Слишком близко. Его вторая рука заламывает её запястья. И у нее в этот момент просто заезжают шарики за ролики. Она срывается, слезы льются из глаз, разъедая щеки соленой влагой. Цунаде вкладывает всю силу в свои действия, умудряется выскользнуть из его хватки, атакует. Ударяет лбом его лоб, такого примитивного приёма, он вряд ли от неё ожидал.
Скидывает с себя тяжесть его тела и подскакивает на ноги уже, как в тумане. По наитию. Почему она сейчас ощущает себя загнанным зверем, что оказался вне воли?
Ей бы сломать ему сейчас ноги, нос и эти блядские руки, чтобы больше никогда не помыслил вытворять нечто подобное, но вместо этого, Сенджу стоит, как вкопанная, вросшая в пол. Истерика новой волной наполняет её, и этот крик истеричный и громкий тревожней всего, что он слышал в жизни.
Орочимару же за свою жизнь видел много ужасающих вещей…
— Да, что ты блять знаешь о нём, обо мне… Он меня никогда не любил. Выкинул, как обёртку, — срывается с её губ, как отчаянье. Она никогда не произносила подобное вслух. Не делилась ни с единой душой. Но сейчас сил сдерживаться больше не было. Рассеченная ладонь, осколки, саке, которое она распивала все эти дни, как лимонад… Самые колкие слова, что могли ранить её душу. Всё смешалось, навалилось, как снежный ком.
Этот гнев. Детская и инфантильная обида — это, то единственное, за что она сейчас цепляется. Отними у неё и это, что тогда останется? Пустота. Отчаянье. Эмоциональный раздрай. Она уже идёт по наклонной. Просто катится, как поезд, который сошёл с рельс.
Ей не хочется быть виноватой, хотя бы перед ним. Но разве бросил бы он её, если бы любил? Это же Джирайя… Джирайя никогда и никому не отдал бы своё, не упустил бы из рук… но он же отпустил?
Сердце бьется, как в лихорадке, ударяется об грудную клетку.
Слезы идут по щекам, а ей кажется уже просто из этой агонии не выбраться.
Орочимару… Почему этому мудаку всегда нужно лезть туда, куда не просят?
Хлёсткая пощечина. С такой силой, что у неё искры из глаз летят.
— Закрой рот.
Он хватает её поперек живота и просто выволакивает на веранду. Она пытается вырваться, разбивает ему губу, но Орочимару плевать. Он тащит напарницу прямиком к озеру. Цунаде выкрикивает проклятия, и ей противна мысль о том насколько она сейчас в эмоциональном и физическом раздрае. Сенджу давно не ощущала себя такой разбитой и уязвимой.
Металлический запах чужой и своей крови въелся в ткань её халата, он был повсюду, как и жар мужского тела, который она не хотела бы испытывать на себе никогда. Его близость была хуже, чем Бесконечное Цукуёми. Из второго хотя бы можно выбраться…
— Сейчас я дам тебе то, что ты хочешь…- хриплый злорадный шепот прямо ей в ухо, а затем мочку прожигает пламя от ощутимого укуса зубами.
— Отпусти меня, ублюдок. Что ты вообще себе позволяешь? — она орет, надрывая голос, непонимающе оборачиваясь по сторонам, когда он заносит её прямо в ледяную воду. Резко ставит её на ноги, она все еще смотрит на него непонимающе злобно. В этот миг ей кажется, будто весь мир ополчился против неё.
Губы Орочимару расползаются в ехидной улыбке. Он делает один шаг, затем второй, разрывая между ними и так мизерное расстояние. Он смеется привычно безумно.
— Помогаю тебе сдохнуть, что же еще.
Янтарные омуты широко распахиваются, слова металлическими нотками в голосе пробирают до костей, а затем Цунаде больше не видит ничего. Вода проникает ей в горло, лёгкие, потому, что он и в правду, похоже, решил отправить её на тот свет.
Орочимару топит её, как беззащитного щенка. Властно хватая за шею, не давая выбраться, как бы она не пыталась противостоять. Кислород в легких заканчивается, она задыхается, пока он рывком не поднимает её из воды. Смотрит прямо в затуманенные светлые глаза и ухмыляется.
— Не вздумай отрубаться, я хочу, чтобы ты насладилась. Слишком быстрая смерть не для тебя, — Орочимару сжимает пальцами женскую челюсть, с таким рвением, будто хочет раскрошить её в порошок. Он не даёт отвести взгляда, тянет к себе, так, чтобы их лица разделяло всего несколько проклятых сантиметров. Сейчас есть только он и она. И Орочимару хочет, чтобы её маленький мирок замкнулся на этом моменте.
Её взгляд пьяный, на грани рая и ада. У него взгляд палача, который готов забрать чужую душу. И она этим осознанием парализована….Выжжена изнутри химикатом.
В какой-то момент ей кажется, что может быть, смерть в действительности, единственное, что может закончить её страдания?
Будь с собой честна, Цунаде, если бы ты хотела выбраться из его рук, ты бы уже это сделала. Раздробила бы ему ребра и череп любой ценой, но тебе нравится заниматься самоуничтожением. Так, может не стоит, даже создавать видимость того, что ты цепляешься за эту блядскую жизнь?
Она снова оказывается в воде. Физическая боль становится такой реальной и мучительной, что сливается с моральной в одно целое, хотя еще пять минут назад казалось, что её не заглушить ничем и никому. И этот замкнутый круг кажется ей неразрешимым…
Цунаде перестает двигаться, перестает сопротивляться. Кажется, это финиш. Кажется, это точка невозврата. Кажется, что она приняла решение. Самое безрассудное и эгоистичное.
Пошло всё к черту… Как же я всё это ненавижу, а себя больше всех.
И в момент, когда она практически теряет сознание, легкие безжалостно раздирает вода, сильные руки снова выталкивают её из водной глади.
Снова оплеуха звонкая и болезненная. И мужской злобный рык, когда он буквально начинает трясти её за плечи, как какую-то тряпичную куклу, в то время, как она рефлекторно откашливается от воды. С хрипом. Надрывом. Глаза уже практически ничего не видят.
— Я разочарован, ты такое ничтожество, что не хочется даже руки марать…- мраморные пальцы больно потянули за пшеничные волосы, будто в желании содрать с неё скальп. Столько презрения. Насмешки. Пурпурной, надменной ненависти. — Хорошо, что Наваки умер прежде, чем узнал, что ты на самом деле из себя представляешь. Может быть, это даже к лучшему, что он так рано отдал небесам душу? Он всегда был слабым, и в любом случае долго не продержался бы, — последняя фраза с легкостью вылетела из мужских губ, пощекотала язык едким смешком после… Цунаде же почувствовала, будто вместо услышанных слов, в её живот врезается рукоятка ножа тупым ударом, и это стало для неё хуже красной тряпки для быка.
Это был триггер…Гнев безумный. Стоило лишь услышать имя Наваки, и её окончательно перекрыло. Янтарные омуты потемнели, стали иными, будто звериными.
Она и сама не понимает, как это произошло. Просто прилив сил вонзился в её плечи, как электрический ток. Цунаде просто действовала по инерции. Она освободилась из цепкой хватки мучителя, отбросила его от себя одним ударом, чувствуя, как чакра снова переполняет её тело. Отдача от удара была мощной. Адской.
- Никогда, слышишь, мразь? Никогда больше не говори о моем брате.
Хриплый вдох, а затем дикий кашель, чтобы избавиться от воды, которой она нахлебалась. Внезапный гнев заставляет её выбраться из озера на ватных ногах, просто упасть на берег, ударяясь коленями о твердую поверхность.
Было трудно дышать. Виски пульсировали, а желудок был готов вывернуться наизнанку прямо сейчас.
Нельзя оставаться здесь…Вот так…Нужно закрыться в доме.
Она в эту секунду, будто физически обесточена и слёз внутри, словно больше нет. Ощущение, будто внутри всё выплакано. Выжжено. Пусто.
Веки тяжелеют, закрываются сами собой. Организм, как севшая батарейка. Хреново так, что нет сил сдвинуться с места. Сенджу сама не замечает, как по итогу проваливается в небытие.
Она закончилась…Всё. Хватит. Там где-то на задворках души она ощущает, как закат снова обжигает ей пальцы.
С первыми лучами рассвета, она просыпается в своей постели. Одетая в другой халат, и укрытая одеялом. Она поднимает руку вверх, в поисках глубокого пореза на ладони, но видит нетронутую загорелую кожу.
На мгновение ей кажется, что она двинулась рассудком, но белые локоны волос еще влажные, а кожа шеи всё еще саднит от грубых прикосновений чужих пальцев.
