Пропорции. Жизнь в больнице. Здоровье! Здоровье! Здоровье превыше всего! Врачи бабушке советовали: «За здоровьем малышки надо следить, слабенькая она у вас». И добрая бабушка следовала мудрым советам. Ежегодно, в начальной школе я проводила по месяцу в больнице, почему-то всегда зимой. В детские годы не помню себя плачущей.

Воспринимала мир с радостью, с распахнутой душой. Принимала его таким, каким он меня встречал. Школа – значит школа, больница – значит больница.

От больницы остались в памяти только гадкие и горькие порошки, учебники – мои друзья – да детские книжки. Я отчетливо помню сладкий насыщенный морозный воздух

после душных помещений больницы. И по сей день в феврале ощущаю особый аромат, исходящий из земли. Радостно восклицаю: «Весна идёт!»

С больницей у меня связана одна маленькая школьная история. В четвёртом классе в школе изучали пропорции, а я у себя на больничной койке изучала их по учебнику.

(К удивлению узнала: пропорции сейчас учат в шестом классе.)

Если бы история не имела продолжения, я бы могла о ней и забыть. Читаю параграф первый раз и ничего не понимаю, позднее читаю второй раз, на третий раз я взяла ручку и медленно стала читать и писать. И разобралась. Поняла!

Я находилась в состоянии счастья (сейчас бы сказали – эйфории). Счастье коснулось меня своим крылом. Возможно, именно тогда у меня зародилось чувство, что знать и понимать – это две разные вещи. Можно долго-долго знать и только однажды воскликнуть:

«Поняла! Я поняла!»

Но вернемся к пропорциям. К прямым и обратным. Меня выписали из больницы, я шла рука в руке с бабушкой. С упоением наслаждалась и дышала сладким воздухом.

В школе сразу попала на контрольную по пропорциям. На следующий день на уроке Анна Михайловна смотрела на меня новыми, незнакомыми глазами. Взгляд затяжной, в нем смешалось удивление, любопытство и тепло. Я единственная из класса написала контрольную на пять.

Сейчас я понимаю – это маленькие точки роста.

При воспоминаниях приходится часто говорить о глазах и губах. В моих воспоминаниях перед внутренним взором проходят только глаза и губы. Чаще глаза.

И они предстают живыми, как были, когда-то тогда. Я, словно с ними разговариваю.

Лесной воздух. Мы бредём по тёмной, снежной аллее, чуть освещённой дальним фонарём. Нас немного: человек шесть или десять. Везде виднелись такие же маленькие группы. С нами один взрослый. Вековые сосны медленно качаются. Иногда с веток осыпается пушистый снег. Это обязательная вечерняя прогулка в детском санатории.

В начальной школе я ежегодно ездила в санаторий. Мы слушаем очередную историю про шпионов. Я мало что запомнила, но в конкретный момент переживала за героя и жила его проблемами как понимала. Я любила и ждала вечерние уличные прогулки.

В санатории не было телевизора, но возле столовой на высоком столбе висел громкоговоритель, по нему делали объявления или играла музыка. Однажды утром, часов в десять, поднялся шум, вопли, крики. Наша учительница выскочила в коридор, узнать, что случилось. Вернулась и взволнованно говорит: «Дети, одеваемся и идём к столовой. Человек в космосе». Мы стояли с поднятыми головками и заворожённо смотрели вверх, словно перед нами был не громкоговоритель, а космический корабль. Возле столба была абсолютная тишина. Все слушали. Кто-то из старших школьников восхищенно закричал: «Этого не может быть!».

В весенний день, ещё по-зимнему морозный, все хотели выговориться, поделиться своим восторгом и радостью. Отовсюду неслось «Гагарин», «Гагарин».

Под скрип сосен-великанов мы засыпали и просыпались с этим словом.

Ура! Ура! Мы взрослые, мы пятиклассники.

– Зеркало, кого ты показываешь?

– Тебя.

– Показывай только голубенькие глазки. А нос не надо.

Я осознала. Мой нос в веснушках. Горе-то какое. Крем не отбеливал, от черёмухового цвета белизна не наступала. В пятом классе со мной произошла трансформация: я как-то быстро стала другая. Во-первых, меня начали волновать вопросы любви. Они, конечно, и раньше волновали. У меня даже был друг в четвёртом классе. Но теперь я подолгу провожу время у зеркала и огорчаюсь, найдя там ещё одну веснушку. В пятом классе я написала «роман» про любовь.

И, как полагается мученикам и истинным «писателям», сожгла его в печке.

Огонь плясал и весело смеялся. Языки пламени безжалостно слизали страницу за страницей и уносили мою печаль о носике в веснушках.

Однажды в пятом классе на уроке пришла записка с добрым стишком. И так захотелось, чтоб записку написал именно кудрявый мальчонка, в которого я была влюблена. На переменке стала приставать к нему и выразительно возмущаться. Он слушал, слушал. Взял листок бумаги и написал:

«Напрасно Погодина

Шутит легко.

Стихи написал не я,

И рифма была не моя»

Было горько и обидно. Обидно, что не он написал. Эх! Любовь! Любовь! И детские мечты.

Ну да ладно, бесконечно я не горевала.

Пятиклассница категорически заявила: «Я здорова». А как же больницы? Долой больницы! Никаких санаториев! Я ушла в спорт. Забыла о писательских муках. Обожаю спорт. Биатлон. Футбол. Хоккей. В школе записалась в лыжную секцию, там обещали выдать лыжи с ботинками.

Мечта! У меня их не было. Конечно, спортсмена из меня не вышло, слишком слабая дыхалка, да и цели такой не стояло. Но привязанность и верность спорту – это навсегда.

Я и сейчас хожу на фитнес. Гирьки тягаю, в бассейне плаваю. И всё благодаря Александру Семёновичу, учителю физкультуры и любимому руководителю секции. Он вложил в нас частичку себя.

В старших классах учёба для меня – это святое. Но на первом месте спорт, организация и проведение школьных вечеров, поездки по окрестным сёлам с агитбригадой, походы, первая любовь. Все мои способности были маленькими точками роста. На фотографиях нашей баскетбольной команды маленькая спортсменка – это я.

Не смейтесь. Мал да удал, как говорится. Я хорошо забрасывала мячи с дальнего расстояния.

Мороз и воздух. Зимние каникулы у нас продлевались ещё на неделю, даже у старшеклассников. Стояли сильные морозы. В один из таких дней мне моя подруга говорит:

– Поедем в деревню, там Федька из кораблестроительного института приезжает.

Слово «кораблестроительный» действовало на меня магически, в нём звучала гармония и музыка. Я, конечно, сразу согласилась. Смазала лыжи. Надела тёплую, на вате, безрукавку, сшитую бабушкой. И вперёд! Мороз был сильный. С утра передавали по радио 31 градус. Пока ехали между домами, казалось, мороз щиплет только щёки да нос.

Деревня находилась у леса, через большое поле. Как только мы выехали на чистое поле,

мы познали все прелести морозного дня. Солнце ярко светило, да не грело.

Страха не было, это было нечто большее, чем страх. Мороз заморозил мысли, и они попрятались за извилины. В глазах темнеет, запрыгали чёрные мушки. Холод.

Что там бабушка говорила об отце? Бесстрашный. Волков не испугался, огромную ветку взял и за собой тащил. Волки сопровождали, но его не трогали.

Губы давно свело от холода, я улыбаюсь одними глазами, наверное, волки испугались «зверя» с длинным хвостом. Мороз – не волк. Надо идти, кто там замёрз в снегу? Лучше не вспоминать. Идти. Мы знали, что садиться в сильный мороз или метель нельзя. Заснёшь и замёрзнешь. О чём я думала? А, об отце. Бабушка рассказывала, он зимой маленьким провалился в прорубь и выжил. Поле, хоть и продуваемое, но не прорубь. Иди!

Почему лес никак не приближается? У леса заветная деревня. О, как я хотела на тёплую печку. Руки плохо держат палку, может, палки бросить? Нет. Так нельзя. Ветер завывает.

Последние метры шла как во сне.

Нас встретили криками, ахами и охами.

– Девчонки, вы с ума сошли, сегодня 30 градусов мороза. Как вас родители отпустили?

– Мы сказали: недалеко, – пискнула я.