– Сбить цену я тебе помогу, так и быть, а вот клиентов нам с тобой придётся поделить. Это я к тому, что бы все по справедливости было, без обид. Дружба дружбой, а табачок я предпочитаю свой курить и тебе советую.

– Полностью с тобой согласен, – обрадовался Дмитрий, – так может сегодня, и пойдём, оболтаем Кузьку Новикова? Вечером покупку обмоем, все, как и полагается. А, Василий Ильич?

– Оно что, можно и сегодня, – растягивая слова для солидности, проговорил хитрый мельник, – а не боишься, что в кулаки запишут?

Дмитрий покачал задумчиво головой, достал кисет и тоже стал сворачивать папиросу.

– Мишка мне сегодня про тоже говорил, теперь ты. Чего вы все боитесь? НЭПа? Так его власть разрешила, а посему все законно, без обману.

– То, что без обману, это и мне понятно, только вот надолго ли? Мишка твой книгочей известный, парень умный и ерунды не скажет. Ты зря его ругаешь, он дальше тебя смотрит и все понимает. Я и то с опаской жить начал, с оглядкой. Ты, Дмитрий Николаевич сам подумай. Революция народу вроде бы все дала. Землю, фабрики, заводы, но в коллективное, государственное услужение. Все вроде бы и твое, а с другой стороны получается, что и не твоё. Как ходил ты вкалывать за копейку, так и будешь ходить до конца жизни. Взять нас, крестьян. Мы были государственные, барина здесь отродясь не было, землю сами обрабатывали, подати платили. А что изменилось? Да все тоже и осталось. Налоги платим, землю обрабатываем. Хрип как гнули, так гнуть и будем. Ну, земли побольше дали, так её ещё поднять надо, эту землю-то. Кто был трудовиком, им и будет, а кто всю жизнь дуру гнал и работать не хотел, так они и сейчас не работают. В гегемоны себя записали, кожанки одели и в командиры залезли. Лишь бы не работать. А жрать-то, они все хотят. А где взять? Да у нас и будут отнимать. Помнишь, продразвёрстки? Отнимут наделы, мельницы, сгонят всех в гурты и будем, как на заводе работать за копейку. Коммуны создают. Там больше половины лентяев, не работают, а делят поровну. Это как, справедливо? Вот то-то. Ты подумай, прежде чем в собственники лезть.

– Думал я, Вася, думал, – бросив окурок, сказал Дмитрий, – не могу с тобой не согласиться, но от своего не отступлюсь. Как там дальше будет, не знаю, а пока есть возможность, буду пользоваться. Так идём к Новику?

– Идём, что с тобой поделаешь, только ко мне зайдём, переоденусь, – вставая, согласился Василий.

Он прошёл в мельницу, дал указания сыновьям и друзья направились к упрямому Новикову, хозяину мельницы.

Добротный дом Кузьмы Новикова, крытый железом, стоял в центре села, недалеко от церкви. Сам Кузьма в одной рубахе во дворе чинил телегу. Тщедушный мужичек, лет около пятидесяти, он имел кроме мельницы большой клин отличной земли сразу за селом, вдобавок, занимался, как и Дмитрий, производством кирпича, держал десяток дойных коров. Его многочисленное семейство с утра до ночи бегало то в поле, то в коровник, то кирпич возило. Достаток в доме был всегда.

– Доброго здоровьишка, Кузьма Никонорыч, – поздоровался Дмитрий, а следом и Василий, – никак за глиной торишься? Я вчера ездил, на неделю навозил.

Кузьма разогнулся, воткнул топор в полено и подозрительно посмотрел на не прошеных гостей. Он сразу смекнул, зачем среди дня пожаловали эти друзья.

– Ну и хитрый черт, этот Митрий. Подмогу с собой привёл. Теперь попробуй, поторгуйся с ними. Вдвоём они и мёртвого уболтают, – недовольно подумал Кузьма, а вслух сказал, – гостям завсегда рады. Только позвольте узнать, что за нужда вас привела среди бела дня ко мне. Уж не пожар ли случился?

– Не приведи господь, о чем ты, Кузьма Никонорыч, какой пожар, – засмеялся Василий, – хотя, отчасти ты и прав. Вон у Дмитрия в одном месте загорелась идея у тебя мельницу купить, да так загорелась, что меня прямо с помола уволок к тебе. Ты как, Кузьма Никонорыч, готов к продаже?

Кузьма задумался. Он слыл упрямым и прижимистым мужиком, но перемены последних лет переменили и его. Новиков не верил новой власти. Слишком переменчивы были её указы. Он решил избавиться от лишнего и опасного имущества, обратив недвижимость в золото. В новые деньги он тоже не верил.

– В дом проходите, – наконец, предложил Кузьма, – такие солидные вопросы и решать надо солидно. Ольга! Накрывай на стол, гости у нас!

Ольга, жена Кузьмы, весёлая и шустрая бабёнка, высунулась из кровника и, увидев гостей, побежала в избу. Василий вопросительно посмотрел на Дмитрия. Он совсем не собирался садиться за стол, впереди ещё было полдня работы. Дмитрий как бы в бессилии развёл руками и умоляюще взглянул на друга. Тот только крякнул недовольно и пошёл за Кузьмой в избу. А там уже на столе стояла четверть самогона, и Ольга уставляла закуски. Кузьма усадил гостей на почётное место под образами, однако все уселись за стол, даже не перекрестившись. В селе не было набожных прихожан. Мало того, истинно верующих было только двое. Марфа безносая, да Маняша-солдатка. Те и в церкви прислуживали и просвиры пекли на пасху, все законы соблюдали. Пановы с Дмитриевыми не то, что не верили, а просто не принимали всерьёз ни церковь, ни её учение. Они и постов-то никогда не соблюдали, а про то, что бы лбы крестить, не могло быть и речи. Самое набожное, что они делали, это регулярно справляли христианские праздники. На этом их вера в бога и заканчивалась.

Кузьма налил всем по стакану самогона. Он отлично умел делать это зелье, настаивая его на особых травах. Рецепт при этом никому не давал. Самогон у него получался прозрачный и мягкий, практически без запаха.

– Давайте, мужики, за покупку, – поднял свой стакан, Кузьма.

Дмитрий от удивления, даже забыл, что и сказать хотел.

– Какую покупку, Кузьма, мы ещё и говорить-то не начали, – проговорил он.

– А чего тут тянуть, вы все равно не отстанете, пока последнюю полушку не отобьёте. Твоя цена, Дмитрий меня устраивает, так, что пейте, мужики, – Кузьма залпом выпил свой стакан и полез в миску за куском мяса. Он не признавал никакой закуски кроме варёного мяса, все остальное справедливо, считая пустым звуком.

– Ну, тогда грех не выпить, – как нельзя довольный сказал Дмитрий и тоже опрокинул свою посудину, закусывая солёными огурцами, – мастер ты, однако, Кузьма самогон гнать. Хоть бы опытом поделился, что ли, а то не дай бог, помрёшь, где мы ещё такой благодати попробуем.

– Не дождёшься, что бы я помер, – ответил захмелевший Кузьма, – этот способ мне мой папаня передал, а я своим детям оставлю. Так, что если захочешь похмелиться, к ним придёшь. Да вы на мясо налегайте, на мясо. Эту зелень только бабы любят, а настоящий мужик должен твёрдой серьёзной едой закусывать, в том его и сила. На днях телушку забили. Объелась, зараза. Ребятня не доглядела. Вот теперь и мяса в достатке. Давай ещё по одному, мужики. Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец.

– Ну, Дмитрий Николаич, ты меня в это дело втравил, на тебе и грех будет. Такой день зазря пройдёт, – поднимая второй стакан, проговорил Василий, – давай, Кузьма, режь свой огурец.

Дмитрий улыбался. Сбылась его мечта. Мельница была сторгована. От радости он готов был петь и плясать до утра. После третьего стакана Дмитрий повёл всех к себе. Он шёл в обнимку с Пановым посреди дороги, за ними вышагивал Кузьма с полной четвертью самогона. Из его карманов во все стороны торчали пироги. Он всегда в гости ходил со своим вином, не признавая другого зелья. Процессия двигалась не спеша, часто останавливаясь и прикладываясь к четверти, закусывая пирогами. За ними собиралась толпа любопытных, в основном ребятишек. Такое на селе не часто бывало, когда в разгар страды посреди будней три уважаемых мужика пили прямо на улице, как в какой то престольный праздник. Весть о покупке Дмитриевым мельницы мигом облетела село. К троице пытался было пристать местный нищий и пьяница Степашка Пантелеев, но грозный Василий показал ему внушительный кулак и Степашка растворился в длинной улице.

Авдотья заметила процессию, когда та уже переходила плотину. Она заохала и кинулась накрывать на стол, догадавшись о причине такого гулевания. Детей дома не было, они лепили и обжигали кирпичи на задворках участка.