Тысяча лет назад

То, чего не смогли сделать легионы демонов, смогла совершить подлость и предательство человека, которому император Вала доверял как самому себе.

Взгляд бывшего властителя империи скользнул по эшафоту. Здесь вместе с ним над кострами с разгорающимся огнем стояли еще четверо его самых верных и преданных друзей. Самых преданных слуг императора, что вместе с ним прошли путь от самых низов до высот золотого дворца, парящего в облаках.

«Гор! – Подумал Вала, глядя на усмехающегося красноглазого демона. – Как невероятны сюрпризы судьбы! Когда-то он был самым опасным из моих врагов, а сейчас стоит в ряду тех, кто готов взойти вслед за мной на костер».

Его взгляд двинулся дальше и остановился на стоящей на коленях девушке.

«Мара! Они раздробили ей кости, но не сломили ее дух. Никто и никогда не мог добиться этого, ни сейчас, ни во времена ее юности, когда она была всего лишь шлюхой в трактире нижнего города».

Взгляд императора перешел на застывшего с закрытыми глазами человека в хламиде жреца.

«Заал! – Вздохнул Вала. – Как всегда молится. Он молился, когда хотел уничтожить меня, молился, когда встал в ряды моих сторонников, молится и сейчас, всходя из-за меня на костер».

Последний из стоящих на эшафоте поднял глаза и встретил взгляд своего императора.

«Торин! – Горько усмехнулся Вала. – Единственный из всех грандов, кто остался мне верен. А ведь я до последнего сомневался в его преданности. Жаль, что я не смогу его отблагодарить».

Языки пламени вцепились в босые ноги, а клубы дыма разорвали легкие. В этот миг император увидел того, кто его предал. Их глаза встретились, и в сознании Вала прозвучало невысказанное злорадство изменника.

– Глупец! Какой же ты глупец! Я всегда ненавидел тебя! Я ждал этого часа всю жизнь! – Бесконечная самовлюбленность и эгоизм звучали в каждом слове предателя. Чувствовалось, что ему очень хотелось, чтобы именно эти слова были последними, что император услышит в своей жизни. Вот только не стоило недооценивать волю того, кто смог подчинить себе почти весь мир.

Подавив адскую боль горящего тела и разорвав своей волей пелену клубящегося дыма, Вала прокричал так, что его услышал не только изменник, но каждый из стоящих на площади. Услышали все, и все поняли на кого обрушено это проклятие.

– Ты очень скоро умрешь! Ты и весь твой род до седьмого колена! Вы все умрете, но наш с тобой разговор на этом не закончится. Для нас с тобой смерть – это только начало! – Вала все же смог оставить последнее слово за собой. – Мы вернемся! Может быть скоро, а может быть через тысячу лет. Я и мои преданные друзья, чтобы отомстить, а ты – для того, чтобы понести заслуженную кару!

Яростный язык пламени рванулся к небу, поглотив императора, и на глазах у выстроенных легионов врага то, что осталось от повелителя мира взлетело к небесам всполохом черного дыма. И в этот миг слишком многим показалось, будто сами Хранители забрали к себе дух Вала, чтобы однажды вернуть… Вернуть, чтобы спасти, или наоборот, уничтожить весь мир!

***

Сейчас

Я иду вслед за стариком Перлом, таща на себе весь наш нехитрый скарб. Пара джутовых мешков, две метлы и деревянную лопату. Чуть поодаль, цокая копытами по булыжной мостовой, за нами катится потрепанная арба. Сейчас именно те часы, когда ночная непроглядная тьма уже отступила, и столица империи – великий город Джавалгварах – залит черной предутренней прозрачностью. Это наше время – время чистильщиков городских улиц, время самых презираемых членов общества.

Оглядываюсь назад и ловлю равнодушно-презрительный взгляд возчика, он смотрит на меня примерно также, как и на тот мусор, что мы собираем. За все свои восемнадцать лет я так и не смог к этому привыкнуть. Отворачиваюсь и догнав старика, в сердцах хватаю его за рукав.

– Почему они нас так презирают?

– Мы – каста неприкасаемых и ничего тут не поделаешь, – тяжело вздохнув, старик остановился, глядя на неподвижно лежащее в канаве тело, – таким Великие Хранители устроили наш мир. Кто-то правит, кто-то воюет, другие выращивают хлеб или торгуют, а мы убираем с городских улиц мусор и мертвые тела бездомных бродяг. В этом наш удел и предназначение.

Я еще слишком юн, чтобы спорить со стариком Перлом, но что-то в его словах кажется мне неправильным. Почему никто не спросил меня о моем предназначении, хочу ли я изо дня в день собирать мусор и умерших с голода на ночных улицах. Нет, я не ропщу, работа как работа, наверное, есть и похуже, но все-таки почему с рождения я должен носить клеймо самого презираемого человека в городе. Почему любой побрезгует сесть со мной на одну скамью, никто не подаст руки, не пустит на порог своего дома, а ведь я не сделал ничего плохого?

– Юни, не спи, – старик ткнул меня в бок, показывая в канаву, – хватай вон того под мышки, а я возьму за ноги.

Нагибаюсь над мертвым и в свете луны вижу залитую кровью рубаху и черную дыру на груди.

– Этот старик, кажется, не своей смертью помер? – С интересом рассматриваю рану, оставленную узким кинжалом, и слышу ворчливый ответ.

– Не наше дело, с этим пусть городская стража разбирается.

Перл поднял ноги покойника и повернулся спиной готовый тащить.

В десяти шагах от нас стоит городская арба, труп надо погрузить туда, а уж потом возчик отвезет его на кладбище, где в безымянной могиле упокоят всех неизвестных убитых и умерших за сегодняшнюю ночь.

Нагибаюсь и хватаю тело под мышки, Перл хоть и старый, но рука у него тяжелая и злить его не стоит. Уже отрываю труп от земли, и в этот момент его мутные, бесцветные глаза распахиваются и впиваются в меня.

– Ты, – звучит еле слышный хрип, – ты кто?

Вздрагиваю от неожиданности и еле слышно шепчу.

– Я, Юни.

В глазах умирающего появились признаки ожившего сознания.

– Неприкасаемый?!

Подтверждающе киваю головой.

– Да.

Слышу злой шепот, больше похожий на бред, словно он разговаривает с самим собой.

– Неприкасаемый! Почему ему?! Вручить судьбу мира идиоту, ты ничего глупее придумать не мог! Что?! Я умираю?! Нет времени выбирать! На трупе все равно найдут, а на нем никто не будет искать…

Злобное бормотание бродяги почти затихло, но вдруг он резко повысил голос.

– Дай мне свою руку!

Я так опешил, что роняю его на землю и слова не могу вымолвить, а оживший покойник протягивает свою жилистую клешню и хватает меня за рукав.

– Не бойся, неприкасаемый, это не страшно.

Что «это», и что «не страшно» не понимаю, но стою словно завороженный и смотрю как на синюшной руке бедолаги вдруг начинают вырастать черные непонятные буквы. Они словно бы вылезли из-под кожи в одно мгновение, по велению этих теряющих силу глаз, иссиня-черные, великолепные и притягивающие своей глянцевой непроницаемой глубиной.

Его голос звучит набатом в моей голове.

– Я отдаю тебе то, что никогда мне не принадлежало, отдаю в твои руки великие возможности и страшную опасность. Отдаю тебе то, что сделает твою жизнь невыносимой и прекрасной одновременно. Я отдаю тебе огромную власть и тяжелейшее бремя!

От волнения раненый задохся, но из последних сил все-таки выдавил из себя.

– Я предупредил тебя, теперь отвечай. Принимаешь ли ты на себя Сияние Тьмы?

Я твердо уверен, что расслышал каждое слово, но все равно ничего не понимаю, что надо сделать и что принять, а самое главное зачем?

В глазах умирающего блеснули искры гнева.

– Скажи, принимаю, недоумок.

В его взгляде есть что-то гипнотическое, потому что не понимая зачем, я делаю как он велел и шепчу вслед за ним.

– Принимаю.

Черная вязь знаков на руке бродяги вдруг зашевелилась и блеснула чешуйками как гибкое тело змеи. Готов отдать голову на отсечение, я точно услышал шипение, когда черная лента поползла с запястья умирающего на мою руку. Меня словно сковало холодом, и ледяная игла ударила прямо в сердце! Такой боли я еще никогда не испытывал, а уж я то понимаю в боли как никто. Если бы я мог, то заорал бы так, что разбудил весь город, но из распахнутого рта не вырвалось ни звука, а из вытаращенных глаз не вытекло ни слезинки. Это была немая, разрывающая сознание боль, а следом за ней в голове разорвалась ослепительная вспышка, словно весь мир раскололся у меня на глазах, раскололся на миллионы маленьких кусочков и слепился вновь, но уже другим. Другим, заполненным серой взвесью, тяжелым почти осязаемым туманом, окутывающим стены домов, хрустящим под ногами, забивающим мой разинутый от ужаса рот. Этот мир словно остановился и утонул в сером вязком болоте.