Лишь в семидесятых годах, когда начальником Скотленд-Ярда стал Говард Уинсент, наметились некоторые перемены. Создавались картотеки на рецидивистов, их начали фотографировать, а в начале 80-х Уинсент даже отправился в Париж, чтобы познакомиться с работами Бертильона. Напомню, именно тогда Конан Дойл поселился в Портсмуте и начал заниматься врачебной практикой.

* * *

Что заинтересовало Говарда Уинсента в Париже?

Если Англия держалась за нисходящие еще к средневековью правила и обычаи, если ее замшелая законодательная система уже не отвечала интересам империи, то Франция, пережив потрясения Великой революции и наполеоновских войн, старую систему разрушила. А куда легче начинать все на пустом месте!

В молодой капиталистической, агрессивной Франции Наполеона царил (вернее, должен был царить) порядок: Франция рассматривалась императором как тыл всеобщего фронта. А в тылу должно было быть спокойно.

Спокойствия было нелегко добиться, так как полиция господина Фуше занималась в основном политическим сыском, выявляя врагов и диссидентов, раскрывая заговоры. Так что между наполеоновским идеалом и действительностью существовал громадный разрыв. Именно постоянная война и способствовала росту уголовной преступности в стране - было кого грабить, было где скрываться. Нельзя сказать, что это не вызывало в полиции беспокойства, но каким образом справиться с преступным миром, никто себе не представлял. Пока в 1810 году к полицейскому префекту Парижа не явился плотный, красивый господин тридцати пяти лет от роду с вьющимися волосами над высоким лбом, густыми бровями и горбатым носом над четко очерченными губами. Этот господин рассказал префекту удивительную историю: звали его Эженом Видоком, был он авантюристом, несколько раз сидел в тюрьме, бежал оттуда, причем побеги его были удивительны и порой невероятны. Однажды он даже прыгнул в реку с тюремной башни. Но после каждого побега его ловили. Наконец Видок угодил на каторгу и провел там несколько лет в цепях. Пройдя через все тюрьмы Франции, Видок близко познакомился с большинством самых крупных преступников и преступных (теперь мы назвали бы их гангстерскими) кланов. Лишь на рубеже XIX века, в очередной раз убежав, Видок смог закрепиться в Париже и десять лет провел на свободе. Но свобода была ненадежной, Видока продолжала искать полиция, да к тому же отыскали старые тюремные дружки, которые стали требовать у него денег, в ином случае грозя донести. В один прекрасный день Видоку это все опротивело и он принял решение, о котором и сообщил префекту: он намерен начать борьбу с преступниками.

Две счастливые случайности привели к революции в парижской уголовной полиции: решение Видока, личности незаурядной и сильной, и согласие на это барона Паскье, префекта парижской полиции. И тот и другой немало рисковали.

Видок набрал себе в "группу" бывших преступников и начал их тренировать. Тайные агенты Видока, а их было двадцать человек, отличались от полицейских тем, что могли бороться с преступниками преступными методами, могли втереться в доверие к любой банде и были преданы только своему вождю. Видок предугадал и воплотил в жизнь множество способов (далеко не всегда чистых), которыми с тех пор пользуются тайные полиции всего мира: он внедрял агентов в банды, подсаживал их в камеры, устраивал им и нужным людям побеги, чтобы выйти на след банд... Сам Видок при том обладал фантастической памятью на лица. И чтобы не упустить ни одного нового лица, он регулярно бывал во всех тюрьмах, вглядываясь на прогулках или в камерах в лица, и фотографически запоминал их. Преступный мир ненавидел Видока и трепетал перед ним и его организацией, которая получила наименование "Сюртэ", что значит "безопасность". Четверть века Видок трудился не за страх, а за совесть, пережил Наполеона и его преемников и в значительной степени ликвидировал организованную преступность во Франции. После того как в 1833 году его убрали из полиции, потому что наступили "респектабельные времена" и держать во главе уголовной полиции бывшего преступника полагали неприличным, он прожил еще четверть века, имея собственное сыскное бюро, где трудились его старые соратники, писал мемуары и был персоной легендарной и уважаемой.

К началу 80-х годов в Сюртэ работало уже несколько сот агентов, но качественных изменений по сравнению со временами Видока не наступило. Все так же агенты ездили по тюрьмам, чтобы запоминать лица преступников, предпочитали осведомителей из уголовного мира фотографическим карточкам Сюртэ за полвека была настолько завалена папками с делами преступников и прочими бумагами, что разобраться в этом не было никакой возможности.

Обнаружилось, что самая развитая и передовая сыскная система в мире, французская, находится в тупике. Назавтра в том же положении окажутся и другие европейские полицейские службы. И если этот кризис еще не чувствовался в шестидесятых годах, а возник именно к началу восьмидесятых, то, следовательно, надо искать его корни не в работе полиции, а в состоянии общества.

Давайте посмотрим, что произошло к этому времени в Европе.

В течение всего XIX века накапливались социальные и технологические перемены. Паровоз появился в первой половине века, а к восьмидесятым годам железная дорога - основное средство сообщения в Европе. Еще в сороковых годах парусные корабли гордо плыли по морям и в сражениях обменивались бортовыми залпами, но во время Восточной войны, когда европейские армии штурмовали русский Крым, оказалось, что российские фрегаты и линейные корабли совершенно беспомощны перед шустрыми, не зависящими от погоды английскими и французскими пароходами. А к началу восьмидесятых моря уже бороздили тысячи пароходов - время парусного флота осталось позади. К этому времени мир был стянут линиями телеграфных проводов, заводы стали громадными левиафанами, где ухали паровые прессы и работали миллионы станков. Города были перенаселены - в столицах скапливались богатства не только метрополии, но и колоний, но там же росло число люмпенов, городское дно было покрыто тиной. Улицы были заполнены каретами, и в одном футурологическом прогнозе того времени в качестве главной угрозы цивилизации рассматривался конский навоз, который в двадцатом веке якобы завалит улицы больших городов. Европа стала страной больших городов, больших капиталов и большой преступности. Власть денег и характер городских отношений определяли характер преступности. Это накопление перемен шло в течение всего века, но во второй его половине произошел качественный скачок. Преступники многому научились и стали использовать средства, подаренные промышленным и научным девятнадцатым веком.