Излишне говорить, что после таких сногсшибательных инсайтов на выставку Дюрера они отправились все втроем.

Ее устроили в огромных подвалах старинного дворца. Когда-то они были загромождены бочками с вином. Высокие сводчатые потолки, поддерживающие их каменные колонны, кирпичные стены – все это как нельзя лучше подходило для гравюр с мчащимися полубезумными всадниками, голым мальчишкой, лихо оседлавшим огромного грифона, тянущимися за ним в нескончаемой процессии охотниками, поварами, воинами и бог знает кем еще. Все это в стремительном фантастическом вихре двигалось, стреляло, плясало, летело. Не удивительно, что Ингу, Катерину и Йело притянуло в конце концов изображение неподвижно сидящей крылатой женщины. Она была глубоко погруженна в размышления, созерцая нечто, видимое только ей. Казалось, что угол башни, около которого она сидит с хаотично разбросанными кругом инструментами, – это единственное устойчивое и безопасное место в окружавшей фантасмагории.

– Это одна из самых таинственных гравюр Дюрера, – Катерина, видимо, опробовала на Инге и Йело свою будущую книгу. – Никто не может объяснить, например, почему тут лежит худая собака.

– Она худая, потому что женщина настолько глубоко задумалась, что забыла ее покормить, – высказал предположение Йело.

Столь приземленное объяснение показалось Катерине чуть ли не святотатством.

– Может у тебя есть и догадки, почему изображено такое нагромождение всяких инструментов? И причем здесь комета? – в вопросе звучал некоторый вызов.

Йело отсутпил чуть назад, его взгляд блуждал по гравюре.

– Мне кажется, что эта женщина видит, сколько в мире существует всяких знаний, умений, ремесел, и понимает, что охватить все невозможно, От этого она впала в уныние, или, как вы говорите, меланхолию. Она не может ничего выбрать для себя. Всегда лучше определиться, чем будешь заниматься, и это двигать, – с американской деловитостью закончил Йело.

Катерина не могла припомнить, чтобы кому-то из известных ей искусствоведов приходил в голову столь простой подход к расшифровке гравюры. Может, действительно так оно и есть?

Накупив открыток, они вышли из дворца. К спускающимся в сад ступеням подошел мужчина. Это был Влад.

«Я знал, где тебя искать», – и он протянул Инге букет цветов.

Катерина и Йело тут же попрощались и исчезли в ближайшем кафе.

Николай Евграфович не был «скрепником-фундаменталистом» и после путешествия поселил Ингу и Влада вместе. Как он считал, на всю жизнь. Это, конечно, не отменяет штампа в паспорте. Он необходим. Ну и, разумеется, свадебка тоже не помешает. Нет, он не был сторонником шумных ресторанных застолий. Достойное, подобающее случаю торжество в кругу своих – это то, что нужно.

Кроме того, он был уверен, что каждая девушка мечтает не только о свадьбе, но и о процессе подготовки к этому ответственному событию. Сама подготовка – это всепоглощающий процесс, и невеста ни о чем не способна больше думать, полагал Николай Евграфович, как только о платье, списке гостей, меню и пр.

Повинуясь его перу, вернее, клавишам на клавиатуре, Инга спешила на очередную примерку в Салон свадебных платьев. Николай Евграфович ни капли не сомневался, что это очень волнительное и обожаемое всеми невестами мероприятие.

Он представил, как она, лучась радостным предвкушением, выходит к зеркалам в свадебном наряде. Или, может, подвенечном? Николай Евграфович задумался: стоит ли молодым венчаться? Воображение тут же нарисовало струящийся сквозь люкарны солнечный свет. Он пронизывает полупрозрачную вуаль невесты, заставляет ослепительно сверкать золотой крест в руках батюшки, выхватывает из церковного полумрака суровые иконописные лики и… освещает руку в белой перчатке рядом с невестой. Николай Евграфович перевел взгляд выше. Боже, что это за напыщенный старик?[5] Да это ж прямо «Неравный брак». Нет. воображение завело его явно не туда.

Он постарался вернуть его к спешащей в Салон Инге, но она почему-то не торопилась. И что опять за зеленый клок в ее волосах?

Инга на примерку не спешила. Опять эта суета с зеркалами и крутящимися вокруг нее портнихами с сантиметрами и зажатыми во рту белавками. Она все больше и больше хотела выбраться из этого затягивающего ее водоворота суеты. И подумать.

С тем пор, как они с Владом вернулись в Москву, ее словно несло по течению. Их родители, казалось, уже породнились. Они стали нередко собираться, так сказать, одной большой дружной семьей. После положенного угощения и бравурных похвал в адрес принимающей стороны мамаши по-свойски оживленно шептались на кухне, а папаши оккупировали дальний конец стола, придвигали к себе уцелевшие закуски и многозначительно чокались стопочками.

Инга чувствовала себя щепкой в весеннем ручье. Казалось, все знают, что ей надо и как для нее лучше. С ней ничего не обсуждали. Вот только фасон платья доверили выбрать. Да и то он стал компромиссом между тем, что выбрали обе мамы и нагрянувшая по такому случаю из Ташкента тетя Наташа. Доля мнения самой Инги была ничтожна.

Подруги ей завидовали. Надо ж такого мужика отхватила! Мало того, что хорошо зарабатывает, так и все в своих руках держит. Ответственный. Надежный. Хозяйственный. Одно слово – мужик. Настоящий. Где сейчас такого найдешь? Один на тысячу. Нет, на миллион.

Инга была уже недалеко от Салона, когда обратила внимание на группку людей около газонных кустов. Люди неуверенно топтались и отходили с сокрушенными лицами. Инга приблизилась и заглянула через плечо женщины с потертой клетчатой сумкой. «Ну что за люди!» – возмущенно произнесла та, перекрестилась и отошла.

И Инга увидела причину ее негодования. У куста, видимо, сначала в тени, а теперь уже на солнце, стояла коробка, а в ней сидели три крошечных щенка. Они жались по углам и выглядели испуганными и тяжело дышали. Им явно было жарко. Очевидно, нежелательный помет выставили в надежде, что щенков за день разберут. Но воды не поставили.

Инга огляделась по сторонам и увидела на другой стороне улицы фургон с надписью «Шаурма». Улыбчивый загорелый парень выслушал Ингу, не переставая ловко срезать большим ножом тончайшие ломтики мяса.

«Ай, ай, ай. Как так можно? Такая солнца!» – покачал он головой и вручил Инге пластмассовую миску с водой, а сверху шлепнул тарелку с мелко наструганным мясом.

Инга поставила все это в коробку, но щенки не реагировали. Тогда она слегка потыкала одного в воду и успокоилась, когда увидела, что он начал лакать сам. Какой-то парень поставил на асфальт банку с пивом, бросив при этом предупреждающе грозный взгляд на окружающих, и помог Инге перетащить коробку в тень.

Время примерки осталось в прошлом. Но Ингу это не расстроило. Она даже почувствовала облегчение, когда увидела, что идти в Салон уже бесполезно. Она добралась до ближайшего кафе и заказала большой латте. Теперь она могла долго цедить его через трубочку. И наконец подумать.

И Замок Святого Ангела, и монументальные колонны Форума, казалось, остались в восхитительном, но уже далеком прошлом. Но…к приятым воспоминаниям неизменно подмешивался и неприятный осадок. В памяти то и дело всплыво то, как разговаривал Влад во время их последнего завтрака в отеле. Ингу коробили и его слова, и еще больше тон, с которым они были произнесены, – самоуверенный, доминирующий, неуважительный к ней, Инге. Она не могла выкинуть это из головы. Она пыталась поговорить об этом с мамой.

– А что ты хочешь? Он мужчина, все обеспечивает, все организует, за тебя отвечает. А ты тут выскакиваешь с какими-то дурацкими идеями, Вот и получила.

– Он не все обеспечивает. Я тоже платила. И мне не надо, чтобы за меня кто-то отвечал. Я не ребенок. И если не хотел никуда ехать, можно было бы как – то по-другому сказать, а не так… пренебрежительно.