Затем, засучив рукава, с жилетки вынул кортик.

«Ну что, старик, ты узнаешь вещицу вот такую?

Я специально для тебя принес ее… лихую!

Давай, давай, вставай уже!

Ну сколько можно так лежать?

Смотри, чрез три часа рассвет – пора нам поболтать!»

И с этими словами он, щелчок издав рукою…

Изящный черный табурет создал перед собою.

Затем присел он на него и руки на руки сложил,

Закурив сигарету,

Как будто просто так пришел, и дел как будто нету.

Старик сидел там, как и прежде,

И вовсе не терял сознанья.

Смотрел он гостю на лицо и целиком был во вниманье.

Затем, послушав незнакомца, поняв, что перед ним не человек,

Поднялся на ноги он робко

И, взора своего не опуская,

Присел пред ним, как будто знались целый век.

«Ты кто такой? –

спросил старик. –

Зачем явился ты в обитель?»

«Хммм… считай, что я твой лучший друг, твой личный ангел и хранитель!»

Старик не понял ничего, и цели гостя… непонятны.

И чувство холодно пришло, ладони его стали хладны.

Старик не ведал что сказать, о чем спросить и что же все же происходит.

А гость смотрел ему в глаза – вопросы сам он в них находит:

«Послушай, старец, отдышись…

Нам некуда с тобою торопиться.

Ты приходи давай в себя.

Для нас же час как век продлится.

Есть многое, о чем мне хочется спросить,

На своей должности я и не так уж долго…

На ряд вопросов быстро сможешь ты ответишь,

А на другие будет отвечать, признаюсь… колко!

Я просто не люблю возню,

И суета мне непривычна…

Вот потому я и грублю,

С людьми я так себя веду обычно».

И на лице его как искры блеснули карие глаза,

Но непонятно, от унынья или от радости сперва.

В лице его тогда читались не человека оправданья,

А нечто отвратительного, злого, бездушного – мечты, желанья.

Гость понял, что старик увидел – в глазах его какая-то идея,

Но продолжал смотреть на старца, как царь посмотрит на плебея.

Его совсем не задевала священника нужда в познаньи,

Он знал, что надо самому, свои он исполнял желанья.

«Ну ладно, хорошо, старик,

Ты вроде бы пришел в себя…

Хотя… постой-ка, погоди немного,

Дай глянуть на тебя».

И гость сначала пробежался по старику скорей глазами,

По одеянию его… как будто что-то вспоминал,

И очень быстро шевелил своими он глазами…

Рукой схватился за лицо и повернул в сторону,

Как будто что-то в нем искал… как будто бы ребенку!

Увидев тотчас, что старик не рад его затее,

Пришелец руку опустил, привстал и стал смелее:

«Я просто уточнить хотел,

Все правильно ли сделал…

Могло быть так, что ты не ты,

А я совсем не ведал.

Тебя нашли ведь для меня

По моему заказу,

Но то помощники мои…

Тебя узнал не сразу».

«Да что ж вам надо, господин?

Давайте же приступим,

Я не уверен, помогу ль....

Мы время не погубим?»

«Нет, все нормально – все как есть

И как положено, конечно…

Теперь я знаю, кто ты есть,

И мне к другим лететь нечестно.

Да… и не волнуйся о часах,

Как только разговор наш прекратится,

Ты вновь окажешься тогда,

Когда закончил ты молиться».

Гость встал и сделал шаг вперед.

Теперь стоял спиной он к старику…

«Ну что ж, давай начнем,

Терпеть я больше не могу!

Но помни… помни, старичок…

Я хоть не любитель оправданий,

Но вовсе, вовсе не из тех,

Кто помогает в исполнении желаний.

Но ты послушай наперед…

Ты только правду говори,

Одно, но лживое признанье…

Подобен станешь ты пыли!

Давай начнем-ка для начала

О детстве толковать…

Начни с того, что лучше помнишь…

Кто твой отец, кто мать?

А я пока вот тут присяду», – сказал названый гость.

Щелчком создал он стул винтажный и одежду повесил на гвоздь.

Присел на стул, с усталым видом, немного закатив глаза

И ногу на ногу сложив – как будто слушал нехотя.

Как будто все это ему не надо

И словно сам понять не может, для чего

Пришел сюда ответы слушать престарца одного…

А старец, время не теряя,

Из памяти мгновенья вспоминая,

Тут начинает свой рассказ.

Не стоя, сидя, обернувшись, слегка повернут к незнакомцу,

И взгляд его глубок и хладен, подобно темному колодцу…

Как будто видел отраженье, из прошлого картины вспоминая,

Минуты три он промолчал, воспоминаниям внимая.

«Отец родился мой и вырос,

Как матерь в детстве говорила мне…

В дали, далекой отсюда,

В холодной и глухой тайге.

Он пятый сын был у семьи,

Два первых померли при родах,

Осталось их три.

Его Никитием назвали,

Когда на свет явился он,

И вплоть до юношеских лет

К трудам семьи был приобщен.

Отца уж не было у них,

Все трое с материю жили,

Убит был зверем прадед мой,

Когда охотился в Сибири…

И так вот вместе все – три брата

Охотились и собирали,

Все вместе матери своей

До старости, седин

Дожить свой срок и помогали…

Потом отец покинул край,

В котором прожил много лет,

И перебрался в край,

В котором я держу обет.

Тут с матерью моей Марией

И познакомились они…

Затем чрез год и я родился,

И были счастливы они…»

Но тут незваный гость прервал прескромный монолог:

«Так почему отец уехал,

Остаться с матерью не смог?»

«Отец сказал, что был он в ссоре,

И оставаться там не мог…»

«Но с кем же в ссоре был Никитий,

Коль жили там лишь мать и братья,

Иль погоди… – ему хотелось испытать

Красивой женщины объятья?»

И при словах таких, последних, два чувства в сердце вызывая,

Наш гость блеснул, сверкнул глазами, ответа старца ожидая.

И не понятно, что услышать тогда хотелося ему....

То, что отец предал семью, оставшися в любви плену?

«Не надо… – говори, как есть,

Я судеб много очень видел –

Количество не счесть.

Не надо обращать вниманья

На мои глаза…

Своим ты не поймешь сознанием,

О чем желаю я…»

Старик его покорно слушал, согласие передал киваньем,

Он не хотел срывать беседу своим непониманьем.

«Я лгать не буду, – молвил он. –

Я ограничен пред тобою…

Выдумывать не стану я.

Смущаюсь, думаю порою…»

«Не надо думать, говори, что есть

И было как на деле…

Ты много думаешь вообще,

На деле все так еле-еле…»

Старик, поняв, в чем ошибку совершил,

Продолжил свой рассказ бодрей,

И так он говорил:

«Не знаю… почему ушел,

Покинул он родимый край,

Наверное, в краю долевом

Душе найти пытался рай.

Он говорил лишь, что

Оставить он не хотел родную мать,

Но были с нею сыны дома,

Они не дали ей пропасть…

Он сетовал, что очень часто

По братьям милым тосковал,

Что за здоровье мамы родной

Порой переживал.

А здесь… приехал и влюбился,

Но знать тогда не знал,

Что время быстро так промчится…

Порою сам не замечал.

Но братьям он писал пречисто,

О том, как шли дела…

Его всегда их волновала

Любименьких судьба.

Но… никогда не возвращался

Он в детства милые места…

Видать, судьба была такая

У моего отца....

Мне кажется, что очень много

Он мне не говорил,

Порою… часто-часто… одно твердил:

«Эх… коли было все иначе…

А вот тогда… а если б так…»

Но я не знал, что это значит,

Я молод был, совсем дурак».

И тут пронзительно, но тихо священник слышит ряд голос:

«А если бы сейчас его увидел, какой ему б задал вопрос?»

Старик не сразу вник, в чем дело, откуда были голоса,

Но продолжал, потея… несмело, чуть дыша:

«Я бы спросил, о чем он молвить