Сотрудник щелкает пультом и включает телевизор.

С экрана раздается голос ведущей местных новостей:

— Мы ведем прямой репортаж со свадьбы знаменитого наследника строительной империи Артура Толгатова и его прекрасной избранницы Марики Усольцевой!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои глаза прикрытие до этой секунды распахиваются. Резко встав с полки, подхожу к решеткам и, схватившись за железные прутья, неотрывно смотрю в экран.

Моя Марика в пышном белом платье стоит возле арки для новобрачных, а рядом с девушкой горделиво возвышается Артур.

Для меня же это не выглядит праздником, а сборищем скорпионов.

Неожиданно Толгатов оборачивается к камере журналиста и взглядом въедается в объектив. Это невозможно, но у меня возникает чувство, будто сейчас Артур сквозь технику пытается посмотреть на меня.

Оттого и зудит в костяшках моих пальцев, кулаки чешутся.

Когда Марика надевает на Артура кольцо, из ее глаз ручьем текут слезы. Улыбки нет.

А все умиляются. Ведущая комментирует, что от счастья и любви невеста не может сдержать эмоций.

И у меня внутри что-то обрывается. Там под ребрами, где когда-то билось сердце, становится ужасно холодно и тяжело. Все внутренности будто покрываются коркой льда.

— Выключи, — со злобой, ненавистью такой силы, что самому страшно, рычу я.

— С какой стати? Дай посмотреть, как другие жируют! — смеется сотрудник. — Со всех утюгов сегодня о свадьбе вещают. Оно и неудивительно, давно уже знаем, какую девку отхватил себе Толгатов.

— Выруби! — шибанув по решеткам, ору. — Я сейчас железо сломаю и выйду.

— А не получится, прутья толстые. — Он оглядывается. — Хоть вы богат, но на этот раз наконец-то справедливость восторжествует. Пусть ваш брат и мутит воду, но вряд ли ему удастся спасти вас от наказания. Вы, богачи, все карманы деньгами набиваете, а как дело до бедных доходит, жадничаете. Надо было нормальный бетон покупать!

***

Прошло полтора года.

Следствие велось долго, но, в конце концов, суд признал меня виновным.

Рафаэль и адвокаты не смогли найти зацепок, оправдывающих меня. Документально все было подстроено так, что те мешки с цементом заказывал именно я. Да и прораб, давший показания, это подтвердил, а после суда скоропостижно умер.

Надежда еще тлела, когда я думал о камерах наблюдения, закрепленных на строительном объекте, но они оказались неисправными. Их явно кто-то испортил, однако судья не приняла это во внимание.

Почти год я отбываю наказание за преступление, которого не совершал в общей камере.

За это время Усольцева…теперь Толгатова ни разу не навестила меня, хотя должна быть в курсе, что со мной случилось.

А я ждал, долго ждал изо дня в день, но в этом проклятом мире оказался никому не нужным, кроме брата и снохи.

Прошлые друзья от меня отвернулись, я стал своего рода изгоем в компании бизнесменов.

А сегодня среда. Конвоир приглашает меня выйти из камеры, как здесь популярно называть на «свиданку». Борн приехал. Каждое его появление как маленький праздник в моих пропитанных ненавистью буднях.

— А знаешь, жизнь в таком самобытном коллективе закаляет и чертовски пополняет словарный запас, — шучу я, едва повстречав брата.

— Ты все не падаешь духом?

— Куда уж ниже. Я и так на дне.

Что-то в Рафаэле изменилось. В его взгляде, когда-то жалеющим меня, и от этой жалости мне хотелось хорошенько протрясти Борна, чтобы перестал смотреть как на сирого. Сегодня в светлых глазах будто полыхают языки пламени и азарта.

— Ты скоро отсюда выйдешь.

— За образцовое поведение досрочного мне не дадут, даже не сомневайся. Я вчера усердно бил в рожу урке, который пытался в нашей камере выстроить иерархию. А у нас демократия.

— Вот неисправим, — шикнув смехом, Борн облокачивается на стол. — Я о том видеонаблюдении. Если устройства оказались разбитыми, значит, на них была слишком ценная информация, которую хотели утаить. Пришлось объездить половину Земного шара, но я нашел специалистка, что взялся починить камеры. Умелец из Пекина уже начал процесс.

— Думаешь, получится?

— Для меня нет ничего невозможного.

После его слов и во мне тоже что-то изменилось. Захотелось глубже дышать и вместе с тем портрет Марики в моих мыслях, что успел несколько померкнуть, вновь вспыхивает яркими красками.

— Один вопрос Рафаэль…как она?

Брат догадывается, о ком я спрашиваю, без дополнительных деталей. И сразу морщится.

— Ты мне обещал, что если освободишься, тут же переедешь за границу. Очнись, Орхан, эта девушка…

— Украла у меня полтора года жизни. Точнее, из-за нее мне так жестоко отомстили, но все же?

Борн шумно выдыхает.

— Живет в браке. Родила.

— Марика всегда мечтала о семье и детях…

От слов Рафаэля вся картинка перед глазами будто потрескалась, а в душе появилась настолько щемящая боль, что я бы завыл. Не ожидал я такого предательства от Марики.

— Не спрашивай о ней, ради бога! Тебе и без этой девицы проблем хватает. Нужно будет восстанавливать статус и свое честное имя. Знаешь, а это непросто. Еще долго некоторые особо мнительные коллеги будут относиться к тебе предвзято. Все-таки у тебя теперь криминальное прошлое.

— Ты прав, — переборов собственные чувства, вполголоса отвечаю.

— Оставь Марику и все семейство Толгатовых, и не смей за моей спиной помышлять о расправе. Опять попадешь за решетку, но уже за дело и тогда я вряд ли смогу тебе помочь. Ты не умеешь мыслить хладнокровно и хитро как я, а действуешь в порывах слепой ярости.

Зависаю взглядом на своих руках и содранной в кровь коже.

Я переверну эту жизненную страницу и постараюсь забыть девушку с обворожительными васильковыми глазами. Она сделала свой выбор, подтвердив его свадьбой. У Марики было достаточно времени, чтобы хоть намекнуть, если с ней что-то не так.

Мы все получаем то, что заслуживаем. Но именно с Марикой я впервые распробовал любовь, только вкус ее оказался горьким.