Заклинанием излечиваю раны, и она неловко смотрит на меня, прежде чем поблагодарить. Это звучит смешно, учитывая, что я делал с ней до этого.

Прочищаю горло — у нас мало времени — и быстро инструктирую.

— Сейчас мы войдем в лес. Ты буквально идешь шаг в шаг за мной. Никаких отклонений. Никаких отлучек. Неправильный шаг будет стоить нам жизни, — мне тоже страшно, потому что мой шаг тоже может быть неправильным.

Она переминается с ноги на ногу, и ей, наверное, жутко холодно и неудобно стоять на земле в одних носках.

Я продолжаю:

— Мы войдем и сразу найдем безопасное место. Ходить ночью в лесу нельзя. Мы должны дождаться утра и только тогда продолжать. Все понятно?

— Не говори со мной, как с недоумком, — шипит она в ответ. Милая, ты просто не знаешь… — Я знаю, что из себя представляет этот лес, я его изучала, пока… — она прерывается, и я знаю, что она хотела сказать: пока ее не схватили и не превратили в пташку.

— Я пытаюсь вытащить нас, — шиплю в ответ, и вообще-то я уже очень злой, потому что я тут как бы стараюсь!

Мантия убрана на место, которое раньше занимали ее вещи. Тащу Грейнджер ко входу в лес за предплечье, но она вырывается. Я вдыхаю и вхожу.

========== Часть 3 ==========

Делаю шаг, и деревья сзади смыкаются. Тот, кто войдет за нами, окажется не на нашем месте. Это сложно объяснить. Если войти в реку, место входа становится уникальным скоплением капель воды, которые были в том месте в то время. Капли воды текут дальше, унося с собой память о вошедшем. Лес же уносил вошедшего.

Двадцать километров. Еще каких-то двадцать километров — и можно выдыхать и переставать бояться.

Самым сложным сначала казалось вытащить ее оттуда. Сейчас — вернуть ее обратно в мир вне Леса.

Как я предупреждал, вперед мы не пойдем: ночью здесь намного опаснее, чем днем. Придется переждать.

Протягиваю руку и упираюсь в ствол дерева. Другой рукой ищу Грейнджер. Слышу, как она шумно выдыхает, когда я задеваю ее тело — спина? Плечо? Рука. Притягиваю к себе, поближе, даю ощутить ствол дерева.

Говорю:

— Садись.

И сам наощупь склоняюсь, дрожа от напряжения, потому что разворачиваюсь спиной и неловко ищу ей опору. Сползаю по стволу к корням и помогаю Грейнджер опуститься. Она неловко приваливается к дереву, выбивая воздух из легких, и мне кажется, что я ощущаю, как она подтягивает ноги к животу. Позволяю себе откинуть голову назад, упираюсь затылком в ствол и прикрываю глаза.

Она прижата ко мне плечом.

К своему насильнику. К своему спасителю. К своему давнему врагу. К своему единственному знакомому на много сотен километров вокруг.

Глаза слипаются, и я неровно дышу, вспоминая, что на ней нет белья.

***

Солнце взошло, и моя голова раскалывается от выдержанного напряжения, сна в полусогнутом состоянии, затекшей шеи и вопросов Грейнджер.

— Как ты собираешься вывести нас отсюда?

Хороший вопрос.

Лес за полем Макнейра представляет собой магический феномен, интересный настолько, что даже Грейнджер решила изучить его.

Она будет называть его своими заумными терминами.

Я буду называть его Лесом Спящей красавицы.

Это старая сказка, в которой принцессе пришлось заснуть волшебным сном, потому что она осталась последней чистокровной девушкой в стране. И для того, чтобы род мог продолжаться, ей нужно было дождаться чистокровного волшебника, который мог бы взять ее в жены и произвести потомство. Однако он только родился, а она уже в том возрасте, когда, прождав несколько лет, детей может не получиться. Чтобы дождаться своего жениха, девушка засыпает, не взрослея с текущими годами, и — эта часть мне нравится больше всего за эпичность действий, — вместе с ней спит весь замок. Вокруг которого вырос непроходимый лес, и только чистокровный волшебник смог бы пройти через него, разбудить принцессу, ну, и вся лирика.

Мне подвластно найти дорогу. Я был рожден для этого. В моих венах кипит ключ к выходу, и ей придется смириться, что она не знает того, что знаю я. Даже не то что знаю, а чувствую нутром.

Так что, пока она щебечет, обхватив себя за локти — мы все еще сидим у этого дерева, — я смотрю на ее восхитительные соски, напряженно выпирающие прямо из-под водолазки.

Очаровательно.

***

Перво-наперво надо придумать что-то с ее носками. Зачаровываю их, чтобы они не пропускали воду и держали тепло.

— Почему бы тебе не дать мне палочку? — фыркает она, и я отвечаю, что в этом месте ей лучше не колдовать.

Я знаю, что ты придумала бы что-то получше, но нам все еще нельзя рисковать.

— Я пытаюсь вытащить нас отсюда, — объясняю, глядя в ее глаза, грустные и темные, — доверься мне.

И она срывается.

— Какого черта, Малфой?! — голос переходит на крик. — Ты врываешься ко мне, делаешь все эти вещи, — на словах «эти вещи» картинка с ней снова стоит у меня перед глазами, и я сглатываю, а она в ярости. — Не говоришь мне ничего! Как будто я лишняя в процессе собственного спасения! Как я могу доверять тебе, если ты даже не можешь ответить на мои вопросы? Или не хочешь! Что ты там делал? Откуда ты с ним знаком? Что, если это очередная ловушка? — ее голос срывается на визг, и она тычет в меня пальцем, сокращая и так небольшое расстояние между нами.

Мы все еще стоим рядом с тем деревом, к которому привалились на ночь, и ее грудь слегка колышется под водолазкой. Я взрослый мужчина. Я вырос из предубеждений. И женская грудь есть женская грудь.

— Хватит, — обрываю ее, сверкая глазами. — Хочешь ответов? Будут тебе…

–…уж пожалуйста…

— Твои милые друзья очень долго соображают!

— Ты все-таки ходил к ним! Они знают, где я?! — встрепенулась она, испытывая облегчение.

— Они в курсе, — сквозь зубы бросаю я. Что я ей скажу? Как я с горящими глазами влетел в кабинет к Поттеру? Как Уизел чуть не снес мне голову, пока я пытался рассказать как можно более лаконично, что нашел ее? И как нашел? Мой начальник явно будет не в восторге, если информация об этом распространится, а с коротким умом и длинным языком Уизела она явно распространится. И плакал тогда наш план. Старик понятия не имел, что я работаю на Министерство. Он вообще отрезан от мира и допускает к себе только нескольких человек. Беседы с ним — худшее, что случалось со мной за последние годы, включая отравление, когда я неделю рвал желчью.

Она смотрит на меня с прищуром, и я отвечаю на остальные вопросы:

— Я сотрудничаю с Отделом обеспечения магического правопорядка, — признаюсь я, и Грейнджер кивает. — Того, к кому ты попала, зовут Гордон Макнейр. Он родственник того самого Уолдена Макнейра. Старик не знает про мои отношения с Министерством. Я посещаю его, чтобы держать руку на пульсе, — я облизываю внезапно пересохшие губы, которые всегда становятся такими, когда я начинаю открываться кому-то. Давно я не рассказывал о себе, и давно я не рассказывал о себе правду. — Ты видела, там… много артефактов. Отделу надо знать, когда у него появляется что-то новенькое.

— Или кто-то, — заканчивает она глухо, и я отвожу глаза.

— Это в первый раз, — сиплю я, потому что голос внезапно сел, и мне приходится кашлянуть, чтобы прочистить горло.

— Не находишь это подозрительным?

— Нахожу, что, когда мы выберемся отсюда, он больше не сможет наслаждаться своей коллекцией.

Когда? Если.

Она молчит и переминается с ноги на ногу.

— Почему? — тихо задает она последний вопрос, на который я не хочу отвечать.

Как ответить на вопрос без ответа?

Почему я помог ей? Откуда я знаю.

Может, потому что я уже давно повзрослел? И смотрю на нее не как на персонажа из прошлого. Сколько лет прошло? Почти десять. У меня была насыщенная жизнь, где-то лучше, где-то хуже, чем во времена школы. Но это была моя жизнь, жизнь без влияния отца, матери, общества. И помочь ей — я даже не хочу называть ее по имени, оно ничего не значит, — было правильной вещью.

Может, потому что я знаю, что такое быть принужденным к чему-то против своей воли. Я слишком долго не осознавал, что делал выбор не по своему желанию, а потому что нельзя было поступить иначе. Нельзя ли?..