Той солнечной двадцатилетней девочки Полинки, с улыбкой встречающей каждого – давно нет. Те озорные зеленые огоньки в глазах, о которых мне толковали в студенческие годы мои однокурсники, давно погасли. Мой горький опыт первого брака со Стасом, выстудил во мне все тепло. Мне хорошо только вдвоем с сыном. В своей скорлупке, которую я сама утолщаю и уплотняю. Это путь к одиночеству? Может, быть. Но свое одиночество я берегу, как зеницу ока.
Хотя, женщину, имеющую сына, назвать одинокой уже нельзя. Мы – вдвоем. Скорее, мое любимое состояние можно назвать уединением. Умом я понимаю, что вырастить мальчика без мужского внимания – непросто. Но представить рядом с собой, чужого мужчину, который будет требовать от меня любви и заботы, отнимая это от Антошки, я не могу.
Пришли домой, повесили картину на старый гвоздь, оставшийся от аптечной бухгалтерии, которая здесь размещалась до того, как квартиру выделили мне. На фоне бледно-сиреневой окрашенной стены, репродукция в красивой деревянной раме смотрится удачно. У меня почти нет мебели, много пространства.
У стены – тахта, в углу – телевизор на ножках. Светлый абажур над небольшим журнальным столиком. Нашу с Антошкой одежду, мы складываем в шифоньер, в спальне. Там же наши две кровати: моя – побольше и Антона – поменьше. На стене – полки с книгами. У моей кровати – тумбочка с телефоном. Все лаконично.
Я всегда хотела квартиру с минимумом мебели. Хорошо бы ковер достать, но пока не занималась этим вопросом. Вот, если бы можно просто пойти и купить. Давно бы купила. Но ковры – это дефицит. Зайдет с просьбой директор мебельного магазина или товаровед, на худой случай, то договоримся. Я ей – «Седальгин», например, или « Пантокрин», она мне – ковер. Сейчас, только так.
Любаша предлагала мне подружиться с заместителем начальника райпотребсоюза, Константином Ильичом Грининым. Мы даже в одной компании бывали, когда праздновали открытие нового ресторана. Тетка Любы достала для нас пригласительные билеты.
– Девчонки! Там будут лучшие люди города! Смотрите в оба, среди них есть неженатые мужики! – напутствовала нас тетя Галя.
Я тот вечер не могу вспоминать без содрогания. «Лучшие люди», так нажрались, что блевали прямо у столиков. Константин Ильич был среди приглашенных, он сидел за соседним столиком. Замначальника райпотребсоюза пришел на праздник в дорогом бархатном пиджаке, накрахмаленной белой рубашке. Весь благоухал дорогим одеколоном.
В конце вечера ворот рубашки съехал набок, пот струился по щекам, а бархатный пиджак был в подозрительных пятнах. Константин Ильич громко хохотал и хватал молоденьких официанток за ноги.
– Нет, пожалуй, обойдусь пока без ковра!» – сказала я, когда Любаша указала мне, что этот мужчина может достать ковер и все остальное.
Я сделала уборку. Пол, покрытый новенькой краской, сверкал в свете лампы. Все было новенькое и чистенькое. Картина « На Севере диком » украшала стену. В проеме стеклянной двери на балкон видна деревянная решетка балкона. Недавно я нашла хорошего мастера и балкон застеклили. Там мастер соорудил мне стеллаж из досок , на который я убрала все, что можно не хранить в квартире. Таким образом, освободила жилое пространство. В комнате светлые стены и много воздуха. Я отошла в коридор и, оттуда, залюбовалась своей квартирой. Мой первый дом.
В дверь постучали.
– Кто? – я подошла к двери.
– Конь, в пальто! – раздался веселый мужской голос. Когда, живешь на первом этаже, надо быть готовым к тому, что к тебе стучат все, кому не лень. Просят водички, стаканчик под водку, просятся в туалет, спрашиваю про жильцов, живущих в доме – словом, кому , что заблагорассудится спросить. Превращать свой дом в проходной двор, я не планирую.
– Быстро отошел от двери! Звоню, в милицию! – железным голосом отвечаю я.
– Полина Дмитриевна, откройте! Это Сурин Владимир Игоревич!» – раздалось за дверью, уже, в другой интонации. Сурин? Какого черта, ему здесь, надо? Владимир Игоревич Сурин – директор санэпидстанции Сиверска. Это с его подачи аптеку могут лишить или не лишить права производства инъекционных растворов. Это его сотрудницам я собираю сумочку с дефицитными медикаментами, чтобы они, не дай бог, не обнаружили в пробах воздуха и воды патогенные микроорганизмы. Только, не собери такую сумочку – патогенные микроорганизмы тут как тут, – просто материализуются из нашего воздуха и испоганят нашу непростую аптечную жизнь.
Вздыхаю, открываю. Владимир Игоревич, в сером драповом пальто, с пакетом в руке, стоит передо мной. Ему на вид лет сорок-сорок два. На мой взгляд, староват. Круглое приятное лицо с серыми глазами. В строгих очках.
– Ну, вы даете, Полина Дмитриевна! Этак, всех мужиков распугаете! – ворчит Сурин и входит в коридор.
– Я к вам, по делу! Можно, пройти? – спрашивает он и заглядывает в детскую. Антошка играет , не обращает на него внимания. Приглашаю гостя, ставлю чайник на плиту. Владимир Игоревич говорит, что пришел порадовать меня. Мою кандидатуру включили в список группы, выезжающей за границу в Чехословакию. Я, разумеется, рада такому известию..
Еще в конце прошлого года, мы с Любашей подавали заявление на включение в группу медработников, которым разрешалось посетить зарубежные страны. Поездка планируется не раньше июня, но надо еще приготовить целый пакет документов. За рубеж просто так не выпускают. Нужны рекомендации солидных организаций или людей на предмет твоей моральной стойкости.
Благодарю Сурина за приятное известие. Он подчеркнул, что лично просил за меня. Его мнение, как руководителя группы конечно оказалось решающим. Я вопросительно смотрю на него. Владимир Игоревич масляным взглядом, осматривает меня, одетую в короткий домашний сарафан с тонкими бретельками.
– Одна живешь, Полина Дмитриевна? – спрашивает он, с придыханием.
– Почему одна? Мужа жду, с работы! – отвечаю я.
– А ничего, что он меня здесь застанет? Мне сказали, что ты развелась! – пугается Сурин.
– Да, был у нас разлад. Наврали вам. Устаревшая информация. – спокойно говорю я. В эту минуту в дверь громко постучали особым образом. Так Любаша стучит. Сурин спохватывается и мгновенно одевает пальто.
Я открываю Любаше дверь.
– Ой, какие гости, у тебя, Полинка! – округляет глаза моя подруга.
– Да, вот, Владимир Ильич пришел сказать, что, меня в группу зарубежную включили! – говорю я.
– Вы, Владимир Игоревич, ко всем домой ходите, чтобы известить про включение в группу? Или только избранным лицам такая честь? – язвительно, спрашивает Любаша. Сурин покраснел и стал вежливо прощаться со мной.
– Ой, не могу! Сурин – святоша! И туда же! А еще на горкоме всем морали читает! – смеется Люба, когда дверь в подъезде хлопает. Я смеюсь вместе с ней. Потом иду укладывать Антона спать.
Мы садимся с Любой на кухне. На столе уже стоит бутылка красного полусухого вина. Достаю кусок докторской вареной колбасы, режу соленые огурцы. Сидим до полуночи.
– Ну, и как ты, теперь отвяжешься от Сурина? Или у тебя виды на него? А что… Он занимает хорошую должность, может замолвить слово за тебя…Например, нашему Думцеву…Замом тебя своим сделает… – рассуждает Любаша, поддевая кусок колбасы, на вилку.
От ее слов, мне не по себе.
– Люба, я ему сказала, что мужа с работы жду. Поняла? Зачем мне этот Сурин? Он старый и противный! – возмущаюсь я.
– Ага, она сказала… А анкету кто заполнял на выезд за границу? Ты там, как написала? Не замужем? То-то! А Сурин, он осторожный…Знал бы, что ты замужем, не попёрся бы к тебе в позднюю ночь! Ему проблемы с мужьями не нужны! Мне про него Наташка Колоскова , его подчиненная рассказывала…Козел похотливый! – Люба отпила из бокала, немного вина.
Неприятно, но она права…
– Давай, лучше расскажи, как у вас с Петюнчиком? Все, помирились? – меняю я тему разговора.
– На фиг, мне этот официант! Я с Валеркой Софриным, снова встречаюсь! Он теперь замначальника уголовного розыска! – хвалится Люба.
Валеру Софрина я знаю давно. Года три назад, мы с Любой отрабатывали повинность комсомольцев – участвовали в работе народной спецдружины. Нами руководил старший лейтенант милиции Валерий Софрин, смуглый худощавый паренек. С ним у Любаши, случился яркий краткосрочный роман. Тогда Любашка говорила, что Валерка перестал ее интересовать после того, как, она узнала, что он женат.
