Вернувшись к себе, поручик закрылся в комнате и, обхватив голову руками, отчаянно пытался вспомнить собственное имя. Множество разных имён, которыми он подписывал свои любовные послания, приходило в его в голову, но как узнать какое из них настоящее? Отчаяние поручика дошло до крайнего предела. В этот момент в дверь постучали. «Кто там?» – нервно выкрикнул безымянный поручик. Дверь приоткрылась и из проёма высунулась голова старого Герасима. «Барин, письмо вам. Днесь принесли. Забыл отдать». «Давай», – поручик взял конверт, распечатал его и автоматически стал читать: «Милостивый государь, Аполинарий Ефграфович, пишет Вам матушка Ваша Пелагея Матвевна. Дошли до меня слухи, голубчик Вы мой, что ведёте Вы себя вовсе несообразно тому, как я Вас наставляла. Посему повелеваю Вам уволиться с воинской службы и приехать ко мне в деревню, где я женю Вас на добропорядочной барышне… Пора, пора уж Вам остепениться, сударь Вы мой…». «Аполинарий! – стукнул себя по лбу поручик, – ну, конечно же! Как же это я запамятовал-то?» Почувствовав неимоверное облегчение, поручик выскочил в сени и, схватив на радостях в охапку Герасима, велел ему немедленно седлать лошадь. «Куда же, барин… ведь скоро стемнеет…» – затоптался на месте старый денщик. «Молчи, дурачина. За счастьем еду». И пришпорив осёдланную лошадь, поручик ускакал вдаль.
Вот ведь, братцы, как бывает. Порой так заиграешься, что и себя не помнишь. А жизнь, она, понимаешь, штука суръёзная. С ней шутки плохи.
Конфуз в городе N, или ищите под фонарём.
Случился намедни в городе N большой конфуз. Да не просто большой, а прямо-таки агроменный. Судите сами. Ведь ни абы какая деваха незамужняя, а дочка самого губернатора, замуж не вышедши, родила. Да оно бы ещё ничего, что родила, с кем не бывает. Только ребетёнок-то оказался – вылитый африканец! Лицо – чёрное, волосы – чёрные, руки-ноги тоже чёрные и глаза как уголья! Да-а-аа, история. Стали судить-рядить, как же оно такое вышло-то. Ведь что-что, а в нашем городке африканцев сроду не было. Родители, поначалу, понятное дело, факт появления в семействе экзотического младенца скрывали, но как же такое шило в мешке утаишь? Вскорости весь город гудел, обсуждая неслыханное доселе происшествие. То тут, то там публика собиралась кучками и горячо обсуждала произошедшее. Слухи, сплетни, споры перемежались одно с другим. И так все разгорячились, что пришлось городовому успокаивать не в меру разошедшихся обывателей путём приведения оных в участок. Некоторые даже угодили в кутузку за пререкания с городской властью. Словом, страсти были накалены до предела. И тут, совершенно своевременно, выступил сам губернатор и внёс полную ясность в возникшую неразбериху. Согласно его словам, приглашённые к пострадавшей дочери и младенцу доктора определили, что виною всему явился горячо любимый губернаторской дочерью чёрный кофий, который означенная дочь употребляла в никем не ограниченных количествах.
Тут, понятное дело, все выдохнули с облегчением. Как тут не понять: излишки, они, ведь, завсегда вредны, хоть водки выпей, хоть квасу. Все и успокоились, а если кто и заводил разговор, дескать, не слишком ли часто губернаторова дочка по заграницам разъезжает, и не в этом ли вся соль, а не в кофии вовсе, как на него тут же шикали и всячески закрывали рот. А оно и правильно. Если всё ясно объяснено, то зачем же в потёмки лезть? Сказано же, ищи под фонарём, там светлее.
Стоическая личность.
– Вот Вы говорите, сударь, что мало нынче на свете стоических личностей. А вот и неправда Ваша! Взять, к примеру, Кондратия Акакьича. Уж, каков стоик, скажу я Вам! Ведь сколь ужаснейшие недуги и обстоятельства посланы человеку злодейкою-судьбою. Другой бы на его месте давно уж… того, а Кондратий Акакьич ничего, держится, голубчик.
– Но позвольте, он же с виду вполне здоров – толст и румян даже.
– Э-э, не судите по внешности, сударь. Внешность, сударь, штука обманчивая…
Так беседовали между собой двое приятелей, сидя за пулькою в уютной зале с камином и канделябрами. Поинтересуемся же и мы вместе с Вами, дорогой Читатель, что же за жестокие испытания и страшные недуги были посланы предмету этого разговора.
Дело в том, что болезни других людей, к примеру, имеют свойство уменьшаться и даже порой совершенно излечиваться, но не таковы были болезни Кондратия Акакьича. Они вовсе не поддавались лечению, и Кондратий Акакьич заранее упреждал тех докторов, которые в силу либо своей молодости и неопытности, либо профессионального упрямства бросались бороться с ними, что все их усилия напрасны, и все эти ужасные болезни – это его, Кондратия Акакьича, тяжкое бремя, которое ему нести до конца дней своих. Доктора, намаявшись с твёрдо не желающим выздоравливать больным, отпускали Кондратия Акакьича домой, выписав ему с десяток каких-нибудь безобидных пилюль, и больной возвращался в родную обитель с видом безнадежной обречённости в печальных глазах. Оттого, наверное, Кондратий Акакьич категорически не переносил, когда кто-нибудь в его присутствии начинал рассказывать о своих болячках. Он тут же перебивал говорящего фразой: «Это что, ерунда, пустяки, яйца выеденного не стоит… вот у меня!». И всегда выходило, что у Кондратия Акакьича и мозоль больше, и хандра сильнее, а уж про бессонницу и говорить было нечего, по его словам получалось, что он вообще не знает, что такое спать по ночам. Заметим в скобках, однако, что дневному сну Кондратий Акакьич уделял пристальное внимание, и каждый день часика по три вздрёмывал после обеда.
То же было и с жизненными обстоятельствами. Собеседник Кондратия Акакьича, слушая его, непременно должен был усвоить, что таких ударов судьбы, которые стоически переносит несправедливо обиженный этой самой судьбою Кондратий Акакьич, ещё никто из людей никогда не переносил и вряд ли когда-либо перенесёт. Показывая палец, укушенный дурной лошадью, которую он, подошедши с видом знатока, намеревался потрепать за холку и принудить показать зубы, Кондратий Акакьич делал трагическое лицо и живописал, как он с риском для жизни спасал стоявших неподалёку дам, укрощая невесть с чего показавшее свой норов строптивое животное. А намедни, бывши в гостях у соседа, он вздумал сам починить привезённый из-за границы и вышедший из строя новомодный примус, вследствие чего случилось возгорание и огромный переполох. Дело кончилось порчею имущества, значительными ожогами кухарки и другой, оказавшейся рядом прислуги, и дворника, более всех способствовавшего тушению огня. Меньше всех, как ни странно, пострадал сам Кондратий Акакьич, впоследствии объявивший себя героем, спасшим из бушевавшего пламени разное ценное имущество и добрую половину соседских домочадцев.
А что говорить о спасении попавших в беду братьев наших меньших! Здесь Кондратию Акакьичу не было равных. Недавно он изловил в палисаде брошенного, как ему показалось, британского кота и унёс его домой. Правда, кот оказался выпущенным хозяйкою немного погулять и, сопротивляясь оказанной ему сердобольным Кондратием Акакьичем помощи, хорошенько оцарапал его. Хозяйка кота, тем временем, вся в слезах битый час искала его по всем окрестностям. Надо ли говорить, что несчастного британца Кондратий Акакьич вернул с видом триумфатора и долго после гордился собою, рассказывая всем и каждому про доброту души своей.
Да-а, что не говори, не всякому по силам быть стоической личностью.
А может, ну его этот стоицизм, и лучше лишний раз не лезть лошади в зубы и не починять то, в чём не смыслишь ни бельмеса. Так-то оно спокойнее всем будет. А Кондратий Акакьич – безусловно, личность стоическая. С этим не поспоришь.
Оратор.
В колхозном клубе станицы «Передовая» вот уже почти три часа шло собрание. Председатель с красным от натуги лицом звонил в колокольчик и силился перекричать разом говорящих и спорящих между собой и с ним, председателем, колхозников. Жаркий спор шёл из-за пятого пункта в повестке собрания, обозначенного, как борьба с недостатками строителей светлого будущего.
