Она говорила здравые вещи. Я знал, что опустился в самую бездну, но понимал, что должен побыть там какое-то время. Я еще не был готов всплыть на поверхность. Но даже тогда я чувствовал, что буду продолжать жить не только ради моего выжившего сына, но и ради себя самого. Я не хотел, чтобы смерть Дэвида была бессмысленной или сделала бессмысленной мою жизнь. Я понятия не имел, что буду делать, чтобы извлечь смысл из этого ужасного периода. Пока все, что я мог сделать, это проходить через этапы Кюблер-Росс в своем собственном темпе. Тем не менее я знал, что не могу и не остановлюсь на принятии. Должно быть что-то еще.
Поначалу я не мог найти никакого утешения в воспоминаниях о своей любви к сыну. В тот период я испытывал сильный гнев – на мир, на Бога, на самого Дэвида. Но я понимал: чтобы двигаться дальше, мне придется найти смысл в горе. Несмотря на всю глубину моей печали, я вспомнил цитату, которой часто делюсь на своих лекциях: горе необязательно. Да, это правда. Горе – дополнительная опция, но вы можете отказаться от нее, только если откажетесь от любви. Любовь и горе неразрывно переплетены. Как говорил Эрих Фромм, «уберечь себя от горя можно только ценой полной отчужденности, исключающей возможность испытать счастье».
Любовь и горе идут вместе. Если вы любите, однажды вы познаете печаль. Я понял, что мог бы избежать боли только в том случае, если бы никогда не знал и не любил Дэвида. Но сколько я бы при этом потерял! Осознав это, я ощутил искреннюю благодарность за то, что мой сын был в моей жизни, за все те годы, которые мне довелось прожить с ним рядом. Их было слишком мало, но они в корне изменили и обогатили мое существование. В тот день я впервые смог увидеть в своем горе нечто значимое.
Со временем мне удалось найти более глубокий смысл в жизни Дэвида, а также в его смерти, о чем я расскажу в последующих главах. Смысл – это любовь, которую я испытываю к своему сыну. Смысл – это тот уникальный способ, который я выбрал, чтобы поблагодарить его за все, что он мне дал. Смысл – это мои попытки сделать все возможное, чтобы другие не умерли от того же, что убило Дэвида. Для всех нас смысл – это отражение нашей любви к тем, кого мы потеряли. Смысл – это шестая стадия горя, стадия, когда происходит подлинное исцеление.
Сразу после смерти Дэвида я не был уверен, смогу ли когда-нибудь снова писать и читать лекции, как делал это раньше. Я даже не знал, захочу ли снова жить. Я отменил все мероприятия на шесть недель вперед. Но потом я почувствовал, что мне просто необходимо вернуться к работе. Я хотел быть полезным. Как бы тяжело я ни переживал смерть сына, я жаждал жить. Дэвид хотел бы, чтобы я жил полной жизнью.
Эта книга – мой способ вернуться к жизни. Поначалу я сомневался в своих собственных словах: я говорил о поисках смысла в горе, но сам не очень-то в это верил. Я испытывал такую всепоглощающую боль, что не знал, возможно ли вообще найти смысл после столь сокрушительной потери. Но оказалось, что найти смысл не только возможно, но и необходимо. Уверен, эта книга станет большим подспорьем для всех, кто оплакивает смерть близких и не знает, как жить дальше. Надеюсь, чтение этих страниц произведет не меньший целебный эффект на читателя, чем их написание на автора.
Часть I
Птицы поют после бури. Почему люди не могут так же радоваться солнечному свету, который им остался?
Роуз Кеннеди
Глава 1. Смысл и смыслообразование
В 1975 году моя наставница и соавтор Элизабет Кюблер-Росс сказала: «Смерть необязательно должна быть катастрофическим, деструктивным событием: напротив, ее можно рассматривать как один из самых конструктивных, позитивных и созидательных элементов культуры и жизни». Большинство из нас не воспринимают смерть таким образом.
На одной из своих лекций я спросил присутствующих: «Кто был со своими близкими в момент смерти?» Многие подняли руки. Я выбрал одного человека и попросил рассказать об этом опыте.
Он признался, что смерть отца была самым травмирующим событием в его жизни и что он до сих пор не может с ней смириться. Другой мужчина сказал: «Мой отец тоже умер. Этот момент стал одним из самых значимых переживаний в истории нашей семьи».
Оба мужчины потеряли любимого отца, оба горько оплакивали его кончину. Но один пережил смерть как нечто значимое и смог двигаться дальше; другой не нашел в этом опыте никакого смысла, только боль.
В сущности, все мы умираем одинаково, но одна семья переживает это событие как значимое, а другая – как травмирующее. Горе – это естественное чувство, которое влечет за собой тяжелая утрата. В некоторых случаях смерть травмирует, особенно если человек испытывает физические мучения или умирает внезапно – например, в результате суицида, убийства, автомобильной аварии, стихийного бедствия или любой другой катастрофы. К травме всегда примешивается горе, но не всякое горе травматично.
На переживание смерти и горя влияют множество факторов, включая возраст – как наш собственный, так и человека, который умер. Немаловажную роль играет и сама смерть: например, насколько она была ожидаема и как именно произошла. В зависимости от обстоятельств мы движемся дальше – или не движемся. Человек, который видит в смерти избавление, находит в ней смысл. Тем, кто погряз в бесконечной скорби и печали, смерть кажется абсолютно бессмысленной. Но так не должно быть, даже когда мы сталкиваемся с наиболее мучительными потерями и страданиями. Фундаментальный труд Виктора Франкла «Человек в поисках смысла» – маяк для тех, кто не понимает, как найти смысл в трагедии.
Проведя несколько лет в нацистских концентрационных лагерях, Франкл писал, что даже в самых чудовищных обстоятельствах каждый из нас сам выбирает, как ему реагировать:
Заключив человека в лагерь, можно было отнять у него все вплоть до очков и ремня, но у него оставалась свобода реакции, и она оставалась у него буквально до последнего мгновения, до последнего вздоха. Это была свобода настроиться так или иначе, и это «так или иначе» существовало, и всегда были те, кому удавалось подавить в себе возбужденность и превозмочь свою апатию. Это были люди, которые шли сквозь бараки и маршировали в строю, и у них находилось для товарища и доброе слово, и последний кусок хлеба. Они являлись свидетельством того, что никогда нельзя предположить, что сделает лагерь с человеком: превратится ли человек в типичного лагерника или все же даже в таком стесненном положении, в этой экстремальной пограничной ситуации останется человеком. Каждый решает сам.
«Именно там, где мы беспомощны и лишены надежды, будучи не в состоянии изменить ситуацию, – утверждает Франкл, – именно там мы ощущаем необходимость измениться самим». В результате мы можем превратить трагедию в трамплин для роста.
Книга Франкла позволяет иначе взглянуть на страдания – на то, как самые сложные моменты жизни порождают удивительную стойкость, смелость и креативность. Однажды я сказал об этом матери, потерявшей ребенка. «Мне плевать, что говорил Франкл, – отрезала она. – Он жил. Его страдания закончились новой жизнью, а мои – смертью. В ней нет никакого смысла».
Хотя я убежден, что потенциальный смысл есть во всем, я также понимал, что торопить ее неправильно. Очевидно, пока она была не готова увидеть свет. Но со временем неизбежно наступит момент, когда ей захочется, чтобы горе перестало причинять боль. Тоска станет невыносимой, а пустота – всеобъемлющей. Я говорю не столько об ослаблении ее связи с малышом, сколько об уменьшении страданий, ассоциированных с этой связью. Только после этого она сможет найти смысл в том, что с ней произошло.
Горюющий разум не питает надежду после утраты. Но однажды вы обретете ее вновь. Черная полоса не будет продолжаться вечно. Это не значит, что со временем горе станет меньше. Это значит, что вы должны стать больше. Как говорится, «без грязи не бывает лотосов». Самый красивый цветок вырастает из грязи. Худшие моменты в жизни могут стать зачатками лучших. Они обладают удивительной силой преображать человека.
