А теперь…

Тем не менее, как ни сносно было находиться в тюрьме, я с первых же дней начал строчить жалобы в Прокуратуру, однако ответов не получал. Время от времени меня навещал дознаватель, и меня выдёргивали из камеры «слегка». С каждым моим новым посланием жалобы в Прокуратуру тон дознавателя менялся и становился всё грубее и грубее. И вскоре он открыто заявил мне, что уверен, что именно я являюсь зачинщиком драки, то есть именно я ударил «бедного парня», сбил его с ног и этим нанёс ощутимый материальный ущерб кафе: разбил посуду, поломал несколько предметов мебели.

Я всячески возражал против такого произвола дознавателя, переворачивавшего происшедшую драку с ног на голову, и продолжал строчить свои жалобы на этот произвол, а также на то, что до сих пор мне не предоставлен адвокат. И вот на одну из самых ядовитых моих жалоб дознаватель появился передо мною, ехидно улыбаясь во весь свой и без того кривой рот.

– Пришёл наконец ответ на ваши жалобы! – Было заметно, с каким трудом он сдерживается, чтобы не рассмеяться. – Вот, распишитесь! – Дознаватель пододвинул ко мне листок.

– Что это? – Я почувствовал, что прокурорский ответ мне вряд ли понравится.

– Прокурор изменил предыдущее обвинение. Если ранее вы обвинялись по двести шестой, части первой, и вам грозил срок до года или штраф, то сейчас вы обвиняетесь по части второй той же статьи, то есть «за злостное хулиганство в общественном месте», а это уже совсем другое наказание – от двух до пяти лет лишения свободы…

– А почему тут ничего не сказано об адвокате?

– Есть два пути заполучить адвоката: это может быть либо общественный защитник, если у вас нет возможности оплачивать адвоката со стороны, либо нанимайте адвоката-частника! Что, вполне естественно, требует немалых денег! – Он снова ехидно уставился на меня. – Не стоило вам, гражданин Доценко, заваливать жалобами Прокурора: кому понравится, когда жалуются на его же сотрудников?

– Вы можете передать одной моей знакомой, чтобы она наняла платного адвоката? – не вслушиваясь в его слова, спросил я.

– Жалко мне тебя, парень, а потому помогу последний раз: с завтрашнего дня у тебя будет новый дознаватель. Вот, запиши здесь, как я могу связаться с твоей знакомой, лучше, если у неё есть телефон…

Я был уверен, что одна моя знакомая, очень добропорядочная девушка, которая к тому же была кое-чем мне обязана, не оставит меня в беде.

К счастью, дознаватель выполнил своё обещание и созвонился с ней. Она наняла для меня адвоката – очень милую женщину лет пятидесяти. В память навсегда врезалась ее фамилия: Лидия Васильевна Седова-Шмелёва, вероятнее всего, из-за оригинальности. Тем не менее допустили её ко мне только в день окончания следствия.

Ознакомившись с моим делом и внимательно выслушав рассказ от «первого лица», Лидия Васильевна заверила, что на Суде я наверняка поменяюсь местами со своими якобы от меня «пострадавшими». Она с большим состраданием отнеслась ко мне и очень сожалела, что не встретилась со мною до ареста, заверяя, что меня ни в коем случае не арестовали бы, несмотря на то что мои обидчики, воспользовавшись тем, что я несколько дней провёл в больнице, обвинили во всём именно меня.

Лидия Васильевна просветила меня и в отношении Олега Чулкова, который отвечал дознавателю, что «ничего не видел и ничего не слышал». Оказалось, что свидетелей специально не вызывали во время следствия, но Лидии Васильевне удалось разыскать одну из девушек, которая сидела за нашим столиком и телефон которой я случайно запомнил.

Именно от Лидии Васильевны я узнал поразительные подробности следствия по моему делу. Заметив на каком-то этапе, что дело разваливается и за мой арест придётся кому-то отвечать, дознаватель попросту разогнал всех свидетелей и заткнул Олегу рот тем, что может привлечь его как моего соучастника, а кроме того, без приглашения понятых произвёл обыск в моей комнате. Кстати, во время обыска у меня исчезло много ценных вещей, но более всего мне было жалко прижизненное издание пятитомника Пушкина и небольшую коллекцию старинных икон, среди которых был и единственный сохранившийся памятный предмет – портрет моего прадеда протоиерея Зосимы Сергеева, выполненный на позолоченном металлическом окладе…

Во время этого, весьма тщательного шмона были найдены и шестьдесят пять американских долларов! Дознаватель очень обрадовался этой находке и довольно потирал руки: есть возможность обвинить меня ещё и в валютных операциях, то есть крутануть по восемьдесят восьмой статье. К его огорчению, это не удалось: я два года проработал за границей и вполне мог иметь законную валюту.

Чего только не пытался пришить мне «товарищ» дознаватель, цепляясь за всё, что могло «потянуть» на какую-нибудь статью. Наткнувшись на шесть комплектов новенькой хоккейной детской формы, попытался доказать, что я их украл!!! Но и здесь он потерпел фиаско: я легко доказал, что форму для детской команды спортклуба «Факел», где я был педагогом-воспитателем, купили наши шефы. Были и другие, такие же смехотворные попытки обвинить меня в чём-либо, но не вышло, и поэтому дознаватель «отыскал» свидетеля, который якобы видел, как именно я ударил парня бутылкой, а не он меня…

Не буду более утомлять вас, уважаемые Читатели, всеми глупостями, которые пытался «состряпать» дознаватель, двинусь далее по «реке своих воспоминаний»…

Одиннадцать месяцев, проведённых в камере Бутырского изолятора, мало чем отличались друг от друга, тем более, после того как Лёва-Жид предусмотрительно и весьма своевременно переслал мне свой «привет».

Однако об одном событии мне хотелось бы вам поведать.

Произошло оно через полгода после моего появления в камере. К этому времени в ней поменялось более трёх четвертей контингента, ушёл на этап и мой приятель Юрий: он был осуждён к шести годам лишения свободы в колонии усиленного режима. Незадолго до него выдернули на этап и Сашу Муромца. Судя по тому, что сообщили по «тюремным проводам», его повезли для опознания: вроде бы нашёлся новый свидетель происшествия.