Во храме… где-то высоко в горах священник исповеди вел.

Весь день в тот храм паломники из разных стран ходили, разных дол.

И вот уж солнце на закате, паломников толпа стихает,

Последних мольб, молитв, признаний тихонько шепот пропадает.

Священник сед, уж кари очи…

Днем люду помогая с причащеньем,

Глаза к иконе поднимая, в молитвах сам он дни и ночи.

На службе он стоит с главой покрыт,

Внимая молча, опустив глаза, словам и мыслям приходящих…

Но при свету свечей горящих

Заметен лик его в морщинах, о жизни прошлой говорящих.

В лице его отражены картины давно уж стертых с памяти мгновений,

Страданий, радости, тоски и разочарований…

Давно забытых впечатлений…

О том, что был однажды он женат, в мучениях любимая его погибла,

Когда-то встретившись однажды с ней,

Решил, что счастию не будет их конца… теперь все стихло.

Он помнил день тот, как вчерашний, как познакомился он с ней,

Как взгляд ее, его манящий,

Красот земли превосходящий, казался всех ему милей…

Он помнил, как когда-то в парке они стояли у беседки,

Разговорилися друг с другом,

Как птицы две, сидящи в клетке…

О чем тогда они делились, как мыслей было много-много,

И с силою с какой влюбились друг в друга, крепко и глубоко.

Как сын родился у него и дочка через два часа…

Как в тот момент от горя, счастья надвое разрывалася душа…

О том, как счастия, грядущего надежду, болезнь невесты разбивала в крах…

И с малолетними детьми остался он один в стенах.

Как труден жизни путь был очень, как дочь, покинув отчий дом…

Как полюбился ей убийца, вошедший в дом потом.

Как сын без послушанья старшим пошел за ним же на войну,

Не зная вовсе жизни правды, все воспринимая как игру…

Как у могил стоял их после возвращения с войны,

Как много после в размышлениях… искал своей он в том вины…

Как много думал и страдал он, не зная, что за наказание…

В чем был повинен его род, за что дались эти страданья.

Он редко вспоминал о прошлом!

Лишь изредка, когда себя видел в другом,

И слышал речь просящего прощенья…

Воспоминая о былом.

Ох … много что случилось в жизни – всех бед и благ, что было с ним, не счесть…

Он много пережил за свои годы.

Всегда был добр, хранил и честь.

И вот, дверь храма закрывая

(последний вышел уж паломник),

Священник, выход озирая, на плитке храма видит кортик.

Он замер (…только на мгновенье), поближе подошел к двери,

Рукой толкнул ее легонько и запер изнутри.

Шагнув вперед, слегка нагнулся и подобрал кинжал.

На нем, прищурившись немного, он надпись прочитал:

«О ты, заблудший во страданьи,

Не понимающий себя,

Коль суждено тебе погибнуть,

Твоею карой стану я».

«Как странно… – в мыслях промелькнуло. –

Кто в храм ко мне пришел с тобой?

Али затеял кто дурное… или хотел прийти за мной?..

Если хотел, то передумал? Зачем оставил здесь его?

Наверно, обронил случайно.

Зачем принес он, все равно?..»

И вот в руке его кинжал.

Заходит в комнату свою.

Кладет кинжал, выходит.

Идет затем он к алтарю.

Он медленно идет, не слышно даже дыхания его.

Его покой и средоточья не нарушает ничего.

И взгляд его, уверенности полный – усталости не видно тени…

Пред Богом Библию читая,

Себя он в рабство не отдаст печали, лжи, обидам, лени…

И вот стоит пред алтарем.

Стоит и книгу открывает,

Закладка есть в сказаньи том, с нее читать и начинает.

Он помнит строки наизусть… их по привычке открывает.

Он смотрит в купол, говорит, пред ним свеча стоит, сгорает,

И от нее мерцанья свет в глазах священника играет…

Проходит время с полчаса, но не замечено оно…

Еще немного… и за храмом было совсем уже темно.

Во храме ж свечи догорают, пора уже их поменять,

Священник от молитв, признаний с колен уж начал привставать.

(Уже глубокой была ночь,

Он, опустившись на колени – в мольбе себе хотел помочь).

И вот теперь, привстав немного, священну книгу закрывая,

Он слышит шепот в центре зала, глядит туда, ему внимая.

Затем молчанье, тишина – не слышно ничего в округе.

Он повернулся к алтарю и посмотрел на свои руки.

Какой-то мыслью стал пленен и просто так стоял минуту,

Как будто что-то вспоминал или забыл… – гадать не буду.

И тут от мыслей пустоты, как молнией, его отрезало сознание,

Он слышит в храме голоса,

Но не моргнет – непониманье!

Он в шоке – знать, конечно, он не может,

Кто мог вломиться в его храм?

А коли что, то кто поможет?

Опять молчанье… тишина…

Но делать нечего. Гадая,

Старик, прислушавшись, внимая,

Идет вглубь храма, тихо-тихо, чуть дыша.

Стоит теперь он в центре храма, пытается понять, что происходит.

Вокруг него иконы и кадильниц дым,

Вокруг он пристально глядит, но никого там не находит.

«Наверно поздно, все ж устал», – подумал он, легонечко вздыхая.

Пошел вдоль стен с охапкою свечей, потухшие на новые меняя.

И тут, пол западной стены пройдя, их поменяв уже немало,

Он глянул мельком пред собой, заменит странности сначала.

Все будто как-то поменялось.

Не мог понять вот только что,

Но это чувствовалось, зналось, не видно так, глазами, но…

Старик с каким-то странным чувством – тревоги полон, страх не сходит…

Он замечает, что во храме что-то плохое происходит.

Вперед он смотрит, но ничего не понимает,

Часть бывших перед ним икон висит вниз головой,

А часть мерцает…

Старик стоит на своем месте, и страх его переполняет.

Он видит, как одна из них зажглась в конце стены,

Через мгновение сгорает.

Он слышит ветра шум и стон, хотя во храме нет окон…

И света нету от свечей, хоть ими нынче храм был полон…

Иконы, по приказу словно, все, что оставалися на стенах,

Упали разом, и мгновенно застыла кровь у старца в венах.

Все загорелся, зажглися! Как будто адским пламенем объяты…

И хладом веяло от них.

Вокруг же нету виноватых…

И тут, как будто ото сна – в глазах в мгновенье потемнело,

Все озарил свет от свечей, старик привстал с коленей смело.

Все стало прежним и знакомым, и словно не происходило ничего,

Иконы вроде все на месте висят уже давно.

И снова, вновь метаморфозы – опять погас повсюду свет.

И в центре зала, у иконы вдруг возникает силуэт…

Какой-то странный блеклый образ и как в тумане, в дымке весь,

Он сам хоть красный, очень яркий, вокруг него огни… то там, то здесь.

Но так вот длилося недолго – огни погасли рядом с ним,

И стал он жгуче-жгуче черным, как от резины жженой дым.

…Священнику ничто не оставалось, как наблюдать за чудом тем,

Он ничего не мог поделать, он лишь смотрел, был глух и нем…

И вот из дыма в центре зала, как из-за двери выходя,

Пред стариком явился парень, прищурившись слегка…

Он был неплохо даже сложен, одет красиво, как богач…

В руке его был левой зонтик, а в правой – трость и плащ.

Костюм из легкой тонкой ткани – совсем как шелк почти…

В туфлях, начищенных до блеска,

Жилетка и очки…

Он все смотрел на старика. Потом минуту постоял,

Прищурился опять слегка и тихо так сказал:

«Чего ж ты смотришь на меня?

Старик, неужто не заметил,

Что я устал, я был в пути.

Ты так вот меня встретил?!

Чего молчишь, как истукан?

Сидишь здесь полулежа?!

Ты что сегодня днем был пьян?

Вот так встречать негоже!»

Еще секунду подождав, он сбросил плащ и зонтик,