляет он.

Я отворачиваюсь, покачивая головой и закатывая глаза.

— Ты слишком часто закатываешь глаза.

Как он узнал? Я вздрагиваю и протягиваю руку вверх, чтобы проверить вуаль, но обнаруживаю, что её там нет.