- Ты что делаешь? - накинулись на Сашу дети с ведрами. Кто-то вмазал ему в поддых.
- Байстрюк есть байстрюк!
- Отпустите его, не говорите так больше. - Акминский разнимал дерущихся.
До хаты пробирался чужими садами. Под ногами катились яблоки, мешали идти. Он их тоже ненавидел.
- Мама, я байстрюк?
- Да ты о чем, сынок?
- Я про батьку. Был он или нет?
Катерина погладила сына по голове:
- Был у тебя батька. Если б не был, то и тебя не было бы... Но не наш деревенский, не нашей крови... Кровь, сынок, не выбирают...
- А почему я байстрюк?
- Так глупости это все. Каждый ребенок байстрюк, если батьки не знает.
- А я почему не знаю?
- Немаулятка ты был. А батька Гриша - цыган он по роду, так тебя и не увидел. На льнокомбинате он очес вывозил. Нормальный батька, только с одним глазом... А цыгане, знай, сынок, не все воры да обманщики.
- Почему же он не с нами?
- Катерина задумалась, помолчала.
- Не один он был... С бабой, семьей большой... Да и без глаза... Цыган. Как такого в деревню нашу тащить? Да и он не захотел.
- Когда его встречу - убью.
- Катерина вздрогнула.
- Так нельзя про людей говорить, особливо про батьку.
Он насупился, схватил топорище и швырнул в стену.
- Я бы его, цыгана, вот так, вот так. Не называли бы меня байстрюком.
- Да опомнись ты. Мать я твоя, дом у тебя есть, веска, люди наши...
- Сволочи они все.
- Не слушаешь ты меня, сынок. Не знаю, как и объяснить тебе все.
- Да ладно, ну дурень я, ну отпетый дурень.
- Не надо так, поберегись ты, чума над тобой летает. Я сон видела: чума прямо над головой.
- А ты не боись, мать. Только я доберусь до них, уж доберусь.
"Курощуп"
Из воспоминаний С., соседа А.Г. Лукашенко:
"Деревня наша небольшая. Вся на виду. Мы его байстрюком не называли. Иногда за глаза, бывало, а так ни за что. Да не один он был таким. Придурковатый - это было. Особенно по малолетству. Рожала его Катька тяжело, отхаживала долго. Зато когда поднялся на ноги - черненький, вертлявый, чистый цыганенок, - настрадалась от него, на две жизни хватит. Злым рос, уж неизвестно отчего. Бывало, повадится в чужой сад - не отобьешься. Столько шкоды наробит... Сейчас он Президент, самый честный, говорить научился, а тогда? Всякое было... И кошку без причины придавит, и поленницу дров разнесет, особливо у того, кого невзлюбит. Не любили его в деревне, хотя и прощали его выкрутасы - безотцовщина. Были ли у него деревенские прозвы? Ну как без них. Звали курощупом, пока в школу не пошел. Блажь имел, любил курей щупать. Засунет свой неокрепший палец в задницу и, обнаружив там яичко, орет на всю улицу, мамку зовет. А как в школу пошел, Катька нарадоваться не могла - учился старательно. Пел, стихи про любовь рассказывал, активистом был. Как водится, любил шепнуть о непорядках в классе кому надо. Били его за это, да не шибко - свой и добра желает. У себя - ни кола, ни двора. Забор только недавно поставили, а порядка в чужом доме хотел. Вишъ, как все пошло, куда его дорожка вывела - в Президенты... Раньше работу в деревне бросали, когда наш "Будулай" выступал, бабы млели: крепкий, красивый мужик, артист, словом. Вот только палец с детства растопыренный выдает. По нему мы в нем своего признаем. Теперь шороху поубавилось. Успокоились. Привыкли, что ли. В деревне говорят - трепло наш Сашка. Проку от него, как от коровы яловки в голодный год. Вот рассказал вам, а сам думаю, что как признает меня Сашка. Со света сживет. Мстительный очень. Ничего не прощает".
"Или блядуешь, или людей избиваешь"
Дождь бил прямо в лицо. Дорога расползлась. Галина едва доплелась из детского сада до хаты. Мог бы и довести... Обещал ведь, звонил, а потом опять, кот помойный, пропал неведомо куда... Хотя вся деревня знает, куда. К Маськовой. Захотела бы, так выгребла бы его из Ларискиной хаты за облезлый, зачесанный по примеру дядьки Трофима, чуб... А что он там, так сомнений нет, только не хочется ей мараться о потную морду. А тут еще Алла Коноплева, подружка так называемая, жена участкового Володи Коноплева, когда голоса для регистрации кандидатом в Президенты собирали, подошла, обняла, спросила, как дела, да и рот кошельком раскрыла:
- Иду я , смотрю, автобусы для сборщиков голосов разъезжаются. Под командой, ясное дело, моего Володьки...
- И что?
- Да как что?! Лариска Маськова не одна, сука, приплыла, а с дочкой. Мол, в помощь, голоса для Сашки собирать... А машина его опять возле хаты ее стояла всю ночь.
- Ну молодец. Спасибо тебе огромное.
Галина не скрывала своего раздражения.
- Да не за что, ты прости, я это так, по доброте и открытости. Держи своего кобеля на цепи - сорвется, никакими коврижками не заманишь...
В доме стояла гнетущая тишина. Казалось, что остановились даже вечно спешащие часы-ходики.
- Дура я, дура, - горько вздыхала Галина, - куда мои глаза глядели? Не зря говорила свекровь, что он с малолетства под подол к девкам лазил. Видно, кровь цыганская бурлит. Да и дурень он отпетый. А у дурней, как говорят на деревне, стоит, как у быка-производителя.
Сейчас он ходит гоголем - а кем раньше был? Ни на одной работе не держался, поработает с полгода - и все, сидит дома, бумаги на бывших сослуживцев строчит.
Если б мама моя его в институт не пристроила - до сих пор бы мух ловил да к себе в штаны запускал. Об этом юношеском ротозействе как-то за чаркой рассказывал его школьный друг Колька Шебеко.
Шум за окном прервал ее тяжкие мысли. Возле ворот дома затарахтел Сашкин "уазик".
Он ввалился в дом, бухнулся на диван, раскинув толстые ляжки.
- Устал, мать. Заела работа. Учуяли про меня, комиссий разных напустили.
- А Лариска Маськова в комиссию входит? Против тебя борется или нет?
Санька, мигом вскочив, заорал:
- Да какая еще Лариска?
- Возле хаты которой машина твоя ночует, а ты, кобель поганый, в кровати подчуешься... Пошли мы однажды в суд, так надо было дело и добивать.
- Вранье все да бабьи сплетни... А в суде ты сама струхнула. Теперь они нам не нужны. Скоро я съеду, совсем съеду. Не понимаешь? Сейчас уже все понимают, у кого мозги шевелятся...
Она вспомнила операцию после аварии в 1982 году. И когда у него начались припадки эпилепсии, лекарства горстями глотал. Предупреждали ее врачи, что может стать ненормальным...
