Я никогда не страдал киноманией, фигней – случалось, однако задевало, если Стасик или Тарас начинали щеголять знанием имен актеров, и в каких фильмах те снимались. Поскольку делать было решительно нечего, подумал, вот хороший повод пополнить, наконец, свой культурный багаж… Выяснилось, что у меня тоже давно есть свои любимые актеры, только я этого не знал. Так что ничем я, Паша Уремин, не хуже этих доморощенных интеллектуалов – Тараса и Стасика. За месяц так вырасту над собой – родная мама не узнает! Знал бы я наперед, чем это закончится…

Дома, после того, как нашел себе занятие, жить стало полегче. А вот на работе – по-прежнему мрак. Единственная отрада – теперь, когда за монотонным делом я, начитавшись дома «Советского экрана», задумывался, то «смотрел кино», «видел» лица актеров. Вот у кого увлекательная работа, интересная жизнь! Пока что я еще никак не пытался связать то, что взволновало, с собой. Но, в какой-то момент вдруг задал себе вопрос: «А я бы так смог?» И этот простой, казалось бы, вопрос, перевернул всю мою жизнь. Конечно, смог бы! Обязательно смог! И… смогу!!! Ведь вот оно, мое призвание – заниматься искусством! Ну, какой я на хрен технарь?!!

С недоумением смотрел я на очередную, подползающую на конвейерной ленте, коробку передач. Такую же недоделанную, как вся моя предыдущая жизнь. «Нет, отныне все пойдет по-другому!» – решил.

Казалось бы, озарение мое было ничуть не лучше заявки на высшее техническое образование. Там я хотел стать инженером-механиком, в жизни не разобравшим своими руками хотя бы велосипедной втулки. Тут надумал стать артистом, никогда прежде не занимаясь в художественной самодеятельности, не считая маминого зайчика, водившего хороводы в детском саду вокруг елочки, да роли бойца в школьном спектакле по бессмертному творению генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева «Малая земля». Однако меня это ничуть не смущало. Ведь я открыл в себе не склонность плясать вприсядку, а драматический талант. «Быть или не быть? – вот в чем вопрос».

Демоны расходились не на шутку. Однако вместе с безумной смелостью мечты подал голос здравый смысл. Я решил бросаться к цели, очертя программу подготовки, но не голову.

Закончилась практика на заводе, прошло лето, началась учеба на втором курсе. Я не только не охладел к своей мечте, а напротив, еще больше окреп в желании осуществить ее. Я вовсе не собирался бросать технический вуз, чтобы поступить в театральный. Мама напрасно глотала валидол. Такую идею реализовать можно было лишь наполовину. То есть, бросить-то я смогу легко, а вот поступить – вряд ли. Безумная мечта орала в ухо, что во ВГИКе или в ГИТИСе меня сразу признают за своего, как Буратино в театре Карабаса-Барабаса. А здравый смысл с иронией спрашивал: «Такой большой, а в сказки веришь?» Я хотел быть не только талантливым, но и умным. Поймать журавля, но прежде синицы из рук не выпускать, черта с два!

Я настроился на долгую дорогу к своей цели. И сама она приобретала у меня все более широкие очертания. Все-таки актер – профессия зависимая. Вернее сразу думать о режиссуре. Да и лучший сценарий я, конечно, тоже напишу сам. Стало быть, все начинается с литературы!

Кстати, у меня всегда легко, как дыхание, получались школьные сочинения. Особенно – на вольные темы. Там, где не нужно было вспоминать, в какой мере Наташа Ростова являлась провозвестницей Великой Октябрьской Социалистической революции.

Для меня началась новая жизнь. Бешено читал художественную литературу. В основном – классику. Часами драл глотку под гитару – вдруг пригодится? Учил какие-то стихи. И чем больше готовился к новой, яркой жизни, тем более ощущал себя белой вороной в стенах технического вуза среди людей, которые не притворялись будущими инженерами, а реально хотели ими стать. Я же свое получаемое высшее техническое образование считал лишь одной из граней будущего художника, в самом широком смысле этого слова. Вот так, ни больше, ни меньше.

К сожалению, невозможно гореть ежечасно. Как только мечта утихала на какое-то время, впадал в черную тоску от того, что приходится заниматься не своим делом. Жить по принципу строителя коммунизма: терпеть временные трудности ради светлого будущего. Еще страшнее были сомнения. Вдруг все, что себе надумал, – бред сивой кобылы?! Ничего не получится на самом деле? Может, стоит оглянуться по сторонам? Вокруг не такие как я, – счастливые люди. Они бухают на дачах, закручивают романы, коллективно лепят курсовые работы в общаге. Веселуха! Но, я же не спорю, что это здорово. Я тоже готов участвовать. Только мне этого мало, мало, мало!!! Я должен реализовать себя, черт возьми! Ради этого стоит жить.

Делиться своей мечтой со всеми подряд я остерегаюсь. Людей смешить! Не поймут. Только с самыми близкими.

Однако Стасик тоже не понял. Ему нравились лишь свои собственные «блестящие» проекты. На мое признание он сделал очень умное лицо и изрек:

– Хм! Поступить в серьезный технический вуз и после этого идти в артисты?

Чья бы корова мычала! Свой-то «серьезный технический вуз», как выяснилось, он бросил и готовился теперь к тому, что вот-вот загребут в армию, и в Горький прилетел, чтобы красиво об этом сообщить. Дескать, большого желания учиться не имеет, тянуть на тройки мог бы, но не хочет. Решил подумать обо всем, а пока отслужить в армии. Спектакль удался. Он купил бутылку вина, Ершова рыдала. Я тоже искренне верил, что институт Стасик оставил по собственному желанию, а не вытурили за неуспеваемость, переживал за друга, гордился его смелым решением и думал, что сам бы так не смог.

Вскоре он уже подавал весточку из учебки где-то на Украине, их там заставляли много бегать, затем отправился служить в Казахстан. Степь, зимой – мороз, летом – жара, суровый быт, мало воды, полигон, стрельбы. Правда, оттягивается в командировках. При движении по железной дороге, с корешами что-нибудь «заимствуют» на стоянках из соседних составов, где – арбузы, где – вино. Всем пишет письма, взращивая в наших умах образ героя. Я тоже пишу, пишу, пишу. Кухня утопает в клубах табачного дыма, бедная мама терпит. Перед отправкой в конверт закладываю хорошую сигаретку, сплющив ее в толстой книге, – кусочек солдатского счастья для друга.

Для себя то и дело начинаю писать какие-то произведения, где главный герой стойко переносит превратности судьбы. Пытаюсь подражать Ремарку, которым увлечен. Произведения остаются неоконченными.

В институте – скучная учеба, как-то ее тяну. При любом удобном случае прогуливаю, ругаю себя всякий раз: «Это только сегодня. Чуток отдохну и с новыми силами…» Книга, гитара и одиночество – мои лучшие друзья.

Боб тоже учится через силу. У него другая беда – девушки мешают. Вечно в кого-то влюблен. Тарасу повезло – попал в веселую группу. Однокурсница по имени Света Благова сделалась ее центром, собираются у нее на даче всем кагалом. Некоторые студенты из нашей группы примыкают к ним, и я в том числе, благодаря Тарасу, естественно. Кажется, на Свету он посматривает нежнее, чем просто как на однокурсницу. Я ощущаю себя чужим на этом празднике жизни, но другого все равно ничего нет, приходится веселиться через силу. Каждый раз по окончании празднества, оставаясь один, испытываю облегчение от того, что можно с лица «стереть» улыбку и расслабиться.

Группа братьев Князевых, слыхать, еще громче гремит своим разгуляем. Там пьют больше, и моральные каноны наверняка трещат по швам – почему-то я в этом уверен. У Светы Благовой на даче всегда все очень прилично, никто не ругается матом, даже осуществляя непреднамеренно скоростной спуск со второго этажа на первый. Лестница там очень крутая, каждый на ней отметился. Многие – не единожды. И никогда никто ничего себе не позволяет произнести вслух в момент приземления. Ржач стоит такой, что дом трясется!

Боб находит себе нежное создание по имени Лариса на аптечной базе, где мы подрабатываем летом, и бросает все прежние увлечения.

– Ну, ты шустрый парень! – говорю я ему, увидев впервые рядом с «созданием». По собственному последующему признанию Боба, именно мои слова заставили его на девушку взглянуть по-новому. То есть, это я во всем виноват. В результате оказываюсь свидетелем на его свадьбе, но это позже. А пока развивающийся роман Боба сильно мешает его учебе, и он начинает обрабатывать нашего декана, чтобы получить академический отпуск. Я наблюдаю его усердие с сочувствием, поскольку себя считаю все же способным одолеть теорию механизмов и машин, с ее сложными чертежами, что стали для Бобочки камнем преткновения. Но, однажды вдруг соображаю, ведь «академ» – это отличная возможность отдохнуть от серости, заняться на полную катушку творческими начинаниями (книги, кино, гитара…) Да и остаться без Боба в группе будет грустно. Я присоединяюсь к нему на последнем этапе. Декан, видимо, решил, одного потенциального «академика» вести на утверждение к ректору, или двоих, не столь важно, в итоге мне, можно сказать, даром достался плод Бобочкиного долгого труда по обхаживанию декана. Правда, поволноваться пришлось.