Решение было принято мгновенно. Чуть притормозив, вновь включил первую передачу и резко нажал на газ. Машина, заревев, рванула вверх по склону.

– Остановите машину, остановите, он прицелился! – исступленно закричал Али.

Нажал на сцепление и тормоз одновременно. Со скорости не снял. В боковом зеркале со стороны водителя появилась осторожно крадущаяся фигура автоматчика. Чуть поодаль увидел пулеметчика. Когда первый вплотную приблизился к машине, открыл люк в дверях, просунул в него документы.

– Щеколду, щеколду закройте, – опять засуетился Али. Лицо у него было бледное, как полотно. Он сильно нервничал, меня же почему-то охватило чувство абсолютного безразличия. Стал нарочито медленно и шумно закрывать щеколду, похожую на габаритный амбарный засов. «Милиционер» испуганно вздрогнул. Несомненно, подумал, что внутри кто-то передернул затвор оружия. Ему в тонированные фальшь-окна задней части броневика ничего не было видно.

Секунд 10-15 он делал вид, что проверяет документы. Так и не посмотрев мне в лицо, протянул их обратно через люк. Я отпустил сцепление и нажал на газ. Еще через минуту мы ехали по ровной дороге Первомайска.

Что это было? Опять удача?! Чтобы лишний раз удостовериться, что не милиция нас останавливала, решил найти ответ на волнующий вопрос у заместителя министра МВД ЧР по тылу Абу Магомадова.

– Какой пост? Нет там никакого поста! – повысил он голос. – Сколько можно тебе говорить, – езди через Толстой-Юрт. Нельзя же быть таким беспечным.

Но беспечным я, конечно, не был. Просто не отнесся должным образом к слухам о том, что на дорогах орудуют банды из бывших заключенных, которые с началом войны оказались на воле в силу наступившего безвластия. И зря. Должен был догадаться, что рано или поздно встреча с ними должна была состояться. И она состоялась. Слава Богу, без трагических последствий. Но кто мог подумать, что спасут наши жизни и сберегут чужие деньги всего лишь неторопливые манипуляции с щеколдой, грубо приваренной к двери со стороны водителя.

IX

Первая попытка взятия боевиками Грозного едва не застала нас врасплох. Мы с Али сладко спали в неотапливаемой квартире, укутавшись в теплые одеяла, когда рано утром громко постучали в железную дверь. Открыв ее, увидел своего заместителя по Чечне Руслана Дагаева.

– Быстро одевайтесь! Надо немедленно покинуть город! – скомандовал он без предварительных приветствий и объяснений.

Выражение крайней степени тревожности на его лице дало мне понять, что нам следует без вопросов быстро выполнить команду. Не прошло и десяти минут, как мы уже проезжали поворот на Старопромысловское шоссе. Сворачивать на него, как обычно делал, было уже нельзя, так как по нему в сторону центра быстрыми темпами двигалась большая плотная толпа вооруженных до зубов бородатых людей. И опоздай мы на эти десять минут, завтракать пришлось бы в их недружелюбной компании, если вообще пришлось бы завтракать.

Следом мы подверглись еще одному испытанию. Спустя неделю-две после панического бегства из Грозного у самого въезда в город напоролись на пикет.

– Закрой двери на щеколду, не открывай никому ни при каких обстоятельствах, а если со мной что случится, включай сирену и добирайся любой ценой до первого блокпоста.

Другого способа спасти содержимое инкассаторской машины в подобных ситуациях не видел. Али принял команду, как обычно, – без особых эмоций. Тем более, что пикеты были не редким явлением на чеченских дорогах, и всегда мне удавалось благополучно преодолевать препятствия, чаще всего образуемые женщинами зрелого возраста. Детская непосредственность, с которой обращался к ним, заставляла их думать, что я такая же жертва войны, как и большинство жителей Чечни. По этой, или другой причине они всегда шли мне на встречу и в виде исключения позволяли проезжать через неумело выстраиваемые заслоны из обломков бетонных блоков, кирпичей и обгрызенных с двух сторон толстых бревен.

Но на сей раз меня смутило слишком большое скопление людей, чего раньше никогда не видел. Причем большинство составляли мужчины, среди которых превалировали юноши лет шестнадцати-семнадцати. Вычислив тех, кто, на мой взгляд, могли играть в представлении роль негласных старших, направился к ним. Не дошел. В мгновение ока оказался в плотном кольце воинственно настроенной молодежи. Надо было как-то сдержать агрессивный настрой юнцов, нужно было что-то говорить им.

– Я не военный, воевать сюда не приехал. Делаю работу, которая помогает облегчить вам жизнь. – Стал терпеливо внушать им благоразумие.

Но тщетно, толпа продолжала наседать, не проявляя ни капли понимания.

– Я балкарец. Мы вместе с чеченцами были сосланы в Казахстан. – Предложил второй аргумент, пытаясь как за соломинку ухватиться за то, что могло проронить в неокрепшие души хотя бы маленькие зерна благосклонности.

Но молодежь не слышала меня. Еще мгновение, – и уже вдыхал полной грудью зловоние, исходящее из уст пикетчиков, охваченных бессмысленной яростью. «Видно, на этот раз уже не спастись», – решил я. Но тревожная мысль, едва посетившая, вдруг была прервана спасительной фразой.

– А ты докажи, что ты балкарец.

Один из мужчин, возрастом гораздо старше основного контингента пикетчиков, стоявший в стороне с демонстративным безразличием к происходящему, вдруг стал пробираться ко мне, бесцеремонно расталкивая в разные стороны младших помощников. Оказавшись на расстоянии двух шагов, вновь повторил свое требование.

– Пожалуйста, вот мой паспорт. – Произнес я, с трудом сдерживая волнение.

– Саборде, саборде!1 – прикрикнул он на молодых пикетчиков, которые никак не хотели мириться с тем, что их лишают удовольствия расправиться со мной, и продолжали напирать.

Незнакомец молча принял из моих рук документ и начал листать его. Ему было лет под сорок, более осмысленное выражение лица, но не без налета враждебности. Но по мере того, какую информацию он получал из записей в паспорте, лицо его постепенно светлело. Вдруг неожиданно для меня наполнилось доброжелательной широкой улыбкой, от чего в моем сердце затеплилась надежда, что невысокий, плотного телосложения человек с сильно загоревшим лицом может стать тем, кто даст мне возможность остаться в живых. И она не обманула. Он за руку с трудом вырвал мое обмякшее тело из плотной массы воинственно настроенных юнцов.

– Дорогу через Толстой-Юрт знаешь? – спросил он, когда мы оказались на некотором расстоянии от разъяренной толпы.

Утвердительно кивнул головой, все еще не веря в благополучный исход и по-прежнему находясь в плену ощущений безнадежности своего положения.

– Тогда разворачивайся и дергай отсюда, иначе ни за что не ручаюсь. – Подтвердил он мои опасения.

Искренне поблагодарив спасителя, направился в сторону машины.

– Постой!

Я остановился. Чувство тревоги вновь накатило на меня.

– Кого-нибудь из Карабулака знаешь? Там живет несколько семей балкарцев, среди них есть у меня друзья. Карабулак и Мукры, где ты родился, находятся в одном районе.

– Не знаю. Я был маленький, когда нас вернули на родину, – выдохнул я облегченно.

– Ладно, иди!

У машины терпеливо дожидался окончания нашего разговора долговязый мужчина. Легко отогнав от нее подростков, тщетно пытавшихся заглянуть вовнутрь через назеркаленные фальшь-окна, он сразу же приступил к доверительной беседе со мной.

– Мы вовсе не бандиты, – стал уверять. – Но из села забрали одиннадцать ребят с подозрением в убийстве двух солдат. Что нам оставалось делать? Пикет – единственная возможность как-то повлиять на ситуацию, добиться, чтобы отпустили невиновных. Понимаю, что затея бессмысленная, ну, а вдруг… Ты, наверное, вращаешься в высоких кругах, может, замолвишь за них словечко. Они действительно не виновны. Их взяли просто потому, что кого-то надо было наказать.

– Сделаю все, что в моих силах, – пообещал я, хотя не знал, чем мог быть полезным.