Шло время, учеба близилась к завершению, на горизонте замаячили ГОСы, надо было как-то определяться. Леонид твердо знал, что после ординатуры работать пойдет в наркологию. Женька готовилась в стоматологи. Трехлетний Дима уже ходил в детский сад. Он по-прежнему был на попечении Галины Аркадьевны, Женька и Лёня учились и работали, брали ночные дежурства, потому что за них больше платили. Лёня после работы обязательно «снимал напряжение», да так, что не всегда попадал домой. Объяснял это тем, что иначе невозможно «все это вынести». Что конкретно «это», по своему обыкновению, не уточнял. Женька возмущалась, они часто ссорились, в конце концов, договорились, что если он захочет немного расслабиться и выпить после работы, то будет делать это дома, а не с алкашами-санитарами. Первое время так и было, Женя заметила, что ей даже стали нравиться эти посиделки с собственным мужем. Она их стала ждать. Во время их полуночных застолий Лёня становился разговорчивее и мягче, они строили планы, шутили, любили друг друга яростно и страстно.Женьке казалось, что она надумала все проблемы, все у них с Лёней замечательно и прекрасно. Но тут противницей такого времяпрепровождения стала Галина Аркадьевна. Время от времени, отлавливая по утрам, хмурую, заспанную внучку, распространяющую на всю кухню устойчивый перегарный аромат, она высказывалась так, чтобы слышно было также мучающемуся от похмелья Лёне:
– Ты что делаешь, идиотка?! Ты же сопьёшься! – понимая, что эти слова не помогают ей достучаться до спящей на ходу, вяло помешивающей кофе Женьки, судорожно подыскивала слова, – Тебя лишат материнских прав, Димочку заберут, я ведь старая уже, – она переходила на крик, – Если этому все равно, – она кивала на дверь комнаты, – То ты ведь, женщина, мать, остановись, Евгеша!
Женька с отвращением глотала кофе, вторую чашку несла мужу в комнату, на ходу отвечая: «БабГаль, да ты что?! Выпили после работы по чуть-чуть… Не выспались, просто…не волнуйся ты…»
– Женя, с этого все начинается, у него вся семья наркоманы, у тебя тоже наследственность плохая, одна Райка чего стоит… – Галина Аркадьевна махала рукой и уходила в комнату поднимать Димку, который давно переехал к ней в комнату, вдетский сад.
– Пора нам сваливать от бабули,… да и тесно здесь, – задумчиво говорил одевающийся Лёня, – Будем снимать хату, я узнаю у ребят. Ничего, мать, все устроится, полмира живет в арендованном жилье, а мы чем хуже.
Женька недовольно дернула плечом:
– Не называй меня так, сто раз просила…Не потянем мы съёмную квартиру, ты прекрасно знаешь об этом…
Но снимать жилье не понадобилось. Сестра Женькиного отца, – Раиса, умерла в ноябре 95-го, не дожив и до сорока лет. На похоронах Женька никак не могла соотнести портрет двадцатипятилетней Раи, сделанный двенадцать лет назад, который стоял теперь на поминальном столе, с тем, в кого превратилась эта женщина за последние несколько лет. На фотографии смеющаяся девушка с ямочками на щеках, запрокинув голову, придерживала рукой тяжелую светлую косу, а похоронили сегодня жилистую, морщинистую тётку с отекшими ногами и одутловатым лицом, испещрённом красно-синей сеткойкровеносных сосудов. От обаятельной белокожей красавицы не осталось и следа. Её место заняла мумия неопределенного пола, у которой половина зубов отсутствовала, ао второй напоминали лишь кое-где торчащие желто-коричневые пеньки. Зинаида начала говорить о переезде ещё на кладбище. К удивлению Женьки, отец поддержал мать и сказал, что окажетлюбое содействие, касательно ремонта пристройки, в которой жила Раиса. На поминках Зина продолжила, и Женька с удивлением слушала мать, которая приводила все новые доводы в защиту их переезда, как будто волновалась, что кто-то начнет в них сомневаться, или оспаривать:
– Ты подумай, доченька, в пристройке две отдельные комнаты, кухонька, хоть и маленькая, да своя, – перечисляла Зинаида Евгеньевна, – туалет, умывальник, – Зина судорожно вздохнула, – Райка, дрянь такая, царствие небесное, конечно, загадила там прилично, но это ничего, отец поможет с ремонтом, раз обещал, да и я тоже…. Мать глянула на Женьку, которая все смотрела на Райкину фотографию, подождала какой-нибудь реакции от дочери и, не дождавшись, продолжила:
– Ты знаешь, отец сейчас совсем другой стал, мы к вам соваться не будем, чего нам делить, правда, доченька? – И у Митеньки своя комнатабудет, опять же, пятый год мальчишке всё-таки… Да и как не крути – это твой дом родной, прописана ты здесь.
– Спасибо, мама… – Женька испытывала страх и отчаяние… Что-то ещё, помимо смерти Раисы,тяжелым мрачным комом давило изнутри. Она вдруг явственно ощутила неопределенное, но вполне различимое предчувствие надвигающейся беды. Женька не глядя на мать, тусклым голосом спросила:
– А ты помнишь, какая она была, раньше?! – она кивнула на портрет – А я помню, я очень хорошо её помню – она платья куклам шила такие, что мне все девчонки завидовали, – Женя чувствовала, как закипают слезы, – Я её любила, да и Славик тоже, она ведь очень добрая была…очень… – Женька вышла из-за стола.
Когда она мыла посуду, к ней снова подошла мать:
– Дочь, всё решили: в общем, Лёня с папой на днях начинают ремонт, я с 18-го в отпуске, тоже подключусь, а ты смотри, по обстоятельствам, – Зинаида торжествующе, но с некоторым удивлением, смотрела на дочку, не понимая, почему она не радуется. Женя медленно вытерла руки, (людей было мало, поэтому управились быстро) и, с усмешкой, проговорила:
– А, так вы все решили, вот молодцы, вот и ладненько! Сделаем ремонт, – отмоем, выметем, перечистим всё, чтоб и духу Райки-алкашки не осталось, да, мамочка, ты ведь это имело в виду!? Моя дорогая, аккуратная, правильная и всегда трезвая мамочка! – Женька уткнула лицо в полотенце и глухо зарыдала, – Что с ней стало,…с Раей … – плечи её сотрясались от рыданий, – Вы что, не видите, что с ней стало-о-о….
На кухню зашёл отец, за ним Галина Аркадьевна и Лёня. Зинаида умоляюще посмотрела на мужа, потом на мать и зятя:
– Это ничего, это бывает, у неё истерика…. Валерий Михайлович откашлялся, сделал шаг в сторону Женьки, которая сидела за кухонным столом, слегка раскачиваясь, так и не отнимая от лица полотенце, остановился и затем нерешительно произнес:
– Видишь ли, Евгения, мы жили в одном доме, и были свидетелями, так сказать, непосредственно… э… её падения, можно сказать, деградации личности твоей тёти, моей сестры, – Женя медленно подняла глаза на отца и внимательно слушала, – Что касается меня, то если ты думаешь, что я просто наблюдал со стороны, то уверяю, – он обвёл глазами присутствующих, чтобы не встречаться взглядом с дочерью, – Уверяю… вас, что я делал все, что мог, чтобы этого избежать, – я разъяснял, я предупреждал, я настоятельно советовал лечиться…Я… – но осталось неизвестным, какие ещё невероятные усилия предпринимал Валерий Михайлович и почему он вдруг вообще стал об этом говорить, оправдываться и что-либо объяснять, потому, что заговорила Галина Аркадьевна:
– Никто тебя не обвиняет, Валера, чего ты разошелся?Свою голову не одолжишь, человеку трудно помочь, если он сам не хочет этого, а то, что Евгеша так близко к сердцу приняла, может и неплохо, – Галина Аркадьевна присела рядом и обняла Женьку, – Не думаю, что кто-то ещё так искренне оплакивает Раису Михайловну…Упокой, Господи, её страдающую душу, – Галина Аркадьевна перекрестилась и, наклонившись к Женьке тихо сказала:
– Ты знаешь, а хорошо, что ты видела все сама. Думай, Евгеша, крепко думай!И уже, чтобы слышали все, добавила:
– Знаешь, внучка, а идея с переездом неплохая, – Дима может ходить в садик здесь, мама тебе поможет его устроить в свой, – Зинаида благодарно кивнула.
– И места больше, и двор свой есть, и старая калоша, опять же, не будет все время маячить перед глазами, – Галина Аркадьевна отмахнулась от несмелых протестов и тяжело встала, – Мне кажется, Раиса была бы не против твоего заселения, да и мне, честно говоря, хочется уже тишины, голова почти каждый день ужасно болит, – Зина, принеси мою сумку, там лекарство.
