Внутри корпуса пахло затхлостью и пылью. Наверняка, конкретно в этом крыле никого нет. Идеальное место для того, чтобы держать заложника.

Переглядываясь, Горин и Мороз практически бесшумно преодолели два лестничных пролета и остановились, прислушавшись.

Сверху раздавались приглушенные голоса. Колесникова и Морозова.

Партнеры ссорились.

— Ты идиот, Олег. Горин — мстительный гандон, поэтому у нас с тобой есть только один вариант: потребовать у него, чтобы нас выпустили из страны. Часть денег выведена. Этого хватит.

— Значит вали сам, Костя. Ты в схеме был мозгом, а у меня здесь пять ресторанов и четыре ночных клуба. Это уже не говоря об остальном. Терять их из-за того, что ты не договорился с верхами, я не собираюсь.

— На сделку со следствием пойдешь? Или зятьку Кощею звонить будешь? Конечно, хочешь чистеньким выйти, ведь я вроде как главный… Только вот хер ты угадал, козёл, — судя по тону, Колесников понимал, что остался совсем один и злился.

Горин подался вперед, и увидев удивленные лица ссорящихся подельников, зарычал:

— Машу выпусти и можешь ехать куда хочешь, мразь, — затем повернулся к Олегу, — а ты спасибо братцу скажи. На свободе останешься или условкой отделаешься.

Колесников, еще минуту назад рычащий на Мороза старшего, зло сощурил глаза:

— Братцу? Все таки Рома засланный казачок. Сучьё… Вы значит живёте, как и раньше, я валить должен? Не угадали, суки! — он вскинул пистолет и направил его прямиком на Олега.

В этот момент из-за ближайшей железной двери раздался испуганный крик. Голос принадлежал Маше.

— Выпусти её, — зарычал Горин, — слово даю, что тебя никто не тронет.

Раскрасневшийся Колесников одним движением выудил из кармана брюк ключи и бросил Горину. Тот, поймал их на лету, и не теряя времени, бросился к двери. Тугой ржавый замок заскрипел, не желая поддаваться, но под сильными руками губернатора, ключ все таки начал прокручиваться.

— Потерпи, моя хорошая… Сейчас, — приговаривал он, совершенно забыв, что за спиной в любой момент может начаться бойня.

Воспользовавшись секундным замешательством, Колесников ринулся к леснице, опустив пистолет. Однако, уже в пролете вдруг обернулся и обнажил зубы в зверином оскале:

— Это тебе, мразь мусорская, прощальный подарочек, — после чего направил пистолет прямо в грудь Романа.

Дальше всё произошло буквально за доли секунды: Олег бросился вперед, и опередив грохот выстрела, закрыл собой брата.

Полетев на пол, Мороз оказался придавленным крупной фигурой брата. Превозмогая боль в ушибленном от падения затылке, он машинально ощупал его спину. Она была покрыта теплой и мокрой жижей, стремительно пропитывающей рубашку.

— Ромка, я не натравливал на девчонку этого козла, — прохрипел Мороз старший, — знал об этом, но не лез. Просто позлить тебя хотел. Прости, брат, — он замер буквально на секунду, а потом продолжил на выдохе, — у меня ребенок есть… дочка… не бросай её.

Олег затих, потеряв сознание, и Мороза накрыла настоящая паника.

Нет, его брат не должен умереть! Кто угодно, только не он! Сердце Олега гулко и тяжело билось через раз, и Роман боялся пошевелиться, чтобы не спровоцировать еще большую кровопотерю.

— Потерпи, Олеж, сейчас прибудет помощь. Ты же сильный у меня, — он продолжал обнимать лежавшего сверху брата и закрывать рукой кровавую рану в его спине.

Секунды казались вечностью и текли мучительно медленно. Не раз сталкивавшийся с огнестрелом, Роман знал, что чем быстрее прибудет помощь, тем больше шансов у брата на спасение. Только бы успели…

Вдруг в повисшей ваккумной тишине снова зазвучал голос Колесникова, а затем новый гулкий выстрел, эхом пронесшийся по пустому коридору.

21

Взору Маши, которую подхватил Горин, открылась страшная картина: после оглушительного выстрела на полу лежал Мороз, придавленный старшим братом, по спине которого не ровным пятном растекалась алая кровь.

Маша схватилась за горло и надрывно закричала, а Колесников, на некоторое время скрывшийся, вдруг снова появился в дверях. Сейчас бизнесмен казался абсолютно безумным: всклокоченные волосы, налитые кровью глаза и покрасневшее лицо — выглядели устрашающе. Он как будто сбросил маску и показал свое нутро, больше не скрытое рамками приличия. Злой взгляд Колесникова скользнул по Маше и остановился на губернаторе:

— Там внизу маски шоу, сука. Поэтому это тебе, за то, что слово не держишь, — он поднял пистолет и выстрелил во второй раз, теперь прямо в грудь Горина.

Губернатор упал не сразу. Его взгляд стал расфокусированным, а рот немного приоткрылся. Всё вокруг словно остановилось и замерло, оставив только звук бешено стучащего Машиного сердца.

Сначала ей даже показалось, что пуля попала ей в грудь. Иначе откуда эта резкая боль в области сердца? Упав на колени, Александр неловко завалился на бок, и не в состоянии что либо соображать, Казанцева села рядом и надрывно закричала до хрипа, раздирающего легкие.

Она не слышала шумных выстрелов на улице и не видела окруживших её людей у масках. Звуки сирен, крики и гадкий металлический запах растекающейся по полу крови — все смешалось в одну кучу.

Маша сидела на коленях между трех лежащих мужчин и боялась пошевелиться, как будто от любого резкого движения хриплое дыхание рядом сразу остановится, и кто-то из них умрет.

Снующие вокруг люди в халатах что-то говорили, но оглушенная девушка ничего не понимала. Неизвестно сколько прошло времени, но Маше казалось, что целая вечность.

— Состояние шока, — констатировал один из врачей, и подняв Казанцеву, повел её к выходу.

Словно выплыв из толщи воды, Маша оглянулась, рассеянно мазнув взглядом по пустому коридору. Оказывается, она уже давно сидела одна, а на полу больше не было братьев Морозовых и Горина. Вдруг это всё галлюцинация или продолжение того страшного сна? Тут расфокусированный взгляд остановился на двух лужах алой крови, которые вдруг оживили картинку, заставив тело девушки затрястись в коматозе.

— Они живы? — хрипло спросила она скорее саму себя, чем доктора, но он не ответил, покачав головой и дал знак одному из амбалов в маске поднять оседающую Магу на руки.

— Сейчас будет обморок. Держите её.

Сильные мужские руки похватили Казанцеву и понесли к выходу. Она практически не почувствовала, как у одной из карет скорой помощи ей сделали какой-то укол. Еще пара мгновений на руках усиловика, державшего её как пушинку, и Маша отключилась.

* * *

Медленно открыв глаза, Казанцева осмотелась. Снова палата, только теперь больничная одиночка, утопающая в полумраке. Тумбочка, стул, раковина и тревожная красная кнопка.

Попытавшись приподняться, сморщилась от боли и невольно бросила взгляд на руки и грудь. Нет, не ранена. Только катетер, приклееный пластырем к сгибу локтя. Раз увечий нет, значит дискомфорт — это просто головная боль, помноженная на спазмированные мышцы.

За окном, прикрытым вертикальными жалюзями, была ночь. Решив позвать кого-нибудь, она приподнялась, но уже через мгновение передумала и снова обессиленно опустилась на подушки, облизав пересохшие губы. Хотелось пить и все тело казалось ватным, из-за чего плохо слушалось. Наверняка после лошадиной дозы успокоительного — рассеянно подумала она и закрыла глаза, пытаясь собрать спутанные транквилизаторами мысли, но они словно играя, то идело убегали, мешая построить в голове хотя бы мало-мальски логичную цепочку.

Маша не знала, сколько провела в этом туманном состоянии, но когда сознание стало постепенно возвращаться — за окном уже светлело.

Когда палату осветили солнечные лучи, дверь открылась и внутрь тихонько вошли мать и тетка. Увидев, что Маша не спит, они обе смахнули слезы и натянув вымученные улыбки, присели рядом.

— Дочка. Как же мы испугались, — всхлипнула Галина Ивановна, но дочь сразу перебила её:

— Они живы?

В палате воцарилось молчание. Было одновременно страшно и больно слушать звук тишины, после которой наверняка будет ответ. Но Казанцева больше всего на свете хотела слышать правду, какой бы она не была. Поэтому в упор смотрела на родных женщин, как будто принуждая их прервать паузу.