– Валентина, та замуж за меня пойдёшь?
Валя совсем не удивилась предложению ухажёра. Она дано уже ждала этого предложения и её порой даже злила нерешительность Миши. Но такого категоричного и неожиданного предложения она совсем не ожидала. Она снизу вверх посмотрела на высокого жениха.
– Слава богу, решился-таки. Не так как думалось, но все же высказался, – подумала она.
– Ну, если ты так настаиваешь, пойду.
– Жди в воскресенье сватов, – обрадовавшись, что Валентина согласилась, сказал Мишка и, не простившись, побежал домой.
– Вот так жених, а я как же? – растерялась невеста.
До дома было ещё далеко, а ночь стояла тёмная. Девушка усмехнулась и пошла домой одна, так и не поняв, отчего так спешно убежал жених.
5
Фёдор с неудачной гулянки прямым ходом направился в сельсовет. Злоба на Мишку Дмитриева понемногу стала проходить, и мысли его легли в новом направлении. Актив бедноты к тому времени должен был уже собраться.
– И черт меня дёрнул зайти на этот пятак. Ведь знал, что Валентина с Мишкой путается, а все равно попёрся, – думал он, – а Мишка хоть и сволочь кулацкая, а драку не дал начать. Накостыляли бы тебе, товарищ Рогозин по физиономии, наставили бы фонарей, что бы, не путал в темноте направления и не ходил, куда не надо. И какой бы ты был после этого агитатор? Никакой. Валентина, девка очень завлекательная, но опоздал я немного. Теперь поздно кулаками махать. Ну да, может оно и к лучшему. Сейчас про коммуну надо думать. Клим, пожалуй, что прав был. Рано я волну поднял, не готовы мы ещё к новой жизни. Нужно выждать другой момент, а то дров наломаем с этой коммуной.
С такими думами он вошёл в сельсовет. Там уже все были в сборе. На стульях и лавках, а то и просто на корточках сидели крестьяне из двух сел. Дым клубами плавал по помещению. Выступал как раз Новожилов. Стрельнув глазами на вошедшего Рогозина, Клим прервался, прокашлялся и снова продолжил свою речь:
– Как я и говорил, партия не для того нам власть доверила, что бы мы пятились к старой жизни и снова шли на поклон кулацкому элементу. Вот товарищ Рогозин призывает объединяться в коммуну, а я предлагаю обождать с этим делом.
– Тогда что ты предлагаешь? Ждать когда передохнем все? – раздался голос Николая Губина, такого же фронтовика, как и Фёдор, – ни в волости не шевелятся, ни мы родить не можем. И долго ли, ответь мне председатель, мы так выжидать будем?
– Поймите меня правильно. Я не за то, что бы сидеть и ждать. Я, товарищи, предлагаю пока, объединится дворами. Семьи по две – три. Тогда легче будет землю обработать. Объединения такие будут добровольные, как временная мера. Решайте, товарищи, – Клим сел.
Актив сначала молчал, обдумывая предложение председателя. Потом все враз заговорили, не обращая внимания, друг на друга, обращаясь при этом почему-то не к Новожилову, а к Фёдору.
– Это как так, у меня четверо мужиков, а у Пантелея, к примеру, двое. Выходит, что я его обрабатывать буду?
– Лошадей мало, а кормов, так ещё меньше. Скотина раньше нас копыта отбросит.
– Коммуну давай. Наобещали, а сами в кусты. Земли надавали, а чего с ней делать, не придумали. У меня дети зимой от голода пухнут, год-то снова неурожайный идет. У кого было, что в землю внести, ещё ничего, а у нас колос от колоса не докричится. Убирать и косы не надо, пробежал с решетом и порядок.
Долго совещались в сельсовете, до поздней ночи, но так ни до чего и не договорились. Разошлись злые и недовольные. Рогозин с Новожиловым задержались и вышли последними. Клим запер двери, и они не торопясь направились домой. Жили через дом друг от друга, почти по соседству, так что часто возвращались вместе.
– Не сознательные у нас ещё крестьяне, Фёдор, – сказал Клим, – кто в лес, кто по дрова. Никакого единства нет. Вроде бы все в одинаковом положении, а думки у всех разные. Смотрят в первую голову на личную выгоду.
– А куда же им ещё смотреть, всю жизнь так жили. Ты думаешь, если царя скинули, то и в головах сразу просветлело? Нет, председатель, все….
– Фёдор, сзади! – неожиданно крикнул Клим и, дёрнув за руку Рогозина, повалил его на тропку.
Над ними, тяжело рассекая воздух, пролетел здоровенный кол, а следом гирька с развевающейся верёвкой. Фёдор, не поворачивая головы, привычно выдернул из кармана наган и выстрелил в воздух, потом резко встал и побежал в темноту, откуда летели снаряды. Клим растерянно сел на тропку. Он слышал, как Фёдор ещё два раза выстрелил, потом все стихло. Минут через пять вернулся запыхавшийся Рогозин, сильно хромая на раненую ногу.
– Вставай, убежали, сволочи. Темнота сплошная, ни пса не видно. Подбери кол и гирьку надо найти, завтра в волость поедешь, сдашь куда надо и заявление напишешь. Не иначе Илюха Панов с дружками. Они на пятаке мне угрожали. Свидетелей много было.
– Никто в свидетели не пойдёт, – немного успокоившись, ответил Клим, – да и заявлять не стоит, сами разберёмся. Погоди, придёт время, всем салазки завернём.
– Пока оно идёт, они нам их не только завернут, а и совсем оторвут, – Фёдор закурил. Папироса прыгала в руке, роняя красные искры, – ладно, стерплю на первый раз, но, если они ещё раз вылезут, перестреляю без суда и следствия, так и знай.
– Ты, Фёдор, наган убери и никому не показывай, не положено. Тебя за него самого в тюрьму упекут. Если что, скажешь, что я стрелял. Пошли спать, утро скоро. Мне моя Фрося скоро во дворе стелить начнёт. Каждый день ноет и ноет, что меня дома не бывает, а того не понимает, глупая баба, что быть председателем сельсовета, это тебе не в поле косить, это понимать надо.
Разойдясь по домам, они долго не могли уснуть, только сейчас поняв, как близки были к смерти. Обернулся Клим вовремя, как будь то, почуял опасность. Он узнал в бросавшем Илью Панова. Но не стал говорить Рогозину, подозревая, что этот выпад к политике никакого отношения не имеет. Дома Клим не стал заходить в избу, булгачить семью, а сразу прошёл на сеновал. Он всегда там держал одеяло на всякий случай. Случаев таких хватало с лихвой, благо ночи стояли тёплые. Фёдору про недовольную жену он попросту соврал. Клавдия была баба покладистая и никогда Клима ни в чем не попрекала. У них была корова и, хоть и ладящая, но своя лошадёнка. С наделом он справлялся. Двое почти уже взрослых сыновей помогали ему, и пахать и сено заготавливать. Клава тоже ворочала за мужика, но всегда с песнями и прибаутками. Клим был доволен своей жизнью. Лишнего в доме не водилось, но на жизнь хватало. Его и председателем выбрали за то, что он вроде бы и бедняк, а с другой стороны справный хозяин и рассудительный. У него на все были объяснения, согласно текущему моменту. Устроившись на сеновале, он продолжал думать о сегодняшнем непокойном дне.
– Федька молод, горяч. Не понимает, что рано нам ярмо на шею одевать. Власть сама ещё не определилась, как хозяйство на деревне вести, а он хочет вперёд его коммуну создавать. Было бы из чего, не вопрос. Поддержки нет, своего тоже кот наплакал. Только разоримся вчистую и больше ничего. Правы мужики, буза пойдёт. Землю за собой застолбим, а там, как получится.
Мысли Клима прервал шорох внизу. Он поднял голову и нащупал в кармане наган. Заскрипела лестница. Кто-то осторожно поднимался на сеновал. Вот открылась дверь и в проёме показалась чья-то голова. Председатель снял предохранитель.
– Клим, ты здесь? – раздался голос жены.
– Фу ты, черт, чуть ведь не пристрелил, – у Клима от напряжения на лбу пот выступил, – ты чего по ночам шарахаешься?
Клава залезла на сеновал, закрыла дверцу и ощупью добралась до мужа. Она нырнула к нему под одеяло и обхватила Клима горячими руками.
– Тебя ни днём, ни ночью нет, стосковалась я, миленький по мужитской ласке, – залепетала Клава, – забыла уже какой и дух у тебя.
– Вот егоза, нашла момент, – довольный Клим обхватил жену и зарылся лицом в её волосы, ощупывая руками её упругое тело, – совсем как молодые.
