– Твою мать, на кухарок играешь!

По национальности Игорь был чистокровным эстонцем. И когда он начинал Сальникова уж слишком сильно «прессинговать», тот подходил ко мне и искал защиты:

– Никита, ты мне можешь объяснить, что от меня хочет этот чертов тевтонец? Мы с тобой что – хуже него играем?!

Эпитет, если честно, был не «чертов», а более крепкий. Я предлагал ему послать Нетто подальше.

Но на это решались единицы. Например, Коля Паршин – игрок не слишком техничный, но мужик прямой. Встречались как-то с «Локомотивом», игра не шла, Нетто злился. Обрушился на Паршина, назвал дубиной – тот его в ответ и послал. Приходим в раздевалку в перерыве, Николай Петрович мечется – то ко мне подходит, то к Сальникову… А Игорь сидит молча, голову опустив.

– Ну а ты, капитан, можешь повести за собой команду или нет? – спрашивает его Старостин.

– Нет, Николай Петрович, не могу, – подавленно вздохнул Игорь. – Невозможно это, если меня на х… посылают.

А со мной был случай в 1958-м. В финале Кубка СССР играем с «Торпедо». Они нас мощно придавили, но Валька Ивакин в воротах здорово сыграл. А минут за десять-пятнадцать до конца основного времени выходим с Ильиным вдвоем на одного защитника. Ильин не пожадничал, вытянул его на себя и отдал пас мне. Ворота пустые! Но я чуть затянул с ударом, и мне дали по пятке – удар у меня чуть сбился, и я не попал в створ. Так бы выиграли 1:0, а теперь дополнительное время надо играть.

Видели бы вы Нетто! Он идет, сверлит меня своими белесыми глазами и кричит:

– Надо за это брать и душить, душить!

– Что ты орешь? – говорю я ему. – Я что – нарочно не забил?

– Еще не хватало, чтобы нарочно!

Во втором тайме дополнительного времени выходим с Исаевым на ворота, я получаю от него пас, укладываю вратаря и забиваю победный мяч. Выигрываем 1:0 и берем Кубок! После игры говорю:

– Ну и что ты орал? Выиграли же в конце концов!

Думаете, Нетто пошел на попятный? Как бы не так!

– Посмотрите на него, – злился Игорь, – он еще и доволен! А ведь лишние тридцать минут мучились из-за него!

Так получилось, что в 1964-м я, уже несколько лет тренировавший «Спартак», чуть не отчислил Нетто. Игорь уже был в возрасте, шел на спад и, как человек самолюбивый, все это воспринимал очень болезненно. Играли с «Торпедо», проигрывали, он в центре поля не справлялся с Валей Ивановым. Я в перерыве говорю:

– Игорь, возьми Иванова поплотнее, он же гуляет свободно!

Но он не терпел критики и огрызнулся:

– Ладно, что ты мне тут будешь говорить? Что я, в футболе ничего не понимаю?!

Хоть я и был старшим тренером, но он не хотел перестраиваться и все равно разговаривал со мной на «ты».

Я уже жестче повторил:

– Сказал тебе – возьми Иванова поплотнее!

И тогда Нетто меня просто послал. При всех.

После чего я велел ему, чтобы он переодевался: вместо него выйдет другой. И добавил:

– Запомни: либо ты будешь в команде, либо я, понятно тебе?!

Потом было собрание. Все ребята его осудили. Говорили: как же, мол, так, Игорь Александрович – они его по имени-отчеству называли. Мы берем с вас пример, а вы… Вам же по делу сказали! Постановку вопроса я менять не хотел – или Нетто, или я. И когда мы остались один на один, он ко мне со слезами обратился, натурально плакал:

– Прошу, не выгоняй меня! Я же, кроме футбола, ничего не умею. Ну, ты же знаешь мой характер…

– Игорь, – ответил я, – мы с тобой пролили столько пота и крови на поле. Я думал, что как тренер буду иметь в твоем лице поддержку, а ты так по-хамски стал со мной разговаривать, да еще при всех. Как же так?

– Да, знаю. Извини, я виноват. Но я тебя умоляю – не выгоняй!

Было видно, насколько ему плохо, и что он действительно понял, как был неправ. И я махнул рукой:

– Все хорошо, Игорь, забыли!

Были принесены извинения, и после этого о том случае мы не вспоминали. Потому что надо уметь прощать. Отношения остались такими же теплыми, как прежде, до конца его жизни. Убрать его из команды у меня рука не поднималась, и закончил он карьеру, когда я в «Спартаке» временно не работал. Для меня вообще расставаться с людьми было самой тяжелой вещью в тренерской профессии.

Нетто стал одним из помощников Гуляева, но характер у него не изменился. Однажды Коршунов ему сказал:

– Игорь Александрович! Николай Алексеевич попросил тебя сделать годовой отчет-анализ о прошедшем сезоне.

– Передай Николаю Алексеевичу, что я перепоручаю ему делать этот отчет.

Что тут говорить, это – Игорь! Даже формально став тренером, он до конца оставался игроком. Мог, допустим, сказать: «Вы играть не умеете». Или: «Я бы этот мяч забил». А такие фразы тренер произносить не должен. Потому что, когда становишься тренером, твое прошлое игрока остается, можно сказать, в другой жизни.

Я очень люблю Черенкова. Федор был мало того, что выдающимся спартаковцем, но и святым человеком. И памятника на стадионе «Спартака», безусловно, заслуживает. Хотя на оригинал изваяние Черенкову, по правде говоря, не очень похоже.

Но еще до него, считаю, памятник на стадионе должны были установить Игорю Нетто – по моему убеждению, лучшему футболисту и капитану в истории «Спартака». Чемпиону Европы и Олимпийских игр, капитану сборной СССР на протяжении десяти лет. Что касается Старостиных за воротами – тоже можно подискутировать, там их надо было устанавливать или на видном месте рядом с ареной, чтобы все подходили, смотрели. За воротами их как-то не видно. Однако то, что такой памятник есть, – хорошо.

В те годы, когда я играл, не было лозунга «победа любой ценой». Выигрывать, принося в жертву честь, совесть и достоинство, – даже мысль такая была для нас недопустимой! Лично я не видел матча на чемпионате мира‑62 в Чили, когда Нетто признался, что Численко забил мяч через дырку в сетке, поскольку находился в другом городе и просматривал игры группы с Англией и Бразилией. Но если все происходило именно так, то меня это ни в коем случае не удивляет. Потому что Нетто был кристально честным, в высшей степени порядочным человеком. И никогда не любил бахвальство.

Меня мучила совесть в 1956-м, когда все матчи Олимпиады в Мельбурне провел Эдик Стрельцов, но на финал Гавриил Дмитриевич Качалин решил поставить меня. А медали тогда вручались только участникам финального матча – то есть, с учетом существовавшего в то время запрета на замены, их было одиннадцать. И когда мы завоевали золото, я считал, что Стрельцов заслужил эту награду больше меня.

Подходил к нему дважды. Сначала – прямо в олимпийской деревне. Но он отрезал:

– Нет, я медаль не возьму.

Вторую попытку предпринял на корабле, на котором мы возвращались из Австралии. Так ему и сказал, что меня совесть мучает.

И тут Эдик вспылил:

– Да ладно, брось ты, Палыч! – Он, как молодой, считал нужным меня по отчеству называть. – Тебе уже тридцать, а мне еще двадцати нет. Может быть, у тебя эта медаль – последняя. А я, может, в своей жизни выиграю не одну. И больше ко мне с этим не подходи!

Медаль эта уже больше полувека хранится у меня дома. А к юбилею олимпийской победы, в 2006-м, я через Монетный двор договорился, чтобы изготовили еще одиннадцать ее дубликатов. И эти медали вручили всем, кто был в команде и кому награда из-за существовавших тогда правил не досталась. За тех, кто до полувекового юбилея не дожил, их получали родные. За Стрельцова – его сын Игорь.

Кто в Мельбурне мог знать, что меньше чем через два года Стрельцов после той драмы с якобы изнасилованием окажется в заключении? Не могу простить господину Хрущеву этого преступления в отношении сборной. Кстати, уверен: если бы Эдик, а также Татушин с Огоньковым поехали с нами на чемпионат мира 1958 года, а Нетто не был травмирован, мы стали бы там призерами. Конечно, обыграть ту сборную Бразилии было нереально – и по составу, и по тактике она на голову превосходила остальных. А со всеми остальными мы вполне могли справиться. За вылет в четвертьфинале нас по возвращении всех раскритиковали в пух и прах…