В одном из писем отец вспоминал, как десятки лет назад, когда руководство решило основать здесь наблюдательный пункт, вражеская армия всячески мешала строительству. Да еще и метель бушевала – в общем, условия адские, но освободительная армия справилась и все-таки возвела на этом месте заставу. На любой географической карте прекрасно видно: это место настолько важно для обзора, что без заставы не обойтись никак.

Пока Юэлян блуждал в своих мыслях, к нему подошел взводный. Юэлян вскочил.

– О чем задумался, Юэлян? – поинтересовался он.

– Да так, ни о чем, – смутился тот.

– Я показал обе твои статьи своему однокашнику, он редактором работает. Говорит, пишешь ты неплохо, но сюжет бедноват: слишком мало событий…

Юэлян приуныл. Он и сам считал, что написано весьма недурно. Сочинять тексты он любил и в отряде связистов регулярно участвовал в подготовке стенгазеты, которую оформляли на меловой доске.

– Но ведь именно так нам здесь и живется, – вздохнул он. – Каждый день одно и тоже, как под копирку…

Взводный улыбнулся:

– А ты напиши про Даву.

Юэлян вздрогнул. Уж не намекает ли взводный на его чрезмерное увлечение собакой?

– Честное слово, Дава никак не влияет на качество моей службы.

– Да я серьезно. Если уж взялся писать, пиши о том, что тебе интересно!

Взводный приехал на третий день с появления Давы на заставе. Он сразу заметил, как часто в разговорах солдат выплывает этот новый «на-хлебничек». Юэлян рассказал, как все произошло, и взводный решил:

– Раз уж привез, отвечай теперь за него. Но так, чтобы твои дежурства и тренировки не пострадали!

– Слушаюсь! – воскликнул Юэлян.

Взводный собирался задержаться на праздники дома подольше, но все же вернулся раньше, чем планировал. Взвод был счастлив, а Юэлян – особенно. Все два месяца, пока командир навещал семью, юноша ждал его с нетерпением. Почему-то рядом со взводным Юэлян всегда чувствовал себя уверенно, хотя тот был совсем немного старше. Взводный был капитаном всей заставы, главой их большой солдатской семьи. По прибытии он сообщил, что побоялся снегопадов с перекрытием дорог и потому решил вернулся раньше срока.

– Ну и какого черта? – возмутился старина Сун. – Оставался бы дома, заботился о своих стариках! Ты что, нам не доверяешь?

Взводный стушевался:

– Конечно, доверяю. Просто я очень по всем вам скучал. Сидеть дома не хотелось. Как только выбирался куда-нибудь или набивал пузо чем-нибудь вкусненьким, тут же вспоминал о вас – и всякое настроение пропадало! Однажды пошел с однокашниками в караоке, так один мой приятель запел «Возвращаюсь в Лхасу». Услыхал я первую строчку – и ну хлюпать носом да обливаться слезами! Ребята просто рты пораскрывали…

Юэлян заметил, как у взводного дрогнул голос. Старина Сун молча похлопал командира по плечу.

«Интересно, – задумался Юэлян, – неужели и я, когда уеду с заставы, буду тосковать по ней точно так же?» Старина Сун рассказывал, что каждый год на проводах «стариков» в отставку все дружно рыдают в голос. Юэлян не представлял себя плачущим. С самого детства он вообще плакал редко, возможно, из-за того, что никто не собирался его утешать.

Взводный переменил тему:

– Ребята, в этот раз я столько всего привез: и вкусного, и веселого, и интересного! Надеюсь, зимой грустить не придется! Еще и матушка дала с собой гору колбасы да солонины домашнего копчения! Ах да, еще я купил небольшой принтер для фотографий… Ну знаете, такой, для моментальной печати. Я тут кое-что придумал, ни за что не догадаетесь! Через пару дней расскажу! – и взводный хитро прищурился.

Юэлян не понимал, зачем вдруг понадобилось печатать фотографии. На все время снегопадов дороги перекрывают и почта не работает. Разве отец в свои годы не ждал всю зиму до самой весны, чтобы наконец отправить им с матерью письмо?

Взводный был терпеливым, с каждым из солдат обходился приветливо. За те месяцы, что Юэлян провел на заставе, он не получил ни единого выговора. И даже в ответ на выходки Чжоу Цзюньцзе, который постоянно нес всякую чушь и даже не думал исправляться, взводный лишь озабоченно хмурил брови. Огорчать или подводить такого командира хотелось меньше всего на свете.

Технически застава Годунла относилась к Ядуну, но здесь, в отличие от отряда связистов в уездном городе, обстановка была куда суровее: нехватка кислорода, мороз, одиночество. Городским солдатам тоже не разрешалось постоянно сидеть в интернете, но по выходным они все-таки получали шанс порадовать себя: посмотреть, что опубликовали друзья, зарубиться в игры.

А тем, кто служил на заставе Годунла, не то что для выхода в интернет, но даже для телефонного звонка приходилось спускаться вниз и ловить связь. Юэлян понимал: его отец жил в тех же самых условиях, с той лишь разницей, что его поколение не пользовалось интернетом, а Юэлян родился в 90-е годы и вырос с постоянным доступом ко Всемирной сети. Для него и его ровесников жизнь без интернета приравнивалась к изоляции от всего человечества. Что, собственно, и мешало ему освоиться на заставе окончательно.

Однажды он возился с телефоном, бормоча:

– В горах даже кирпич полезнее этой штуковины!

А Лобу Цыжэнь утешал его:

– Поговаривают, в будущем году сюда проведут интернет, у всех будет связь!

– Да зачем он вам сдался, этот интернет?! – притворно скривился Чжоу. – Здесь же и так все прекрасно! Хочешь куда-то добраться – топай ногами, с кем-то связаться – кричи погромче, согреться – дрожи посильнее, защититься – зови собак. Мне нравится!

Сжимая телефон, Юэлян развернулся и вышел: уж больно неохота было слушать бесконечное нытье Чжоу. От его жалоб на жизнь у окружающих моментально портилось настроение.

Кого Юэлян любил послушать, так это рассудительного взводного. Странное дело – в школе поучения учителей его раздражали, а здесь он с удовольствием внимал командирским мудростям. На самом деле, ничего особенного тот не говорил: «Солдат горной заставы должен контролировать свои желания». Или: «Юноша станет настоящим мужчиной, только если научится управлять своими эмоциями, обуздывать свои страсти».

А однажды взводный с улыбкой сообщил Юэляну:

– Если честно, я повторяю это и тебе, и себе… Всем кажется, будто я привык к здешней жизни? Черта с два! В первый месяц мне все так осточертело, что хотелось выть… Но, поразмыслив, я понял: этот год на заставе должен стать для меня испытанием на пути к лучшему себе.

Юэлян удивился: значит, и взводный терзается здесь одиночеством ничуть не меньше нашего, и ему так же непросто справиться с самим собой. От этой мысли Юэляну полегчало: выходит, сложно освоиться здесь не только ему одному? Ну а затем он постепенно привык и к одиночеству, и к отсутствию интернета, и к тому, что изо дня в день перед глазами все тот же пейзаж и все те же лица. Его внутренний голос твердил: «Ты сам попросился служить на этой заставе. Так уж неси эту ношу с достоинством».

Но вскоре его одолела новая тревога. Изо дня в день он дежурил на посту, тренировался, учился, ел и спал. Жизнь текла однообразно. Вокруг было беззвучно, как на луне, а дымом войны не веяло и в помине. В чем же смысл такого существования? Неужели когда-то в точности так жил и его отец?

Взводный утверждал, что жертва тибетского пограничника и состоит именно в такой вот рутинной службе. Что на алтарь этой службы он кладет свои молодость и здоровье. Но Юэляна это не успокаивало. Не для того он взвалил на себя бремя солдатской службы и навлек на свою голову материнский гнев, чтобы вести здесь настолько пресное существование. Он недоумевал, как отец мог так горячо любить подобную жизнь?

Лобу Цыжэнь, напротив, не жаловался никогда. Он держался так, словно видел перед собой цель, и жилось ему будто бы даже интересно. Юэлян спросил:

– Тебе что, не бывает одиноко?

– А что такое одиночество? – спросил Лобу Цыжэнь.

– У тебя, наверное, есть, за что бороться, и поэтому ты чувствуешь, что все не зря, – предположил Юэлян.