Тот сразу заметил соперника и ощетинился:

— Ты еще тут двойной агент? Не тужься, братца уже не спасти. Если с её головы хоть волос упадет, я его лично застрелю.

В глазах губернатора была явная угроза и неприкрытая ненависть. Как его девочка могла любить такое мудло?

Хотелось разбить рожу этому уроду, потому что во всей этой истории виноват, прежде всего, он. Но времени было совсем мало, и Роман это прекрасно понимал.

— Успокойся. У меня есть мысли по поводу того, куда спрятали Машу. Поедешь? Только это без спецслужб и твоих мордоворотов. Колесников шутить не будет.

— Поехали, — коротко бросил Горин, видимо, придя к выводу, что сейчас не время для выяснения отношений.

19

Открыв глаза, Маша поморщилась от яркого солнечного света. Кажется, она проспала до обеда. Комната, в которой её держали, была совсем не похожа на камеру. Она скорее походила на больничную палату: железная кровать, тумбочка и стены, выкрашенные в яркий персиковый цвет. В углу располагался старенький унитаз и маленькая раковина.

Колесникова она видела всего один раз: в самом начале, когда он остановил ее возле дома и прыснул в лицо каким-то газом. Видимо от него она так долго спала, за что сейчас и расплачивалась жуткой головной болью.

Во рту было очень сухо и горько, поэтому, поднявшись, девушка поспешила к раковине. Открыв кран, припала губами к прохладной струе воды, пахнувшей хлоркой и не обращая внимания на вкус, стала жадно пить.

Это было невероятно странно, но страха Маша не испытывала. Как она уже догадалась, пока прямой опасности не было, но всё могло в любой момент повернуться в худшую сторону.

Внимательно осмотрев помещение, она лишний раз убедилась, что сбежать практически невозможно. Толстая железная дверь и решетка на окне, из которого было видно пустынный двор какого-то медучреждения.

Закрытый мощеный плиткой двор с каменной аркой и обветшалые постройки напротив показались смутно знакомыми. Старая психиатрическая лечебница, вдруг догадалась Маша и совсем расклеилась. Здесь кричать бесполезно — никто не услышит, а даже если и услышит, то не обратит внимания.

На первом курсе они писали об этом ветхом учреждении, уже не принимающем новых пациентов. Тогда объемная статья была об отсутствии оборудования и ремонта, на который совсем не выделяли денег из бюджета. По злой иронии судьбы Казанцева, еще год назад фотографирующая эту старинную лечебницу снаружи, теперь была заперта внутри и тихо плакала от безысходности, приникнув к грязному окну. С высоты третьего этажа через замызганное старое стекло было плохо видно двор, но Маша упорно старалась рассмотреть там хоть кого-нибудь. Никого, кроме желтеющей листвы, перекатываемой порывами ветра.

С ней никто не говорил и пока не угрожал, но легче от этого не становилось. От нахождения в замкнутом тихом, как в вакуме, пространстве, становилось по-настоящему плохо. А вдруг её оставят здесь? Вдруг никто не найдет?

К горлу то и дело подкатывал спазм, а руки дрожали как при сильном ознобе. Хотелось вздохнуть, но шея была как будто в тисках, которые начинались на груди и больно стискивали гортань.

Маше не были знакомы симптомы панической атаки, но что-то внутри подсказывало, что это именно она. Испугавшись, что от нехватки воздуха она может упасть в обморок, Маша вскинулась и стала часто и неглубоко дышать, одновременно с этим начав отсчет: один… два… три… четыре… пять… шесть…

Постепенно спазм ослаб, а дыхание вернулось в норму, после чего обессиленная Маша упала на железную кровать. Жесткие ржавые пружины жалобно заскрипели и прогнулись, больно впиваясь в бок. Тонкий матрас, набитый свалявшейся ватой совсем не спасал и даже доставлял дополнительное неудобство расползаясь грубыми комьями. Стараясь не обращать внимание на дискосфорт, Маша накрылась казенным шерстяным одеялом в клеточку и закрыла глаза, подавив подкатывающие рыдания.

Все это из-за Горина.

Страдания, слезы, похищение, и эта чертова паническая атака… Во всем виноват только он!

В голове лихорадочно крутились мысли о том, как бы развивались события, если бы тогда, в той кофейне, он не накрыл её пледом. Не было бы этих трех месяцев ада… Ссоры с родными, изнасилование Тани, шантаж от Мороза старшего…

Было, конечно, и хорошее… Но сейчас почему-то вспоминалось только плохое. Воспаленный мозг обвинял Горина во всех злоключениях и выносил вердикт без суда и следствия: Маша не должна прощать его. Никогда.

Только бы выбраться…

Теперь всё будет по-другому. Она обязательно начнет ценить себя и вырвет из сердца жалкие остатки любви к этому чудовищу, полностью посвятив себя новым отношениям. Вспомнились влюбленные глаза Мороза и внутри вдруг разлилось тепло. Он самый лучший и надежный. Уже два раза Роман спасал её обязательно придет и снова. Нужно только подождать.

Воображение рисовало картинку будущего: вот они с Морозом уезжают из этого города, женятся, потом Маша рожает малыша… Он, наверняка, хочет сына и будет безумно счастлив… Её Роман…

Постепенно Маша согрелась и даже задремала.

Ей снился невероятно реалистичный сон, в котором девушка снова кричала. Вокруг было много крови. Маша оглядывалась и ошарашенно всхлипывала, понимая что вся палата утопает в багровой жиже. Она не понимала, откуда столько, но точно знала, что это родная кровь. От этого внутри становилось нестерпимо больно, и Казанцева орала в голос, до хрипа, пытаясь выбраться.

Очнувшись, она огляделась и вдруг поняла, что кричала на самом деле. Горло саднило, а плечи содрогались от рыданий, которые, несмотря на окончание кошмара, продолжались.

Обхватив себя руками, Казанцева еще долго приходила в себя, раскачиваясь на кровати и шумно всхлипывая подавляя отголоски еще не до конца затихшей истерики.

На крик так никто и не пришел. Исходя из этого Маша сделала вывод, что в этом корпусе она одна и даже надзирателя к ней не приставили.

Но уже через какое-то время она услышала, как за дверью разговаривают Колесников и Морозов старший. Они ссорились и по тону Олега было понятно, что он не поддерживает подельника.

Приникнув к железной двери, Казанцева задержала дыхание и превратилась в слух.

20

— Куда едем? — после получасового молчания подал голос губернатор, устав смотреть на унылый пейзаж окраин города.

— За моим братом. У меня доступ к мозгам его машины. А он наверняка едет на встречу с Колесниковым.

— Он останется на свободе, — вдруг прошелестел Александр Николаевич, — если с Машей все будет в порядке, то твой договор со следствием насчет брата — в силе.

Мороз покосился на ненавистного губернатора и хмыкнул. Сдается, что он не совсем мудак.

Навигатор показывал адрес в старом районе. Объехав грязно-жёлтые треэтажные дома, машина Мороза свернула во двор старой психушки.

Странное место для встречи с Колесниковым…

Неужели она здесь? Чуйка редко подводила Мороза и теперь она тоже упрямо твердила, что Маша внутри.

Главное, чтобы не тронули… Ведь Колесников понимает, что в покое его не оставят, поэтому будет играть грязно и без зазрения совести пустит девушке пулю в лоб, если поймет, что всё идет не по плану. Мороз знал, что Костя жесток и мстителен, особенно если дело касалось его собственной шкуры или выгоды.

Остановившись под круглой каменной аркой, Роман внимательно оглядел пустынный двор лечебницы: машина брата была в ста метрах, но самого его нигде не было.

Вдруг в дверях дальнего самого ветхого корпуса показалась широкая спина Мороза старшего и сразу стало ясно: Машу точно держат там.

Сейчас ненависть к Горину совсем отступила под гнетом новых более важных проблем, поэтому они действовали скорее, как союзники. Мороз мазнул взглядом по губернатору, вызывающему по телефону подмогу, и на секунду задумался: ведь они совсем не враги… Просто им не повезло полюбить одну и ту же девушку. И сейчас совсем не важно, кого она выберет в итоге. Главное, чтобы Маша осталась живой и невредимой.