– Голова у себя? – бросил охотник, не здороваясь, стоило только подойти поближе.

– А куда ему деться-то, милсдарь? У себя, коряга старая, вас ждёт, как есть.

Парень скривил лицо в, как ему казалось, заправской ухмылке. Только вышло не очень. Уж больно уродливая была морда: нос картошкой, жёлтые кривые зубы и странно вздёрнутая верхняя губа. Верус сражался с самим собой, чтобы не бросить что-нибудь в ответ. Нет никакого смысла издеваться над землероями – жизнь у них и так горькая словно зарецвет (1). В место этого он понимающе кивнул и продолжил путь в деревню.

Люди вокруг бросали на него взгляды: кто удивлённые, другие испуганные, третьи разве что не возносили молитвы Вечной Шестёрке. И на том спасибо! Не хватало только, чтобы землерои поклоны мне бить начали. Ещё чего!

– Посмотрите, посмотрите, на шкуры… – шептался кто-то в быстро растущей толпе.

– Как есть двухвостый волчара! Боги и Твари!

– Да их же две, шкуры-то две!

– Вот кто Любку задрал! Ой-ей… – причитала дородная женщина с двумя вёдрами воды на коромысле.

– А он их обоих, раз – и всё! – воскликнул какой-то мужичок с мотком верёвки на плече.

– Правду говорят! Подаренные Богам всю славу в себя да силу принимают!

Последняя реплика заставила лицо воина непроизвольно дёрнуться, но никто не успел заметить мимолётной гримасы, проскользнувшей на нём. Так, под недружный хор возгласов и причитаний крестьян, Верус пересёк полдеревни, подойдя к дому местного головы. Тот уже стоял на крыльце, ожидая. Молодой парнишка, что-то нашёптывал ему на ухо, но стоило наёмнику приблизиться, как паренька, словно ветер унёс.

– Здоровья тебе, милсдарь охотник, – поприветствовал наёмника голова. Был он высок и по-старчески сух, но в глазах сохранилась задорная удаль. Седая голова вежливо склонилась в поклоне, на что Верус ответил кивком и многозначительным взглядом на толпу позади себя. Мгновенно поняв его, голова указал рукой на дверь и добавил: – Проходи в дом, нечего на ветру стоять.

Когда тот прошёл внутрь, старик грозно зыркнул на толпу, и крестьяне тут же поспешили убраться по своим делам.

– Так-то! – убедившись, что все разошлись, фыркнул пятидесятилетний старик и проследовал за могучим воином домой. Тот уже успел сбросить шкуры хищников на пол и занять табурет у стола. Выглядел он заметно хуже, чем когда уходил в лес.

– Зверьё потрепало, – скорее подвёл итог, чем спросил староста, огибая стол и усаживаясь напротив укутанного в рваньё охотника.

– Есть такое, – бесцветно бросил тот, – но ты за меня не переживай, старик. Лучше порадуй наградой, что обещал, – взгляд из-под края капюшона остановился на лице старосты деревни.

– Стало быть, наши беды разрешены? – вопросом ответил тот, коротко взглянув на валяющиеся на полу хаты шкуры. Затем седовласый вновь повернулся к мрачному мужчине. – Эти бестии моих людей жрали?

Мечник прекрасно различил сомнение в голосе. Его наниматель сомневается – и правильно делает, между тем ему вовсе незачем знать подробности. Нужно, как можно быстрее закончить разговор, получить плату и скрыться.

– Они, – односложно ответил охотник. – Проблема устранена. Эти в стаю собрались. Трое, – бровь главы деревни поползла вверх, что не ускользнуло от внимания бойца. – Да, трое, – опередил он его вопрос. – Двух я прикончил, сам видишь. Последний убежал. По лесу-то за ним гоняться мне не с руки. Но не бойся, зверь, конечно, дикий, да зубастый, но поодиночке на людей не охотится. А может и вообще уйдёт из этих мест. Ему стаей проще, будет новую искать.

Лицо старика разгладилось, будто он скинул десяток лет. Хитрая улыбка заняла место морщин, пока он понимающе кивал.

– Всё хорошо в твоей байке, одно плохо – видали мужики зарево чудное над лесом. Сегодня с утра, да не просто зарево, а фиолетовый свет, что аж сами небеса подсвечивал. Когда ты, стало быть, на волчат двухвостых охотился, да по лесу бегал, – взгляд серых глаз стал испытующим. – Что про это скажешь?

– Хмм… – Верус отстранился от стола, но табурет не позволил ему откинуться на спинку, ведь её попросту не было. Пришлось неловко остановиться на середине движения и усесться поудобней. – Ничего не знаю ни про какие огни яркие да фиолетовые. У меня дед работа простая – зверя дикого да кровожадного выслеживать, а не на зорьки любоваться.

– Врёшь… В глаза смотришь и врёшь! – напыжился старик. – Ты не думай, я знанием своим делиться ни с кем не собираюсь. Ты мне одолжение сделай, сынок. Успокой сердце, не верю я, что волки, пусть и такие чудные, как эти, могли столько людей утащить. Это же всё соседи мои, всех с сопливых лет знаю. На глазах росли, понимаешь? Почитай семья!

– Слушай, – Верус тяжело вздохнул и не менее устало осмотрел хату старика. – Ты ведь не глупый человек, да? Голова деревни на двадцать домов. Писать умеешь! Вон даже письмо в церковь Шестерых отправить хотел, помощи просить. А всё туда же… Незачем тебе в это лезть. Волки это были, Боги и Твари, и всё тут!

– Ну, да, спутал я тебя сначала с их апостолом. Что теперь поминать-то?

– А то, что коли догадался о чём, так и держи при себе. Я не проповедник и тем более не апостол, чтобы про Скверну рассказывать и про заразу, что из неё лезет. Сам догадываешься, на что я «охотился», – особо выделив последнее слово, развёл руками Верус. – Так зачем же, Шестёрка тебя направь, вопросы задаёшь такие неудобные?

Старик резко посуровел, видимо, собеседник случайно задел его за живое:

– Правильно ты сказал, у меня двадцать домов, а в них не сено наложено, а люди живые, семьи. Детишки вон малые, да голожопые бегают, уму разуму набираются. И если какая зараза в лесу завелась, и жрать их повадилась, кто же, как не я, должен вопросы задавать? Ну, облегчи ты муку мою, скажи!

– Да, что за напасть?! Во пристал, скажи да скажи. Ты, дед, никак плату мою отдавать не хочешь? – решил зайти с другой стороны воин. – Так ты сразу скажи, не трать время, нечего нам с тобой попусту трепаться.

Голова деревни одарил его долгим печальным взглядом. Наконец что-то для себя решив, поднялся, отойдя от стола к небольшому комоду у стены. Нагнувшись и открыв скрипучую дверцу, возился среди полок, пока не выудил серый мешочек, подвязанный кожаным шнурком. Обернувшись к молодому наёмнику, старик тяжело вздохнул и произнёс:

– Давно я всё приготовил, когда ещё Люба пропала, но тебе-то дела нет. Боль людская, что вода по камушкам, да? Неужто так ломает тебя, облегчить думы мои? Ответь, что за твари селян в лес уволокли?

– Они мертвы, – тихо отозвался парень из-под капюшона. – Убиты мной, вот этим мечом, – с этими словами он резко откинул полу плаща и выдернул из ножен клинок. И под удивлённым взором старика положил его на стол. – Ты искал помощи, просил меня, почитай умолял. Теперь я сижу перед тобой и говорю, что всё сделано. Работа завершена! – в голосе Веруса звенела сталь. Хозяин избы испуганно зыркнул на выход, будто ища поддержки, но тут же взял себя в руки, немного разозлившись на секундную слабость. А охотник, тем временем, уже поднялся из-за стола и начал медленно подступать к нему:

– Хочешь знать, что это было? Думаешь, правда облегчит муки? Поможет тебе справиться, позабыть об их смерти? – тяжёлые шаги гулко отражались от стен, придавив старика к комоду. Холодный пот выступил у него на лбу, худые руки шарили по верхней полке, словно, ища, чем бы защититься от собеседника, что вмиг обратился жутким незнакомцем. Из-под капюшона, нависающего над лицом, выглядывал лишь подбородок, но поражённый страхом разум рисовал во тьме глаза. Их острый суровый прищур, пригвоздивший к полу.

– Постой… – кое-как прошептал старик, не понимая, чего так сильно боится в собственном доме. Путник, которого он нанял не казался высоким, едва ли выше него самого, но каким-то чудом сумел нависнуть над ним тёмной горой тряпья и грязных оборванных ремней. Силясь выдавить из разом пересохшего горла хоть слово, голова деревни всё же не опустил глаз, встретил тёмную дыру капюшона настолько смело, насколько сумел. Какой-то вшивый пацан не испугает его!