Взгляд привычно выхватил Марину – та стояла в стороне, безучастная к общему веселью.  «Что-то с ней не так». Сознание отмечало едва уловимые изменения: одежда немного темнее, чуть ярче макияж, волосы собраны в хвост. Внезапно и остро Костя осознал, что Марина изменила своё качество, как английский звук [L], о котором Ольга Олеговна любила напоминать на уроках. Светлый, лёгкий, но не мягкий light L в одних условиях становился тёмным, приземлённым, погашенным dark L в других. Она стала dark [L]. Всё ещё [L], но уже другой. Парадокс. Мысли пронеслись мгновенно, как точки и тире в морзянке. «Желание, желание! Что загадать? О, пусть Оленька не сильно на нас орёт и быстро простит».

 У Кости и Марины с той встречи на полу в коридоре была секретная игра. Всякий раз, когда они видели друг друга, загадывали желания. Каждый считал другого своим талисманом. Но они не предполагали, что играют вдвоём. Каждый думал, что талисман – это его личная выдумка и тайна.

Марина посмотрела на Костю и моментально загадала: «Только бы Оленька не сильно ругалась».

Дело было в том, что, сговорившись всем классом, ребята прогуляли целый учебный день. Выходка казалась весьма выдающейся, но на деле абсолютно скучной. На всех давил груз обмана, в парке Горького была тоска – в будни почти ни один аттракцион не работал. Похоже, самое веселье – торжественный нагоняй – ждало ребят именно сегодня. Сейчас начнётся: «Что вы за люди? Вы не достойны уважения! Вам бы только улицы мести. Ничего не добьётесь в жизни. Олухи. Серость. Дурилки картонные», – перебирал Костя стандартные учительские слова, подходя к толпе одноклассников. Народ болтал, хихикал. Но у самой двери оживление было особенно сильным. Костя подошёл ближе: «Ясно. Макс опять клоунаду затеял».

– Ну, чего, очкарик, выучил глаголы? Тебе сегодня диктант писать за всю группу! – развлекался Максим, наступая на щуплого Павлика. Тот даже не пытался отвечать, уткнувшись в учебник.

– Давай, покажи нам, что у тебя на пятой странице, а на двадцать пятой? Весёлые картинки для взрослых? Ты поэтому такой тихий и красный? Эй, Павлушенька, очнись. Давай так: я диктую слова, ты их аккуратненько, чистенько, по буквочкам произносишь, чтобы я знал, что у меня будет твёрдая пятёрка за диктант. А то вдруг ты чего-то не доучил? Подведёшь товарища. Плохо получится.

 Ребята вокруг гоготали, девчонки хихикали. Только Костя не смеялся.

– Ты чё, сдурел? – Максим схватился за голову и уставился на друга, который внезапно и резко отвесил ему подзатыльник.

– Чего-то я тебя сейчас не понял. Кто из нас сдурел?

– Сколько будешь это барахло оберегать? Лучшему другу, значит, по тыкве, а этот стоит себе нетронутый?

– Я давно всех предупредил, ещё раз повторить? Павлика не трогать!

– Павлика не трогать, Павлика не трогать! Задолбал командовать уже. Хоть бы сказал, что это за драгоценное яйцо такое, которое не разбить, не сожрать, только любоваться?

И Костя бы сказал, он всему миру рассказал бы, если бы не боль, которая каждый раз перехватывала горло.

Зимой, ещё в пятом классе, Костя с мамой готовились к школьному концерту. Получить роль фокусника задача не из простых, а ему удалось. Мама сшила волшебный плащ из бабушкиной шторы. Конечно, Костя хотел бы синий или чёрный, ну, на худой конец, красный. Ему же достался не то жёлтый, не то линялый оранжевый. Зато блестящий и до самого пола. На голову мама соорудила огромную чалму – обшила той же шторой папину меховую шапку. В чалме было ужасно жарко, но она была самая настоящая – «фокусницкая».

Когда Костя с папой придумывали фокусы, прилаживали палочки к ниточкам, ниточки к рукавам, рукава к плащу, пришли тётя Таня с Павликом. Им нужен был костюм льва, а ничего путного мама Пашки придумать не могла. А Костина – смогла, притом легко и ловко: остатки бабушкиной шторы стали воротником-гривой и шортами с хвостом. Павлик нелепо крутился перед зеркалом в своём костюме, пытаясь рычать. Тётя Таня довольно улыбалась и щебетала. Но самым ужасным было то, что плащ Костика теперь совсем перестал ему нравиться – льву линялый оранжевый подходил всё же больше.

Мама позвала Костика на кухню и ласково зашептала, разливая чай в чашки:

– Сынок, ты Павлика не бросай. Вы ж с колясок вместе, такой дружбой надо дорожить.

– Ма, ты шутишь? Он мне не друг. Где я и где он, он меня даже не догонит.

– А не только в скорости и ловкости дело. Человеком надо быть, сынок. С большим сердцем.

– Ну, фу, мам, что за нюни? Я сильный и смелый, а Павлик – как зефир вот этот. Мямля, – и Костя ткнул пальцем в клюквенную сладость.

– Все мы разные, а он просто ранимый мальчик. Да что я говорю, ты у меня и сам всё знаешь. Твоё сердце правду почувствует, а остальное пустое.

Она протянула руки, наклонила любимую макушку. Костя замер под поцелуем, гонор как рукой сняло. Легко и просто, и даже Павлик больше не бесил.

А потом мамы не стало, и остался только «её» Павлик.

– Максимушка, ты меня понял. Я знаю, – хлопнув его по плечу, Костя подошёл к раскрасневшемуся от внезапного освобождения Павлику.

Максима затрясло от ярости: как же он ненавидел это ехидное «Максимушка»! Молча показал другу средний палец.

– Эх, Максимушка, – не оборачиваясь, вздохнул Костя, и весь класс разразился гоготом.

 В кабинет вошла Ольга Олеговна. Положила журнал. Встала у торца учительского стола и, как обычно, театрально оперлась рукой.

Класс приготовился к нагоняю за прогул. Притих, но не без удовольствия.

– Вы когда-нибудь задумывались о таком понятии как «дружба»? – она вглядывалась в лица. Свободная рука немного подрагивала. – А знакомо вам слово «честь»? Знаете, я думала, что мои ученики самые порядочные в школе. Они могут и должны хулиганить, нарушать правила и получать двойки. Растут же, им надо многое попробовать. Но мой класс не мог устроить подлый, трусливый прогул. Я верила и доверяла вам, а лидерам особенно.

Голос немного дрожал, но Ольга Олеговна справлялась с волнением. Она внимательно смотрела на Максима и Костю. Задор и бравада тут же испарились из их глаз.

– Я ошиблась и прошу у вас прощения. С честными и порядочными людьми можно общаться открыто, говорить на равных. Их следует уважать так же, как и взрослых, а маленьких, незрелых обманщиков надо строжить, опекать, держать в рамках. Я неправильно вела себя с вами, потому что сделала неверные выводы о вашей зрелости и порядочности.

Ольга Олеговна хотела, чтобы ребята поняли – единственное, чем можно наказать, это лишить любви и дружбы. Остального они не просто не боялись, но жаждали как подтверждения удавшейся провокации.

 Класс в недоумении заёрзал на стульях – ни крика, ни новых ярлыков. Лишь глубокое разочарование. Кто-то растеряно переглядывался, кто-то уткнулся в учебник и не поднимал глаз.

– Простите нас, Ольга Олеговна, – притихшие голоса раздались одновременно из разных уголков класса.

– Класс не виноват, это мы, – два друга загрохотали стульями, вставая.

– Я знаю, тем и неприятнее. Если бы вы меня только предупредили… Дружбу надо уметь ценить, дорогие мои ученики.

– Но и ошибки надо уметь прощать, – Костя смотрел в глаза Ольге Олеговне. Вот уж кого-кого, а её он точно не хотел обидеть. Даже подумать не мог, что она так расстроится, что ей по-настоящему не всё равно. Единственной из всех взрослых.

– Смело. И честно.

Классная медленно, словно от усталости, присела.

– Если только ошибки не роковые, – проговорила она и поправила шейный платок, а потом, опомнившись, уже бодрее добавила, – а ваша ошибка, конечно, не роковая! Но, знаете, когда в доску вбивают гвоздь, а потом вытаскивают, дырочка все равно остаётся. Так и со следами на сердце. Доверие потерять очень легко, а вот чтобы восстановить, приходится потрудиться. Давайте все сделаем выводы и больше не будем повторять подобное. Открываем учебник на странице 38, Unit 5, Vocabulary list. Павлик, начинай.