У меня всё сильнее тряслись руки. А четыре цифры, которые я целый год набирала здесь каждый день, вылетели из головы.

– Набери их уже, – визгливо повторила Мэдисон. Двойняшки захихикали.

– Давай я? – предложила Антония. Она пролезла к кассе и стала тыкать во все кнопки подряд.

– А ну стой! – рявкнула миссис Дадли и грубо схватила Антонию за руку. – Из-за вас вся очередь стоит. Если забыла код своей кредитки, выкладывай три доллара и сорок пять центов.

– Не пойдёт! – выпалила Антония, вырываясь. – Не для нас! Мы вообще не платим. У нас бесплатный обед.

Миссис Дадли приподняла брови. По очереди прокатилась волна смешков. А ледяные пальцы внутри уже доползли до горла.

Когда мы переехали в Онига Вэлли, нас включили в программу бесплатного питания как семью с низким доходом. В ней состоял едва ли не каждый четвёртый ученик нашей школы. Но никто об этом не распространялся. Даже словом не смел обмолвиться. Потому что есть такие люди, которые будут рады испортить тебе жизнь, если узнают, что ты беден. Очень сильно испортить.

– Слыхала? – миссис Дадли крикнула кому-то позади себя так, что услышал весь зал. – Они обедают бесплатно.

В окошке за спиной миссис Дадли мелькнули маленькие глазки и сеточка на волосах. На миг они исчезли и появились снова.

– У неё 4576, – прогремел в ответ хриплый голос. – А у сестры 3827.

Я как можно быстрее набрала оба номера и схватила с подставки поднос. Не смея оглянуться, я лишь надеялась, что Антония следует за мной.

– Сидят тут на всём готовом, – бурчала миссис Дадли мне вслед. – Могли бы и сами поработать для разнообразия.

Я уже уселась за круглый столик, но так и не смогла унять дрожь в руках. Антония, которая, как выяснилось, всё-таки пошла за мной, поставила свой поднос рядом. Однако садиться не спешила. Сестра так и стояла, склонив голову к плечу и не спуская глаз с очереди в кассу.

– Почему эта тётя так сказала? – спросила она.

– Сядь на место, – прошипела я.

– Но почему она так сказала?

– Пожалуйста, сядь, – зашептала я снова, так громко, как посмела. Антония наконец подчинилась, но всё равно таращилась на прилавок.

– Мама работает, – сказала она.

– Знаю, – вполголоса ответила я, гоняя куски зелёной картошки по тарелке пластиковой вилкой. – Обедай давай.

– Она работает каждый день, – Антония посмотрела мне в лицо. На щеках у неё проступили яркие гневные пятна. – Она же ничего не знает про маму.

– Пожалуйста, – я зажмурилась и стиснула зубы, стараясь сдержаться. – Забудь о ней.

Антония скорчила рожу. А потом скинула с плеча рюкзак, поставила на колени и спрятала в нём лицо. Я слышала, как она там что-то бубнит, но не стала устраивать сцену.

Из всех возможных сценариев, которые могли разыграться во время обеда, к такому я не была готова. Почему я позволила Мэдисон настолько выбить себя из колеи? Она ведь не сказала ничего нового: всё это я слышала тысячи раз, и кое-что похуже. И почему Антония не соизволила хотя бы раз промолчать? Мама постоянно твердила мне, что я должна быть снисходительной к Антонии, потому что она ничего не может с собой поделать. И я всё чаще задавалась вопросом, не пользуется ли Антония этой своей «беспомощностью» гораздо чаще, чем считает мама.

Впрочем, чего теперь об этом рассуждать. Десятки пар недобрых глаз сверлили дырки в нас двоих: идиотке, которая вообще ни с кем не разговаривает, и её болтливой сестре, излагающей свои жалобы рюкзаку. Парочка несчастных лузеров.

Тухлоедина и Тухлоедина-младшая.

У меня защипало в глазах. «Только не реви, только не реви!» Я упорно молилась про себя, глотая подступившие к горлу рыдания.

Вдруг столик дёрнулся так, что ударил меня по рёбрам. Я подавилась рыданием и уставилась на Антонию, готовая обругать её за неуклюжесть, – всё, на что я оказалась способна. Совершенной неожиданностью для меня стала восторженная улыбка от уха до уха, расплывшаяся по личику младшей сестры.

– Ох, что сейчас будет! – выпалила она.

Антония отпихнула свой поднос, со стуком взгромоздила на стол рюкзак и оперлась на него подбородком, довольная, как кошка, поймавшая с десяток мышей. Вот теперь я испугалась не на шутку. А вдруг она не выдержала давления и совсем съехала с катушек? И я не могу её винить. Просто чудо, что со мной до сих пор не случилось ничего подобного.

– Антония… – начала было я, но она лишь отмахнулась.

– Смотри, – сказала она, – сама увидишь.

Увижу? Передо мной возникла картина: Антония бросается в атаку на миссис Дадли и забивает ей нос варёной морковкой. С одной стороны, я этого боялась, а с другой, мне было любопытно, сколько морковки успеет запихать Антония, пока её не оттащат от кассирши.

Но Антония не двигалась. Она сидела, сияла этой своей улыбкой и барабанила по столу пальцами.

«Да что она вообразила? Что, по её мнению, должно случиться?» Я предпочла сделать вид, что ничего не происходит, и самое важное – аккуратно выстроить горошины на тарелке в группы по три штуки. «Пусть себе сидит и лыбится сколько угодно. Всё равно ничего не случится».

Во второй раз за сегодняшний день я жестоко ошиблась.

Я услышала это прежде, чем увидела: как грохот подходящего поезда. Непонятные глухие звуки со стороны очереди. И рискнула обернуться.

Миссис Дадли стояла возле большого алюминиевого контейнера с упаковками молока. Физиономия её перекосилась от растерянности.

И ничего удивительного. Контейнер с молоком трясся и подпрыгивал, потому что картонные пакеты внутри дёргались и толкались. При этом их никто не трогал.

Миссис Дадли осторожно ткнула пальцем в картонку. Толчки усилились. Она поспешно отдёрнула руку, будто её ударило током.

– Эмма! Тут с молоком что-то неладно, – закричала миссис Дадли: она старалась не срываться на визг, но получалось не слишком удачно.

– Я уже проверила: срок годности не истёк, – прохрипел знакомый голос.

– Нет, оно не прокисло, – сказала миссис Дадли. – Оно… оно прыгает.

– Чего?

– Я говорю…

БАМ!

Контейнер подскочил, на миг завис в воздухе и рухнул обратно. Миссис Дадли заверещала, уже не смущаясь. На сей раз все как по команде повернулись к ней. Никто не сказал ни слова. Никто не шелохнулся.

Контейнер подпрыгнул во второй раз. Миссис Дадли схватила его обеими руками и попыталась водрузить на место. Однако тот не поддавался: так и висел в воздухе.

– Хватит! Хватит! – кричала она. Тогда контейнер снова грохнулся, но только чтобы продолжать прыгать, всё быстрее и быстрее, всё выше и выше. Физиономия миссис Дадли из бледной от страха стала красной от ярости. Она продолжала хвататься за контейнер, даже когда он подпрыгнул так высоко, что ей пришлось подняться на цыпочки. При этом она выдавала такие фразы, которые не пристало произносить сотруднику средней школы.

– Вот так-то! – Антония слегка ущипнула меня за руку.

Не успела я спросить, что это значит, как контейнер рухнул в последний раз и грохот прекратился. В зале повисла тишина: слышалось только тяжёлое дыхание миссис Дадли. Она навалилась на контейнер, держа его обеими руками. На шее у неё набухли толстые вены, а на красном потном лице расцвела злорадная улыбка.

– Попался! – прошипела она.

И тут молоко взорвалось.

Каждый пакет лопнул и выплеснул своё содержимое прямо в ошарашенное лицо миссис Дадли, словно некий мокрый фейерверк. Напор молочной атаки был столь силён, что её подкинуло в воздух. Она повисла на вершине молочного столба, пока сила притяжения не взяла верх, тогда кассирша плюхнулась на пол с громким плеском.

Молочный фонтан продолжал изливаться на неё ещё несколько минут. Она не шевелилась, не пыталась выбраться из-под него. Она сидела, ошалело хлопая глазами, с разинутым ртом, посреди разливного моря молока. Пока наконец не вылилось содержимое последнего пакета.

На добрых пять секунд в столовой воцарилась мёртвая тишина, слышно было только капанье молока с её волос и тиканье секундной стрелки на стенных часах.