«С пятнадцати минут до фиговы кучи часов? — сказал я. — Ты издеваешься надо мной, мэтр? И что это за увеличение объёма такое? Ты можешь объяснить по-человечески? Без этих твоих увёрток и намёков. Как человеку, которому ночью вскипятили мозг — просто и подробно».

«Вы сами, юноша, пожелали получить всю имевшуюся в памяти профессора некромантии Лотара Рогова информацию о рунах, — сказал Мясник. — «Обо всех сразу». А это сто семнадцать первичных рун и двести сорок восемь готовых рунных конструкций. Профессор не заучивал специально все открытые учёными-рунологами рабочие комбинации: предпочитал использовать справочники. Литературу о прочих рунных конструкциях вы сможете найти в его личных вещах, когда посетите жилище профессора».

«Какие сто семнадцать? Что ты…»

Я замолчал.

Потому что вспомнил.

Я вспомнил их все: сто семнадцать первичных рун из алфавита забытых богов. Мог бы узнать и расшифровать значение любой из них. А ещё понял, что знаю принципы и правила их начертания, годы открытия, степень сочетаемости и даже имена учёных, расшифровавших начертание этих рун на древних письменах. Выудил из памяти семнадцать видов рунных ловушек, в том числе и ту самую «семь-крипта». Воспроизвёл перед мысленным взором цепочку рунного защитного круга Гедеса и тут же увидел три варианта её усиления — в зависимости от уровня и насыщенности энергетической атаки.

Сам себя хлопнул по щеке — вывел из ступора.

— Мастер Карп! — сказала Шиша. — Что с вами? Может, мне сбегать за лекарем? Трактирщик подскажет, где того найти. Я быстро!

Она схватила меня за локоть. Тут же припомнил, что девчонка держала меня за руку и ночью, когда я рычал от боли и изрыгал на сгоревшую тысячу лет назад голову Мясника все известные мне по обеим жизням ругательства. Почему-то перед глазами мелькнули лица моих девочек — и старшей, и младшей. Персильская атаманша ничем не походила на них. И всё же, у этой торицы было что-то общее. Попытался улыбнуться. Сомневаюсь, что улыбка вышла милой и весёлой.

— Всё хорошо, Шиша, — ответил я. — Не нужно никуда бежать. Всё уже прошло. Прости, если испугал тебя этой ночью. Нужно было предупредить, что со мной могло произойти… такое. Всё нормально. Не переживай. Просто много чего узнал… внезапно. По собственной глупости. И ещё не понял, что со всеми этими знаниями теперь делать. Одно ясно: я идиот.

«Мэтр, когда ты в следующий раз посоветуешь мне учить эту вашу магию, напомни послать тебя в пешее путешествие по радуге. Не забудь. Ладно?»

«Напомню вам об этом, юноша», — откликнулся профессор Рогов.

Я пригладил растрёпанные волосы на голове Шиши — та смиренно выдержала это издевательство, не дрогнула.

— Что-то я проголодался.

Клифские волкодавы вскочили, разбросав по комнате смятые одеяла. Засуетились, как малые щенки. Завиляли хвостами.

Завибрировал пол, задрожали оконные стёкла.

— Я… ничего не готовила, — сказала Шиша.

Пожал плечами.

— Ничего страшного. Значит, пойдём в трактир.

День я посвятил тренировкам, о которых вчера твердил профессор Рогов. Но перед тем как спустился в логово Мясника, запретил Шише в одиночку покидать дом — только в сопровождении Барбоса. Я всё ещё ожидал очередных сюрпризов от своего столичного знакомца товарища Шляпы: не сомневался, что тот не оставит попыток сломить сопротивление наглого провинциального пекаря, особенно после того, как лишился пальца. Но был уверен, что действовать бандит станет чужими руками. Вряд ли он захочет снова прожить три дня под воздействием «слабого живота», даже если не боялся действий «трупного мохнатого глиста».

В прошлой жизни я рисованием не увлекался. Последним моим художественным творением стал похожий на жёлтую тарелку Колобок, за которого младшая дочь получила «пятёрку», учась во втором классе. На «пятёрку» для третьеклассницы моих художественных способностей не хватало — это понимали все, включая младшенькую. Потому больше я в подготовке домашних заданий по изобразительному искусству не участвовал. Хотя чертежи торгового оборудования и планы помещений составлял мастерски. Да и макеты-наброски рекламы у меня получалось изображать недурно. Вот только своим домашним я их не показывал.

Первые наброски рунной ловушки я сделал на полу Центральной галереи. Обычным мелом, запасы которого нашёл на складе около Седьмой лаборатории. И удивился тому, как ловко действовали мои руки. Они порхали над полом, оставляя на том полосы и завитушки, создавали у меня впечатление, что рунопись была для них привычным делом. Я словно сторонний наблюдатель следил за тем, как проявлялись на поверхности пола руны ловушки. Отмечал строго выдержанные углы соединений, правильный порядок расстановки усиливающих про-эффект узлов; следил за тем, чтобы не касались друг друга разнонаправленные каналы.

На создание эскиза первой «семь-крипта» ловушки потратил меньше получаса. Да и то, почти половину этого времени выделил на проверку собственных действий. Проверял взглядом каждый изгиб, прикидывал в заданном масштабе длину каждой линии. Будто сам себе не доверял и докапывался до мелочей. Или потому что теперь понимал: в рунописи незначительных мелочей не существовало. Что там рассказывал мне профессор Рогов? С первого раза правильно начертить рунную конструкцию не удавалось никому? Тогда я настоящий гений, и мне досталось тело, заточенное под работу рунописца: в своем готовом эскизе ловушки изъянов я не обнаружил.

Чтобы проверить собственные выводы наведался на склад при алхимической лаборатории, раздобыл там ведро с криполитовой краской. Использовать для активации рунной конструкции собственную кровь я не решился, а другие одарённые мне под руку не попались. Неожиданно для меня, краска оказалась зелёной. Хотя мне казалось, что она во всём должна была эмитировать кровь — не только способностью впитывать ману. Вместо холста я использовал для рисования ловушки кусок гладкой свиной кожи. Линии выводил не пальцем, как собирался изначально — найденным там же на складе аналогом перьевой ручки.

Орудовать ручкой получалось хуже, чем мелком. Два испачканных краской куска кожи пришлось безжалостно отправить в утиль. Но не потому, что дрогнула рука, или подвёл глазомер. Незнакомый инструмент так и норовил устроить подлянку: то ронял на имитацию холста большие зелёные капли, то вдруг вместо тонкой линии выливал из острого металлического пера толстые струи. При помощи упорства и недобрых слов я всё же довёл один экземпляр «семь-крипта» ловушки до приемлемого вида. Порадовался, что во время моей работы за мной не наблюдала Шиша: не похоронил попытки привить девчонке привычку говорить правильно.

Снова окинул взглядом получившийся шедевр. Проверил все зелёные завитушки, прикинул толщину линий. Не нашёл, к чему придраться. Даже задействовал мэтра для проверки качества начертания рун. Тот указал на несколько незначительных огрех, но согласился с тем, что на функционирование ловушки те значения не окажут. Поспорил с профессором по поводу правильной очерёдности расположения элементов конструкции. Всё же не зря я позволил полночи прожаривать мне мозг. Теперь я был способен не только выслушивать умные фразы Мясника, но и оспаривать некоторые его утверждения — те, что касались рун и рунописи.

Я знал только один способ проверить качество начертания ловушки — напитать её маной. Вот только отложил это дело на потом: хотел ещё и понаблюдать за эффектом её работы — с этим решил не спешить. После обеда приступил к тренировкам по созданию рунного защитного круга Гедеса. Для этого пришлось вломиться на студенческий учебный полигон. Там не стал баловаться мелками. Но и не расчехлил перьевую ручку. Макал в ведро с краской пальцы: пространство вокруг позволяло не слишком мельчить — рисовал в максимально приближённых к реальности условиях (разве только мошкара и жара не отвлекали от работы).

Не знаю, чем защитная конструкция профессора Тода Гедеса отличалась от прочих. Знаний о других рунных конструкциях похожего назначения из памяти Лотара Рогова я не извлёк. Защита Гедеса оказалась самой сложной по начертанию из изученных мэтром при жизни рунных схем. Это я понял, «пролистав» в памяти все полученные этой ночью знания. Похоже, при защите от постэнтических слепков личности низких уровней некромант предпочитал использовать обычные плетения, а не чертить руны. Возможно, именно нелюбовь Мясника к рисованию рун и не позволила этой ночью моим мозгам вскипеть.